Герасимъ (въ мірѣ Георгій Ивановичъ) Добросердовъ, епископъ Астраханскій, сынъ причетника, родился 26 октября 1809 г. въ с. Бѣльскѣ Балаганскаго округа Иркутской губерніи. Онъ окончилъ курсъ мѣстной семинаріи, гдѣ отъ ректора получиЛъ свою фамилію за то, что не выдалъ прибившаго его товарища, и потомъ былъ учителемъ Иркутскаго духовнаго училища, а 12 апрѣля 1836 г. былъ рукоположенъ во священника къ Иркутской Преображенской церкви. Послѣ смерти троихъ дѣтей и жены († 3 января 1841 г.) Добросердовъ, поручивъ родственникамъ единственнаго оставшагося въ живыхъ сына, поступилъ въ С.‑Петербургскую Духовную Академію. Постриженный въ монашество 1 марта 1845 г. съ именемъ Герасима, онъ въ томъ же году окончилъ курсъ вторымъ магистромъ. Прослуживъ годъ учителемъ Тверской семинаріи, онъ 21 августа 1846 г. получилъ назначеніе на должность инспектора новой Кавказской (Ставропольской) семинаріи съ возведеніемъ съ санъ игумена. Въ 1849 г. Герасимъ былъ назначенъ ректоромъ Кавказской семинаріи съ возведеніемъ въ санъ архимандрита, въ 1850 г. — ректоромъ Симбирской, въ 1855 г. — Харьковской и въ 1860 г. — Калужской. Въ Калугѣ губернаторъ Арцимовичъ съ Герасимомъ безуспѣшно пытались обратить Шамиля въ христіанство. 26 января 1863 г. Герасимъ былъ назначенъ епископомъ Старорусскимъ, викаріемъ Новгородской епархіи, и рукоположенъ 10 марта. 13 января 1864 г. онъ былъ назначенъ викаріемъ С.‑Петербургскимъ съ титуломъ сначала Ревельскаго, а съ 1865 г. Ладожскаго. 26 января 1866 г. Герасимъ получилъ самостоятельную каѳедру въ Самарѣ, а 8 декабря 1877 г. былъ переведенъ въ Астрахань, гдѣ и умеръ 24 іюня 1880 г. Онъ былъ погребенъ въ Астраханскомъ каѳедральномъ соборѣ. На низшихъ степеняхъ іерархіи Герасимъ считался «дѣльнымъ человѣкомъ и отличнымъ ректоромъ»; впрочемъ, такой даровитый, хотя и не церковно настроенный, воспитанникъ Калужской семинаріи, какъ проф. А. И. Чупровъ, («Вѣстникъ Европы» 1912 г., № 6), въ высшей степени рѣзко отзывается о личности Герасима и объ его «адской ферулѣ». Въ Самарѣ, гдѣ протекла почти вся его архіерейская дѣятельность, онъ устроилъ епархіальное женское училище, учредилъ воскресныя школы при семинаріи и нѣкоторыхъ церквахъ, завелъ воскресныя собесѣдованія съ сектантами; въ Астрахани онъ основалъ эмеритальную кассу для духовенства. Но Герасимъ замѣчателенъ не этими обычными архіерейскими предпріятіями, а тѣмъ, что онъ былъ архіереемъ монахомъ въ полномъ смыслѣ этого слова, на высотѣ епископской каѳедры сохранившимъ вкусъ къ пустынножительству и во второй половинѣ XIX вѣка вѣрившимъ въ возможность осуществленія аскетическихъ идеаловъ древней Ѳиваиды. Религіозное чувство, доходившее до экзальтаціи, было сильно въ Герасимѣ съ ранняго дѣтства. Въ семинаріи онъ мечталъ о пустынномъ жительствѣ въ пещерѣ и одно время юродствовалъ, такъ что былъ помѣщенъ въ Домъ призрѣнія убогихъ. Онъ постоянно ощущалъ живую связь съ сверхчувственнымъ міромъ, видѣлъ непосредственное вмѣшательство въ его жизнь высшихъ силъ. Въ двадцатилѣтнемъ возрастѣ онъ имѣлъ «непреодолимое желаніе видѣть Господа чувственно» и въ одинъ майскій день 1832 г. онъ услышалъ «гулъ и шумъ грозы отдаленной, страшные перекаты грома и звуки трубъ, ясно выражающихъ слова: се Господь грядетъ со славою». «Въ теченіе жизни моей, говорилъ Герасимъ при нареченіи его во епископа, неоднократно уже, хотя и не всегда вразумительно, слышался мнѣ гласъ Божій». При въѣздѣ въ С.‑Петербургъ «въ легкой дремотѣ ему казалось, что Спаситель благословилъ его»; при поступленіи въ Академію ему казалось, что «ангелы, парящіе надъ Академіей, благословляютъ его перемѣщеніе». Герасимъ обладалъ чуткой нравственной организаціей, не чуждой въ значительной степени сентиментальности. Слогъ его дневниковъ приближается къ слогу если не Карамзина, то во всякомъ случаѣ къ слогу старыхъ сентиментальныхъ писателей, въ родѣ, напримѣръ, кн. Шаликова. Съ тихою грустью онъ смотрѣлъ «на мирный кровъ своего младенчества, на лугъ, на которомъ онъ, чуждый заботамъ и печали, любовался бабочками и пасъ на душистой травѣ божіихъ коровокъ»; съ умиленіемъ онъ молился «подъ куполомъ неба, при горящей лампадѣ солнца». Къ матери онъ питалъ самую нѣжную любовь; послѣ ея смерти отецъ былъ «болѣе всего земнаго любимъ его сердцемъ». Въ бракѣ онъ видѣлъ «соединеніе двухъ родственныхъ душъ». «Сердце, писалъ онъ о бракѣ, предчувствуетъ найти въ немъ родную часть свою, отнятую Тобой, Отецъ премилосердный, при сотвореніи». Но и среди радостей тоска щемила сердце только что вступившаго въ бракъ Добросердова. «Сердце вѣщее, писалъ онъ въ мартѣ 1836 г., летающее на крыльяхъ предчувствія. Неужели изъ этого чертога радостей, въ коемъ я наслаждаюсь блаженствомъ теперь неземнымъ, ты низведешь меня въ бездну ужасовъ и мрака? Зачѣмъ ты и въ часы веселія и отрады грозишь горестями безотрадными?.. Къ чему же эти тѣни черныя, эти образы мрачные вьются около меня, какъ стая врановъ кровожадныхъ около трупа?» Смерть близкихъ людей тяжело отзывалась на чувствительномъ Герасимѣ. На могилѣ матери онъ плакалъ «горько, неутѣшно, пять разъ отходилъ и опять возвращался». «Погасъ свѣтильникъ моей радости, писалъ онъ послѣ смерти жены, мой другъ ангелъ кротости улетѣлъ на небеса. Спали оковы златыя и канули въ бездну. Куда я теперь одинокій? Могила друга сдѣлалась теперь алтаремъ для молитвы и стезей, приводящей къ небу». Но несчастія не приводили въ отчаяніе его вѣрующей души, и онъ молился, чтобы «удары злополучія выбили зерно чистое изъ класа души». Герасимъ высоко цѣнилъ всякое подвижничество. Съ ранней юности его руководителями были старцы-монахи. Не только архимандритъ Макарій Глухаревъ, Моисей Оптинскій или Кіевскій схимонахъ Парѳеній, но и разные «блаженные» Андрей Ильичъ или Антоній Алексѣевичъ возбуждали въ немъ уваженіе, граничившее съ восхищеніемъ; онъ въ сладость бесѣдовалъ съ ними, переписывался, посвящалъ имъ некрологи и надгробныя слова. Имѣвшій «благолѣпный видъ строгаго подвижника, взиравшій всегда въ землю», Герасимъ производилъ впечатлѣніе человѣка, «мудрствующаго горняя, не земная», и особенно привлекалъ къ себѣ сердца благочестивыхъ и чувствительныхъ женщинъ. Не только монашествующія «агницы Христовы», но и «многія мірскія знатныя и незнатныя боголюбивыя жены прибѣгали къ нему за словомъ жизни». И, дѣйствительно, трудно было найти лучшаго духовнаго руководителя для мистически настроенныхъ женскихъ натуръ, чѣмъ Герасимъ. На наивные и боязливые вопросы этихъ «великихъ» и «окаянныхъ грѣшницъ» онъ отвѣчалъ серіозно и просто, умѣлъ «наставить, утѣшить, пожурить, вразумить, успокоить». «Съ отверстымъ, исполненнымъ участія сердцемъ» онъ шелъ навстрѣчу немощамъ своихъ духовныхъ дочерей, и это дѣлало его незамѣнимымъ духовникомъ для монахинь. «Въ первый разъ въ жизни, писала одна монахиня о первой исповѣди Герасима, исповѣдались мы, можно сказать, чистосердечно и съ великимъ умиленіемъ. Богоносный авва нашъ сострадалъ намъ вполнѣ и, свято-отечески оплакивая грѣхи наши, показывалъ сердечныя язвы во всемъ омерзительномъ видѣ». Самъ видавшій видѣнія и слыхавшій гласы, Герасимъ вполнѣ понималъ своихъ духовныхъ дочерей, видѣлъ вмѣстѣ съ ними «дѣйствіе вражіе» тамъ, гдѣ другой увидѣлъ бы лишь бредъ разстроеннаго воображенія, умѣлъ разобраться и помочь имъ въ мучившихъ ихъ «искушеніяхъ» и «страхованіяхъ». Чудилось, напримѣръ, монахинѣ, что кто-то у нея въ кельѣ хохочетъ, говоритъ «полно ханжить» или хочетъ схватить ее, Герасимъ тотчасъ указывалъ испытанныя средства для борьбы съ «врагомъ». Ссылаясь на примѣръ «хорошо извѣстнаго ему человѣка», т.‑е., конечно, на свой собственный, онъ совѣтовалъ, «ощутивъ присутствіе врага, вступить съ нимъ въ бесѣду, вопрошая коварнаго, чего онъ хочетъ и не за подвижника ли почитаетъ» искушаемаго, а затѣмъ, доказавъ недостоинство избранной имъ жертвы, заклинать врага словами: «прочь, скверный, прочь, иди же, отступи». Герасимъ на основаніи опыта утверждалъ, что «такая бесѣда не по душѣ приходится нечистому, и онъ нерѣдко бѣжитъ безъ оглядки». Эта дѣятельность Герасима, какъ руководителя «боголюбивыхъ женъ», встрѣчала двоякую оцѣнку. Враги его «имя его пронесли, яко зло, и всѣми злословіями старались затмить благолѣпную свѣтлость доброты его и кротости». Благочестивый, чистый сердцемъ архіерей — схимникъ Іеремія очень любилъ Герасима, и они вмѣстѣ безъ худыхъ помысловъ насаждали женское монашество въ новой Кавказской епархіи. Но преемнику Іереміи, ограниченному, корыстолюбивому и окруженному родственницами Іоанникію уже «почему то не нравилось попеченіе отца архимандрита о ввѣренныхъ руководству его инокиняхъ». Симбирскій же архіерей Ѳеодотій, человѣкъ «съ правилами и убѣжденіями легкими», причинилъ Герасиму «великія скорби» и публично обзывалъ его «фарисеемъ» и другими, по выраженію Герасима, «сладчайшими для сердца грѣхолюбиваго именами». Но «боголюбивыя жены» прославляли своего «богоноснаго авву», какъ святого и чудотворца. Когда онъ входилъ въ темный алтарь, его поклонницамъ казалось, что «алтарь освѣщался какою-то особенной свѣтовою матеріей»; когда онъ выходилъ на клиросъ, имъ казалось, что «какъ бы молніеносный свѣтъ озарялъ это мѣсто». Отчужденность Герасима отъ жизни и стремленіе къ мало осуществимому въ наше время аскетическому идеалу невыгодно отзывались на его дѣятельности, какъ епархіальнаго начальника. Изъ Самары постоянно поступали въ Петербургъ жалобы на духовное начальство, и въ синодскихъ сферахъ составилось убѣжденіе, что Герасимъ «круто обращается со своимъ духовенствомъ». «Обличительная записка» одного «окончившаго жизнь самозадавленіемъ» Самарскаго священника вызвала въ маѣ 1877 г. ревизію Самарской епархіи и возникли слухи объ удаленіи на покой Герасима. Ревизору — Симбирскому епископу Ѳеоктисту «удалось тяжесть навѣтовъ на Преосвященнаго разложить между членами и секретаремъ консисторіи», и Герасимъ только былъ удаленъ въ другую епархію. Замѣчательно, что, по отзыву Ѳеоктиста, Герасимъ «обнаруживалъ» во время ревизіи «твердую увѣренность въ правильности и безвинности своихъ дѣйствій и распоряженій и относительно увольненія на покой даже не дѣлалъ намека, напротивъ выражалъ надежду на полученіе награды». Кончина Герасима подтвердила его благочестивую настроенность: онъ умеръ въ сознаніи, произнося свою любимую молитву: «Упованіе мое — Отецъ, прибѣжище мое — Сынъ, покровъ мой — Духъ Святый».
«Списки Архіереевъ», 378; Родосскій Алексѣй, «Біографическій Словарь студентовъ первыхъ XXVIII курсовъ С Петербурской Дух. Академіи», 101—102; Благонравовъ М., «Архіереи Астраханской епархіи», 148—161 (съ портретомъ Герасима); Здравомысловъ К., «Іерархи Новгородской епархіи», 226—228; «Жизнеописаніе Епископа Герасима, составленное монахиней Евсевіей», 1—116; Савва, Архіеп. Тверской, «Хроника моей жизни», 109, 586, 659; «Вопросы монахини Евпраксіи и отвѣтъ на оные архимандрита, нынѣ епископа, Герасима»; «Письма къ духовной дочери Александрѣ Ефимовнѣ фонъ-Руммель», М. 1883 г. — Письма его печатались въ «Душеполезномъ Чтеніи» за 1882, 1883, 1887, 1888 и 1889 гг., а «Выдержки изъ дневника одного вдоваго священника» въ «Астраханскихъ Епарх. Вѣдомостяхъ» за 1879 и 1880 гг. тамъ же 1880 г., № 9 была помѣщена его рѣчь при нареченіи во епископа. Мелкія, спеціально богословскія и духовно-біографическія статьи Герасима см. въ «Словарѣ» Родосскаго.