Стефан Яворский (в миру Семен Иванович), митрополит рязанский и муромский, местоблюститель патриаршего престола и первый президент Свят. Синода — один из самых замечательных иерархов русской церкви при Петре Великом. С., родился в местечке Яворе в 1658 г. Ученые до сих пор не пришли к единомыслию относительно вопроса, где находилось это место родины С. — и Галиции или на Волыни. Но во всяком случае родители С., бывшие мелкими шляхтичами, жили в той правобережной Украйне, которая по андрусовскому мирному договору 1667 г. осталась за Польшей. Люди по-видимому небогатые, они, однако, после этого события, чтобы окончательно избавиться от гонений на свою православную веру со стороны поляков, решили переселиться на левый берег Днепра, в пределы Московского государства, — именно в сельцо Красиловку, недалеко от города Нежина. Это сельцо для семьи Яворских сделалось второй родиной: здесь умерли родители С., и здесь же, в Нежине, впоследствии служили его братья. Образование Яворского началось, конечно, еще до переселения в Красиловку. Теперь же он, по словам одного своего биографа, "юн сый, горя желанием учения", отправился в Киев, где поступил в знаменитую Киево-Могилянскую коллегию, — средоточие тогдашней южнорусской образованности. Когда он прибыл и Киев, мы с точностью определить не можем, но во всяком случае это было не раньше 1673 г., а, вероятво, гораздо позже. Пробыл он в Киевской академии до 1684 г. Здесь молодой Яворский обратил на себя внимание известного киевского проповедника, иеромонаха Варлаама Ясинского, впоследствии бывшего архимандритом киево-печерским, а затем митрополитом киевским. Сам Варлаам был учеником заграничных иезуитских коллегий, и вот он, уверившись в несомненных дарованиях Яворского, решил повести его тем же путем, каким шел сам, и в 1684 г. отправил его за границу для довершения духовного образования. Для того, чтобы беспрепятственно слушать философию в иезуитских коллегиях во Львове и Люблине и богословие в Вильне и Познани, Яворский должен был, по крайней мере наружно, сделаться униатом и даже принять новое имя, — Станислава-Симона. Впоследствии враги митрополита постоянно ставили ему в вину это вынужденное вероотступничество, но вряд ли справедливо: поступок Яворского был самым обыкновенным и то время; так поступали все сколько-нибудь известные южнорусские ученые, например: Иннокентий Гизель и Епифаний Славонецкий. Учение в католических школах не мешало им быть затем самыми ревностными борцами за православную веру. Как бы то ни было, но Яворский в польских училищах "прошел вся учения грамматическая, стихотворская, риторская, философская и богословская" и получил диплом, в котором назывался "artium liberalium et philosophiae magister, consummatus theologus". Образование Яворского, полученное им в этих польских училищах, дало ему, во-первых, все те духовные средства, которые были необходимы ему при его будущем высоком служении православной церкви, во-вторых же, определило и особенности его умственного развития и сильно повлияло на склад его убеждений, в основе которых всегда лежали идеи авторитета и традиции. Вероятно, отсюда же будущий митрополит вынес и особенное свое нерасположение к протестантизму. В 1689 г. Яворский вернулся в Киев; здесь он, конечно, немедленно отрекся от католицизма, и "церковь о чадех своих пекущися и Отцу небесному сообразная, примером блудного сына, Стефана приняла и властию ключей Христовых простила и разрешила", говорит одна последующая апология С. В киевской академии Яворский был подвергнут испытанию и между прочим обнаружил при этом испытании такие способности слагать стихи латинские, польские и русские, что киевские ученые почтили его высоким титулом poeta laureatus. В это время Яворский находится опять под покровительством Варлаама Ясинского, который все убеждал его принять монашество. Наконец, в 1689 г. Яворский принял иноческий чин, будучи пострижен самим Варлаамом и получив при пострижении имя Стефана. В следующем же году покровитель и благодетель С. Варлаам был избран в митрополиты киевские, и С., проходивший до этого времени монастырское послушание в Киево-Печерской лавре, был назначен в академии преподавателем риторики и витийства. В 1691 г. он был уже префектом академии и профессором философии, а через несколько лет и профессором богословия. Деятельность С. в качестве академического преподавателя была весьма благотворна: вместе с ним в академии, можно сказать, утверждалось последнее слово латинской богословской и философской мысли. Его биограф в приложении к "Камню Веры" так говорит о его деятельности в академии: "Стефану восприемшу учительство уже не бе нужда малороссийским юношам искати учения в чужих государствах, вся бо требуемая обретахуся в Киеве, удобе снискаемая от таковаго учителя". В академии С. воспитывал целый ряд будущих учителей, проповедников и администраторов. Между его питомцами был, вероятно, и его будущий соперник, знаменитый впоследствии Феофан Прокопович. Когда С. был уже митрополитом, враги обвиняли его в том, что при нем Киевская академия сделалась рассадником "папежского учения". Но это бездоказательное обвинение легко опровергается тем, что до нас дошли богословские лекции С., в которых последний тщательно опровергает заблуждения римско-католической церкви. Впрочем, был один пункт в его воззрениях, в котором он был в противоречии с церковью московской. Как раз в Москве в это время велись ожесточенные споры о времени пресуществления св. даров. Сильвестр Медведев защищал мысль о том, что пресуществление св. даров совершается одними словами Спасителя без призывания св. Духа. Это учение было, несомненно, заимствовано им от латинской церкви. С. тоже принял участие в споре, и хотя держался среднего примирительного пути, но все же это последнее обстоятельство сильно повредило ему в глазах многих, долгое время считавших его "латынником".
Вместе с деятельностью ученой и преподавательской С. совмещал в это время и деятельность проповедника. Между прочим, он произнес проповедь в Батурине при бракосочетании пана Иоанна Обедовского, нежинского полковника, племянника Мазепы; проповедь эта проникнута глубоким уважением к гетману. Вместе с тем С. постоянно помогает своему митрополиту в епархиальном управлении. В 1697 г. он был назначен игуменом Свято-Никольского Пустынного монастыря близ Киева на место Иоасафа Кроковского. На это назначение С. мог смотреть как на переходную ступень к епископству. В это время он не только "помоществовавше кафедре митрополичьей в духовных и епаршеских делах", но по делам митрополита бывал даже и в Москве. В январе 1700 г. митрополит Варлаам отправил его вместе с игуменом Захарией Карпиловичем в Москву с письмом, в котором просил патриарха Адриана учредить переяславскую кафедру и назначить на нее одного из присланных игуменов. Однако С. в Москве ожидало новое, совершенно для него неожиданное высокое назначение. Патриарх Адриан, уже больной, принял присланных игуменов и обещал поговорить о переяславской кафедре с государем, а пока игумены жили на малороссийском подворье. Но тут случилось обстоятельство, которое определило дальнейшую судьбу С. В Москве скончался знаменитый военачальник боярин Алексей Семенович Шеин. С. при погребении говорил надгробное слово, а в необыкновенном уменье проповедовать ему не отказывали и его злейшие враги. И вот проповедь малорусского игумена произвела сильнейшее впечатление на слушателей, а среди них был сам государь. Петр сразу заметил талантливого человека и говорил патриарху, что игумена С. нужно посвятить в архиерей на какую-нибудь из великорусских епархий, "где прилично, не в дальнем расстоянии от Москвы". С. же самому было приказано оставаться в Москве, "доколе же обыщется где место архиерейское праздное и приличное". Таковое открылось в скором времени в Рязани. A между тем Москва С. встретила не особенно приветливо: ему готовили архиерейское место, а в то же время ничего не давали на прожитие, так что он должен был в феврале просить начальника посольского приказа адмирала Головина о назначении ему содержания и жалования со старцами. 15 марта ему был объявлен приказ патриарха, чтобы он на другой день готовился к наречению, но C. на другой день не явился, а уехал в Донской монастырь, а 1 апреля подал опять Ф. А. Головину небольшой трактатец под названием: "Вины, для которых ушел я от посвящения"... Но ничто не помогло; настойчивость Петра, конечно, превозмогла, и 7 апреля 1700 г. С. был поставлен в рязанские митрополиты. В июле того же года он был уже в Рязани и деятельно занялся делами своей епархии; однако заниматься только одной своей епархией ему суждено было недолго. 15 октября того же года скончался патриарх Адриан. Прибыльщик Курбатов, отписывая государю о кончине патриарха, советовал ему с избранием нового патриарха повременить, а пока для заведования делами патриаршего управления выбрать кого-нибудь из архиереев в местоблюстители. На эту должность Курбатов рекомендовал Афанасия, архиепископа холмогорского. Предложение Курбатова шло, вероятно, навстречу мыслям самого Петра, и государь патриарха не назначил, согласившись на должность местоблюстителя, но на нее поставил не Афанасия, а митрополита рязанского. Таким образом, 42-летний С. в самый короткий промежуток времени сделался из простых игуменов высшим лицом в русской церкви. Сам С. вовсе не искал этой чести; он тосковал по своей Малороссии и опасался больших неприятностей на новом высоком поприще. Многие из москвичей, вероятно, были недовольны назначением С., этого "черкаса в обливанца", но, конечно, не могли открыто выражать своего неудовольствия. Был этим очень недоволен и иерусалимский патриарх Досифей и в 1702 г. писал Петру В. письмо, в котором предостерегал государя вообще против духовных лиц из малороссов и не советовал ни в каком случае делать С. патриархом. Петр не обратил на письмо никакого внимания, но сам С. отправил к патриарху оправдательное письмо. Досифей, однако, оправданиями его не удовлетворился и 15 ноября 1703 г. отправил митрополиту обширное письмо, в котором никак не хотел считать С. вполне православным. Только преемник Досифея, патр. Хрисанф, окончательно примирился с местоблюстителем.
Между тем новому местоблюстителю предстояло много самой разнообразной работы на своем поприще. Благодаря нововведениям Петра, обострился еще раньше возникший в русской церковной жизни вопрос раскольнический. С этим прежде всего и пришлось столкнуться С. В 1700 г. еще возникло дело книгописца Григория Талицкого, который распространял в народе тетрадки, в которых Москва называлась Вавилоном, а Петр В. антихристом. С. должен был увещевать этого фанатика; Талицкий, конечно, остался при своих мнениях, и киевский ученый не мог убедить московского начетчика. Однако для С. эти прения не пропали даром, и в 1703 г. он издал книжку, направленную против заблуждений Талицкого, — под названием "Знамения пришествия антихристова и кончины века". В этом сочинении С. заимствовал многое от испанского богослова Мальвенды. В своих проповедях митрополит также довольно часто обращался с увещанием к раскольникам. Епархиальные архиереи по делам раскола также сносились с ним. В последний период жизни С. известно еще его участие в одном деле против раскола, которое, однако, не принесло никакой пользы православной церкви в 1718 г. по его благословению было напечатано "Соборное деяние на еретика армянина на мниха Мартина". Соборное деяние это несомненно подложно, и его подложность была еще доказана старообрядцами в их "Поморских ответах". Трудно сказать, принимал ли деятельное участие в этом деле сам С., — по всей вероятности, он из своей слабохарактерности согласился прикрыть своим именем тот литературный подлог, который был совершен известным Питиримом по приказу Петра... Кроме дел раскола на местоблюстителя была возложена обязанность избирать кандидатов для пустующих епархий и посвящать их во епископы. Из его ставленников особенно известны: священник Димитрий Туптало (митрополит ростовский), Филофей Лещинский (митрополит сибирский), Иоасаф Кроковский (митрополит киевский) и митрополит ростовский Досифей, впоследствии казненный по делу царевича Алексея. Кроме общего надзора за делами русской церкви С. приходилось управлять еще двумя большими епархиями, патриаршей и рязанской. Вследствие множества дел и частого отсутствия из Рязани он не мог, конечно, посвящать своей кафедре столько времени, сколько хотел. По крайней мере в одном из своих предсмертных писем он скорбит о том, что был далек от своей паствы.
Кроме дел церковно-административных на обязанности С. лежали еще дела духовно-учебные, так как государь назначил его и протектором Московской академии. Эту академию он устроил по образцу Киевской, "заведя в ней учения латинская", назначая на должность ректоров и префектов своих киевских учеников. В течение 16 лет (1706—1722) во главе Московской академии находился архимандрит Феофилакт Лопатинский, искренний и преданный его почитатель. С. принимает участие во многих ученых предприятиях своего времени: он между прочим помогает известному Федору Поликарпову в издании последним "Лексикона треязычного" (1704 г.). Он пользуется высоким ученым авторитетом в русском обществе. Такой замечательный русский человек, как Посошков, подает ему свои "писания" и "доношения" относительно устройства наших духовных школ. С. с этой стороны знают и за границей: по крайней мере именно к нему обращался в 1712 г. с письмом знаменитый германский философ Лейбниц, говоря о необходимости для распространения христианства перевести на языки живущих в России инородцев 10 заповедей, Отче наш и Символ веры.
Кроме всех этих многоразличных дел и забот С. не забывал и своего проповедничества: он произносит свои "изрядныя предики" по случаю всякого более или менее важного политического или церковного события: говорит проповеди по поводу побед царского оружия, — взятии Шлиссельбурга, Нарвы, Риги, торжественно славит Петра после полтавской победы, доказывает необходимость заведения флота на Балтийском море и т. п. В 1708 г. в Успенском соборе вместе с другими иерархами он предает торжественной анафеме Мазепу и произносит приличествующую этому случаю проповедь. Его проповеди проникнуты вполне схоластическим духом, они наполнены патетическими местами, аллегориями, анекдотами и т. п. Справедливость, однако, требует добавить к этому, что иногда ревность и любовь к церкви невольно заставляют С. сбросить в своих проповедях тяжелую схоластическую форму, и тогда речь его приобретает действительно искренний и задушевный тон.
Каковы же, однако, в это время были отношения С. к Петру? В начале его местоблюстительства они ничем не нарушались: Петр весьма благоволил к С., назначил ему довольно хорошее жалованье, в 1711 г. подарил ему на Пресне двор с садом и прудом и, по словам самого С., часто жаловал ему за победительные проповеди "овогда тысячу золотых, овогда меньше". Во время своих походов царь постоянно переписывается с местоблюстителем, сообщая ему о своих трудах и победах. Но С. далеко не был доволен своим по внешности блестящим положением: уже в письме к его лучшему другу, св. Димитрию Ростовскому, в 1707 г. звучат скорбные нотки; он жалуется на "бесчисленные суеты" и "неудобостерпимое бремя", называя Москву Вавилоном. У Петра он просится на киевскую кафедру, но тот его не отпускает. В 1706 г. в Москве пронесся даже слух, что митрополит собирается принять схиму, так что Мусин-Пушкин было даже запретил всем архимандритам и священникам под страхом наказания постригать его в схиму. Волей-неволею С. по настоянию государя пришлось вернуться в Москву к своему скучному местоблюстительству. Главной причиной недовольства С. было то, что он видел себя обладателем только громкого титула "Екзарха святейшего патриаршего престола блюстителя и администратора". "При тогдашних обстоятельствах церковной и общественной жизни", справедливо говорить г. Рункевич, "роль блюстителя патриаршего трона представлялась двусмысленною, жалкою декорацией, за спиной которой светские власти делали, что хотели"... Есть известие, что С. будто бы лично делал намеки государю о патриаршестве, а государь, говорят, на это ответил: "Мне этого места не ломать, а Яворскому на нем не сидеть". Но вряд ли С. не мог видеть, что и титул патриарха при тогдашних отношениях светского правительства к церкви никакой власти ему не прибавит. Он постепенно разочаровывался в Петре В.; теперь он видел в государе человека не только не радящего о церкви, но даже, пожалуй, враждебного ей, друга ненавистных С. протестантов. И вот местоблюститель постепенно, очень осторожно переходит из "Петра Великого дел славных проповедника" в его обличителя. Та манера проповедничества, которой он держался, давала ему возможность делать весьма прозрачные намеки на современных лиц и современные события. Впрочем, в начале эти обличительные намеки остаются только на бумаге. Еще в 1708 г. на день св. Иоанна Златоуста (13 ноября) С. приготовил проповедь, в которой обличал отобрание церковных имуществ и говорил о царе Валтасаре, пировавшем из сосудов церковных; в ней даже есть намек на петровские ассамблеи. Однако на этой проповеди есть отметка: non dictum, — следовательно, она не была произнесена. Не была произнесена и проповедь, в которой говорилось о "муже прелюбодейном", посхимившем свою жену, Но все более и более накоплявшееся у митрополита раздражение против Петра прорвалось наружу окончательно в 1712 г., когда он 17 марта в день именин царевича Алексея произнес свою знаменитую проповедь о фискалах, которые, действительно, творила большие злоупотребления. День именин царевича был выбран С. не даром: все более и более отдаляясь от Петра, он должен был, как и многие другие современники, смотреть с надеждой и упованием на царевича, который, как всем было известно, вовсе не похож на отца. Сенаторы, присутствовавшие при этой проповеди, нашли ее возмутительной, и сенат потребовал С. к ответу. Тогда тот 21 марта того же года обратился к Петру с письмом, в котором вновь убедительно просил отпустить его в Донской монастырь на покой. Однако эта выходка митрополита против Государя прошла ему безнаказанно; говорят, царь только на рукописи проповеди в том месте, где была написана особенно резкая выходка против "мужа законопреступного", сделал пометку: "Первее одному, потом же со свидетелями", давая этим С. понять, что тот должен был сначала обличить его о глазу на глаз, но митрополит на такой смелый поступок не был способен, — в присутствии царя он робел и терялся. В последующей переписке своей с Петром С. редко был искренним; подписывался на своих письмах он всегда весьма характерно: "Вашего царского пресветлого Величества верный подданный, недостойный богомолец, раб и подножие Стефан, пастушок рязанский".
A между тем, в это самое время этот "недостойный богомолец" осмелился поднять такое дело, которое царю было весьма неприятно, — начал знаменитый розыск против лекаря Дмитрия Тверетинова. В начале XVIII в. немецкая слобода особенно разрослась, разбогатела и сделалась центром протестантской пропаганды; немцы старались доказать, что различия между православной церковью и лютеранством facillime legitimeque uniuntur (легко и законно согласуются). Вместе с тем они в Москве искали себе адептов среди православных. Таким адептом протестантизма и явился вольнодумец Тверетинов, который уже много лет распространял в Москве свои воззрения. Дело было первоначально начато против школьника Ивашки Максимова, который оговорил Тверетинова и некоторых его последователей. Однако лекарь и один из его сторонников, фискал Михайла Косой, бежали в Петербург и там нашли себе покровителей в лице некоторых сенаторов, врагов С., и архимандрита Александро-Невской лавры Феодосия. Здесь еретики были признаны православными, и 14 июня 1714 г. сенат указал С. принять еретиков и объявить торжественно о их правоверии. На этот раз он, однако, решил не уступать и 28 октября обратился к государю с обширным письмом, в котором, излагая обстоятельства дела, указывал на полную невозможность исполнить распоряжение сената. Царю, видимо, весьма не нравилось направление, данное делу Тверетинова митрополитом, и 14 декабря последовал указ о вытребовании всего дела в Петербург и о явке туда же самого С. со всеми свидетелями. С. на это ответил просьбой к царю отпустить его в Нежин на освящение церкви. Петр отказал, и С. пришлось отправиться в Петербург. Здесь в марте 1715 г. дело Тверетинова вновь рассматривалось и приняло совершенно неблагоприятный оборот для местоблюстителя: из обвинителя он превратился как бы в обвиняемого. Дошло даже до того, что 14 мая, когда С. для слушания дела пришел в судебную избу, "сенаторы, как он сам пишет царю, с великим студом и жалем изгнали его вон". Недовольный и обиженный, С. усиленно просит отпустить его в Москву. Наконец 14-го августа желанное разрешение от царя было получено; С., однако, хочется исполнить свое давнишнее желание — посетить свой родной Нежин, но Петр все его туда не отпускает. Тогда он 23 января 1716 г. сочиняет трогательное письмо на имя двухмесячного царевича Петра Петровича, прося его "походатайствовать о нем перед своим родителем". Должно быть, эта последняя просьба тронула суровое сердце Петра, потому что 25 июля мы видим митрополита торжественно освещающим свой храм в родном Нежине. Между тем не успели еще заглохнуть в душе С. огорчения по делу Тверетинова, как над головой его стряслась новая, еще более крупная неприятность: 18 мая 1718 г. государь приказывал С. как можно скорее явиться в Петербург, чтобы принять участие в верховном суде по делу царевича Алексея. Раньше было отмечено, что С. более или менее сочувствовал царевичу; однако, по нашему мнению, С. M. Соловьев вполне прав, утверждая, что со своей скрытностью и необщительностью С. не мог быть особенно близок с царевичем, но несомненно и то, что окружающие постоянно твердили царевичу: "Рязанский к тебе добр, твоей стороны и весь он твой". Во всяком случае, с тяжелым чувством должен был местоблюститель присутствовать на суде над тем человеком, на которого он возлагал многие свои надежды. Конечно, не без его влияния духовенство, спрошенное Петром о праве его казнить сына, высказалось определенно за помилование. С. же имел мужество восстать, хотя и безуспешно, против расстрижения епископа Досифея, замешанного в дело царевича и казненного. Митрополит сам отпевал и хоронил несчастного царевича. В то самое время, когда в Петербурге решалось дело царевича, самое видное место среди иерархов русской церкви занял молодой Феофан Прокопович, против назначения которого в архиереи С. восставал всеми силами. Единомышленники и почитатели С. — ректор московской академии Феофилакт Лопатинский и преподаватель той же академии Гедеон Вишневский, — подали доношение, в котором обвиняли Феофана, тогда еще только кандидата на псковскую кафедру, в ереси. К этому обвинению присоединился и С., соглашавшийся допустить Прокоповича к епископству только после отречения последнего от его протестантских заблуждений. Но и тут его ждала та же неудача, что и в деле Тверетинова: государь был сильно разгневан на него, и ему пришлось униженно просить прощения. Петр поручил сенатору Мусину-Пушкину "свести рязанского с Феофаном". Свидание состоялось, и между противниками произошло видимое примирение, хотя Феофан и своих проповедях и даже в "Духовном регламенте" впоследствии неоднократно позволял себе весьма непристойные выходки против престарелого митрополита.
Во все это время С. жил в неприятном ему Петербурге и должен был поневоле принимать участие во всех торжественных молебствиях; так, например, 29 июня 1719 г. он говорит проповедь в церкви св. Троицы, 21 июля того же года государыня приказывала ему молиться в церквах об успешном окончании шведской кампании. Вообще везде, где необходимо было, так сказать, внешнее церковное представительство, С. первенствует, но никакого влияния на дела он уже не оказывает, — тут государь постоянно предпочитает ему Феофана Прокоповича и Феодосия Яновского. Для нас несколько странно то обстоятельство, что именно в это тяжелое для С. время он уже не просится у Петра на покой. Γ. Рункевич объясняет это тем, что, видя свое отдаление от царя, митрополит стал дорожить тем местом, от которого раньше отказывался, действуя в этом случае по обыкновенной человеческой психологии: не хранить того, чем обладаем, и стремиться к тому, чего лишаемся. Но, по нашему мнению, возможно и другое объяснение: С. теперь видел, что в случае ухода, он будет заменен или Феофаном, или Феодосием, бывшими в его глазах еретиками; оставаясь же на своем посту, он мог, хотя в слабой степени, оказывать противодействие тому протестантскому влиянию, представителями которого были Феодосий и Феофан. Вероятно, это соображение и заставляло престарелого иерарха оставаться на постылом для него месте. Между тем назревала полная реформа нашего церковного управления. Новые формы этого управления вырабатывались по предложению государя ненавистным С. Прокоповичем, и ему пришлось даже принять участие в том новом учреждении, которое было поставлено на место патриаршества; при учреждении в 1721 г. духовной коллегии или святейшего правительствующего Синода С., по воле государя, был назначен его президентом. Есть известие, что С. так говорил об этом своем назначении: "Государь меня определял в Синод, а я не хотел, и за то стоял перед ним на коленях под мечом". Никакой видной роли в Синоде его президент но играл, по болезни даже и посещал его редко, а если и посещал, то часто не соглашался с мнением синодского большинства: еще на одном из первых заседаний синода С. высказал недовольство по поводу возношения молитв на ектениях об одном только свят. правит. синоде и предлагал поминать наряду с синодом других православных патриархов. Синод, однако, не согласился с этим особым мнением своего президента. Весьма характерна подпись С. под этим мнением: "Стефан недостойный митрополит, старец немощной". Видимо, физические недуги постоянно уже в это время тяготили его. Но кроме болезней на престарелого митрополита в последние годы его жизни обрушился еще целый ряд крупных неприятностей: со времени учреждения синода он постоянно находился под каким-либо делом: так, еще в 1720 г. судился кабальный человек Любимов, который написал акафист Алексию, человеку Божию, надеясь снискать милость царевича. Любимов говорил, что его произведение хвалил и С. Феофан и Феодосий предложили митрополиту по этому поводу вопросные пункты, на которые С. пришлось отписываться. Гораздо важнее было дело, возникшее уже незадолго до смерти С.: в апреле 1722 г. в Москву привезли монаха пензенского Предтеченского монастыря Варлаама Левина, которого обвинили в том, что он называл Петра антихристом; на допросе Левин показывал, что его несколько раз принимал к себе митрополит рязанский, который в разговоре с ним называл императора иконоборцем. С. вновь потянули к допросу, причем начальник страшной тайной канцелярии спрашивал государя, где допрашивать С. — в тайной канцелярии или в синоде; государь высказался за последний. Однако 6 июля члены Синода и Сената, вследствие болезни С., явились к нему на дом для допроса, на котором он всецело отрицал извет; ввиду этого ему дали очную ставку с Левиным; последний стоял на своем. Левина через несколько дней казнили, и перед смертью он просил прощения у митрополита за то, что неправедно его оклеветал. Через четыре месяца после допроса по делу Левина С. уже не было в живых. Видимо, нравственная пытка, которой подвергали больного старика, ускорила его кончину. Митрополит, бывший истинным аскетом, смотревший на здешнюю жизнь как на юдоль плача и стенаний, уже давно готовился к смерти и потому распорядился своим имуществом заблаговременно. Последние годы его жизни любимым его детищем был основанный им на своей родине Нежинский Богородичный-Назарет монастырь; ему он еще при жизни отослал все бывшие у него деньги и часть своей библиотеки. В своем "тестаменте" и все остальные свои "сокровища" — книги, он оставлял монастырю на вечное владение и пользование. При этом с удивительной заботливостью он определял правила устройства монастырской библиотеки, имея в виду наилучшую сохранность книг. Каталог их, им самим составленный, он снабдил трогательной элегией на латинском языке: "Идите, милыя книги, прежде так часто находившиеся в моих руках! Идите, слава моя, мой свет, мое сокровище"... — писал умиравший митрополит; элегия заканчивалась: "Вы, книги и сочинения мои, простите! Приобретенная трудами моими библиотека, прости! Простите, братия и сожители! Простите все. Прости и ты, гостиница моя, любезная мать-земля!"... Так прощался со здешним миром этот замечательный человек.
С. скончался 27 ноября 1722 г. в два часа ночи, в своем рязанском подворье в Москве. Смерть его примиряла со всеми: он посылал свое последнее целование царю, так много причинившему ему страданий, членам синода, из которых большинство были его враги, и своей любимой рязанской пастве. Похороны митрополита были отложены до возвращения Петра из астраханского похода. 20 декабря в присутствии государя члены синода совершили отпевание, и тело почившего святителя было отправлено для погребения в Рязань, где и было предано земле 27 декабря в Успенском соборе; в настоящее время останки митрополита покоятся в Малоархангельском рязанском соборе.
Еще за восемь лет до кончины С. закончил свой крупнейший научный и литературный труд, увидать который напечатанным ему так и не пришлось. Он работал над составлением своего знаменитого "Камня веры", который должен был служить, по его мысли, главным орудием православной полемики против протестантизма. Прежде думали, что Петр В. препятствовал появлению в свет этого труда, но в настоящее время, после исследования протоиерея Морена, мы знаем, что Петр ничего не имел против печатания этого труда. Ho сам С. только в 1717 г. после многих исправлений решил приступить к печатанию "Камня веры". В письме своем к архиепископу черниговскому Антонию он просил последнего, "аще где либо (в его книге) жестокая досада на противников обретается, оную надобе удалити или умягчити"... Однако окончательно напечатана была книга только в октябре 1728 г. Успех этого первого издания был необычайный: напечатанное в количестве 1200 экземпляров, оно разошлось в один год. Издание было повторено в 1729 и 1730 гг. Характерна последующая судьба "Камня веры": когда при Анне Иоанновне во главе правительства стали немцы, распространение книги было воспрещено, и оставшиеся в типографии экземпляры опечатаны. Это запрещение тяготело над "Камнем веры" до воцарения Елисаветы Петровны, когда восторжествовала русская, православная партия.
Книга, имевшая такой успех, действительно по своему времени представляет замечательное явление: это было полное систематическое изложение православного вероучения, главным образом в тех пунктах, в которых оно разногласит с протестантским. Здесь находятся обширные трактаты: о св. иконах, мощах святых, таинстве евхаристии, призывании святых, священном предании, благих делах, наказании еретиков и других богословских вопросах. Многое в этих трактатах С. заимствовал из сочинений знаменитых римско-католических богословов Беллярмина и Бекана; иногда в сочинении встречаются и мысли, не вполне согласные с духом православной церкви, но все же общий характер книги вполне оригинален, изложение самых отвлеченных богословских истин живое, увлекательное, подчас даже страстное, и самый труд имел громадное значение для православной церкви в первой половине XVIII в., когда ей приходилось вести упорную борьбу с протестантской пропагандой, которой иногда содействовало и само правительство... Католическая пропаганда тогда была вовсе неопасна, и нельзя обвинять С. за то, что он мало полемизировал с католичеством и все свое внимание обращал на борьбу с протестантизмом. Вообще, если в отношении к реформам Петра Великого С. не высказал ясного, определенного взгляда, колеблясь постоянно то в ту, то в другую сторону, то роль и значение его в истории православной русской церкви были безусловно плодотворны: мы еще не знаем, как бы далеко была увлечена русская церковь на путь протестантизма, если бы во главе ее в начале XVІІІ в. стояли только люди вроде Феофана Прокоповича или Феодосия Яновского. С. деятельно боролся с этим опасным протестантским течением и создал целую школу учеников и последователей, которые, занимая впоследствии важные иерархические места в русской церкви, в тяжелые времена владычества немцев удержали ее от опасных увлечений протестантизмом.
Источниками для биографии С. Яворского служит прежде всего предисловие к "Камню веры" и его сочинения: "Проповеди блаженной памяти Стефана Яворского, преосвященного митрополита Рязанского и Муромского, бывшего местоблюстителя престола патриаршего". M. 1804—1805 гг., части І — III. (здесь же I-й части его жизнеописание) — И. Чистович, "Неизданные проповеди митрополита Ст. Яворского", Христианское Чтение", 1867 г., ч. I и ІI. — "Письма митр. Стеф. Яворского" в "Трудах Киев. Дух. Акад.", 1866 г., т. I. — С. Рункевич, "Архиерей Петровской эпохи в их переписке с Петром В.", вып. І, СПб. , 1906 г. (здесь на стр. 139—186 напечатаны весьма интересные письма С. к Петру). — "Риторическая рука. Сочинение Ст. Яворского, перевод с латинского Федора Поликарпова" Изд. Отд. л. Др. Письм., 1878 г. — Затем краткие биографические сведения о С. мы можем почерпнуть в "Словаре историческом о бывших в России писателях духовного чина" митр. Евгения, т. II, стр. 251—255; в "Словаре достопамятных людей русской земли", Бантыш-Каменского, стр. 101—104 и "Опыте исторического словаря о российских писателях" Новикова. — Затем биографические сведения о С. можно найти в следующих источниках: "Письма и бумаги Императора Петра В.", СПб. , 1887 г., т. I — III. — "Деяния Петра В." Голикова (сведения о С. попадаются во всех томах). — "Описание документов и дел, хранящихся в Свят. Правит. Синоде за 1721 год" (особенно "Приложения"; кое-что, главным образом о "Камне веры", встречается и в описании последующих годов). — "История Нежинского Богородичного монастыря", М., 1815 г. — "Сборник писем И. Т. Посошкова к митрополиту Стефану Яворскому", изд. В. И. Срезневским, СПб. 1900 г. — Воздвиженский, "История Рязанской иерархии" М. 1820 г.
Литература. Лучшей биографией С. до сих пор служит сочинение Ф. Терновского, "М. Стефан Яворский", "Тр. Киев. Дух. Акад.". т. І, стр. 36—70, 237—290; т. II, стр. 137—186. Дополнением этой работы служат того же автора: "Очерки из истории русской иерархии в XVIII в. Стефан Яворский", "Древняя и Новая Россия", 1879 г., № 8, стр. 305—320 и "Рожнец духовный" и "Камень веры". Два полемических сочинения против московск. еретиков", "Правосл. Обозр.", 1863 года, декабрь. Важное значение имеет до сих пор сочинение Ю. Ф. Самарина, "Стефан Яворский и Феофан Прокопович", М., 1880 г. ("Собрание сочинений Ю. Ф. Самарина", т. V) с обширным предисловием прот. и проф. Иванцова-Платонова (сочинение это написано еще в 40-х гг. прошлого столетия, но тогда могла быть напечатана только третья часть его: "Стефан Яв. и Феофан Прокопович, как проповедники", а другие две части — С. Яворский и Феофан Прокопович, как богословы и как сановники церкви, — увидели свет только в 1880 г.). — О С. Яворском приходится, конечно, говорить всем историкам, работавшим над эпохой Петра В.; Соловьев, "История России", т. XV — ХVIII (по указателю Рогожина). — Устрялов, "История Царствования Петра В.", т. III и VI, где выяснена роль С. в деле Царевича Алексея. — А. Доброклонский, "Руководство к истории русской церкви", вып. IV, M. 1893 г. — С. Г. Рункевич, "История русской церкви под управлением Свят. Правит. Синода", СПб. , 1900 г.", стр. 62—91, 166—177 (здесь на основании новых архивных материалов ярко очерчена личность С. и его отношение к Петру В.). — И. Чистович, "Феофан Прокопович и его время", СПб. , 1868 г. (критический разбор этого сочинения у Сухомлинова в "Журн. Мин. Нар. Пр." за 1869 г.). — Из мелких общих работ о С. Яворском известны: Некоторые сведения о жизни преосв. Стефана Яворского", "Воскресное Чтение", 1850—51 гг., XIV, № 26. — Свящ. Родосский, "Стефан Яворский, митроп. рязанский и муромский", "Странник", 1863 г., ноябрь. — В. Аскоченский, "Киев с древнейшим его училищем, Академией", ч. I, стр. 228—229, 245—249. — Об отношении к С. патр. Досифея: Каптерев, "Сношения Иерусалимского патр. Досифея с русским правительством (1699—1707 гг.)", М., 1891 г. — О деятельности митр. С. в роли устроителя Московской духовной академии: С. Смирнов, "История моск. славяно-греко-латинской академии", M., 1855. — П. Знаменский, "Духовные школы в России до реформы 1808 г.", Каз., 1881 г. — Об управлении С. патриаршей областью: Н, Розанов, "История московского епархиального управления", т. I. — О С. как проповеднике и деятеле русской литературы: Пекарский, "Наука и литература при Петре В.", т. І и II — П. Морозов, "Феофан Прокопович как писатель", СПб. 1880 г. — А. Архангельский, "Духовное образование и духовная литература при Петре В.", Каз., 1883 г. — И. Порфирьев, "История русской словесности", часть II, отд. I. — А. Пыпин, "История русской литературы", т. III. — Преосв. Филарет, "Обзор русской духовной литературы", кн. I. — "О трех проповедниках Петрова времени", "Журн. Мин. Нар. Пр.", 1833 г. ч. VII, № 7, II, стр. 1—41. — "О церковно-ораторских произведениях митр. Стефана", "Воскр. Чтение", 1850—51, XIV, стр. 257—265. — Д. Извеков, "Проповедническая и противопротестантская литература на Руси", "Правосл. Обозр.", 1871, янв., стр. 80—90. — П. Савлучинский, "Русская духовная литература первой половины XVIII в. и ее отношение к современности", "Тр. Киев. Дух. Ак.", 1878, апр., стр. 128—190. — Об отношении С. к расколу и сектантству: "Местоблюститель патриаршего престола митр. рязанский Стефан Яворский и Дм. Тверетинов", "Приб. к твор. св. отцов", 1862, кн. III, — Тихонравов, "Московские вольнодумцы начала XVIII в. и Стефан Яворский", "Русский Вестник", 1870—1871 (перепечатано в "Сочинениях", M. 1898, т. II). — Есипов, "Раскольнические дела XVIII стол.", т. I (исследованы дела Гр. Талицкого и Варлаама Левина). — Некоторые замечания насчет "Камня Веры": И. Соколов, "Отношение протестантизма к России в XVI и XVII вв.", М., 1880 г. — Д. Извеков, "Из истории богословской полемической литературы XVIII в.", "Правосл. Обозр.", 1871, авг. — Н. Покровский "Борьба с протестантскими идеями в Петровское время и кн. Михаил Кропоткин", "Русск. Вестн.", 1872 г., сент. — Все эти исследования теряют свое значение после появления в свет в 1904 г. капитального исследования протоиерея И. Морева, "Камень Веры митроп. Стефана Яворского, его место среди отечественных противопротестантских сочинений и характеристические особенности его догматических воззрений" (об этой книге отзывы: Проф. Ленорского в "Журн. заседаний Сов. СПб. Дух. Акад.", 1901—02 г., стр. 167—192; проф. Пономарева, там же за 1903—04 г., стр. 148—153 и в брошюре "К литературной истории "Камня Веры", СПб. , 1905 г.) — Перу прот. И. Морева же принадлежит краткая статья, "Камень Веры", в VIII т. "Правосл. богосл. энциклопедии", 1907 г., стр. 187—193 и брошюра, "Митр. Стефан Яворский в борьбе с протестантскими идеями своего времени", СПб. 1905 г.