Петропавловский, Николай Ельпидифорович, известный под псевдонимом Каронина, писатель-беллетрист; родился 7-го октября 1853 г. в Бузулукском уезде Самарской губ. Отец его был священником в деревне Афонькиной; семья была большая — у Ник. Ельп. было два брата и три сестры (по возрасту он был предпоследним), — и жить приходилось туговато, на крестьянский лад. В детстве H. E. отличался болезненностью и слабостью и рос тихим и сосредоточенно-кротким ребенком. Родители не имели возможности посвящать ему много забот, и один случай из истории его раннего детства наглядно характеризует ту обстановку, в которой он вырос. Однажды, оставленный без всякого присмотра в кухне, мальчик подвергся нападению гусыни, испытал сильный испуг, и с тех пор на всю жизнь сделался заикой. Первые впечатления П. сложились под непосредственным влиянием народного, беспримесно-деревенского быта. Любимыми занятиями его была рыбная ловля и участие в крестьянских работах отца и братьев. Мальчик настолько привык к этой обстановке родных полей и простой привольной жизни, что, отрываясь от нее для школьного обучения, да и впоследствии, в период самостоятельной жизни, он тосковал по ней, и его неудержимо влекло на родину. Отец и брат Александр научили его грамоте и на 10-м году отдали сначала в Бузулукское духовное училище, а затем, по окончании, в Самарскую Семинарию. Здесь, среди самых неблагоприятных условий материального существования, молодой П. начал много читать и деятельно работать над саморазвитием и самоопределением, посещая некоторые из образовавшихся в то время среди молодых людей интеллигентные кружки, возбуждавшие живой обмен мыслями по поводу прочитанного. Предположенная родителями дорога в священники решительно не улыбалась П., и он не без борьбы убедил отца позволить ему выбрать деятельность себе по душе. Семинария не удовлетворяла П., и он, не кончив ее курса, перешел в гимназию, продолжая читать запоем и вырабатывать то устойчивое, органически-народное миросозерцание, которому он остался верен всю жизнь. Но гимназический период самообразования П. оборвался резко и неожиданно. Замешанный в какое-то политическое дело, вернее, обвиненный в посещении кружков, где бывали некоторые из так называемых «политических», он был заключен 5-го августа 1874 г. в тюрьму, провел в ней около 4 лет (в Саратове, в Москве и Петербурге) и, после непродолжительного свободного промежутка, был сослан в Сибирь, в Курган и Ишим. В заключении П., верный своему стремлению не спускаться до приспособления к обстоятельствам, но приспособлять последние к своим целям, продолжал читать и изучил французский и английский языки. В 1878 г., в один из нескольких месяцев упомянутого промежутка, П. женился, а в следующем году началась его напряженная литературная деятельность, не прекращавшаяся до последних дней его жизни. К сожалению, она не могла в достаточной мере удовлетворить семейные нужды П., у которого родился сын, и последующие годы принесли ему много тяжелых лишений и горестей: то ему приходилось менять место жительства, где он находил более или менее определенную литературную работу, то случайно обрывалась работа в журнале, где он считал было себя постоянным сотрудником. В Ишиме, по рассказам близко знавших П. лиц, последнему приходилось самому и стряпать, и мыть иногда полы, и возиться с ребенком. Если несчастно сложившиеся житейские обстоятельства делали эту жизнь бесконечно тяжелой для писателя, «ужасной», по словам тех, кто видел ее вчуже, то, с другой стороны, как жизнь личности, самостоятельно мыслящей и в высшей степени симпатичной по искренности идейных стремлений, она была исполнена глубокого внутреннего содержания.
В 1886 г. П. получил возможность вернуться на родину, жил в Казани и в Нижнем Новгороде, работая в разных изданиях и постоянно борясь с нуждой. Наконец, надломленный организм не выдержал, и 12-го мая 1892 г. писателя не стало. Он умер от горловой чахотки в Саратове, на Святых горах.
На литературное поприще П. выступил в 1879 году с рассказом «Безгласный» в «Отечественных Записках»; за ним последовали другие рассказы из народного быта — в том же журнале («Ученый», «Фантастические замыслы Миняя», «Вольный человек», «Последний приход Демы» и др.) и в «Слове» («Подрезанные крылья», «Мешок в три пуда»). Переселившись в Саратов, где прошли последние годы его жизви, П. сотрудничал сначала в местных газетах, затем в «Русских Ведомостях», «Русской Мысли», «Казанском Листке». Наиболее крупные произведения этого периода были помещены им в «Русской Мысли»: «Мой мир» (1888), «На границах человека» (1889 г.), «Борская колония» (1890 г.). В конце 1891 г. лучшие произведения П. были изданы в трех томах. Еще будучи в Тобольской губ., он занимался экономическим исследованием южных округов этого края и получил за свои изыскания премию от Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества; они были напечатаны в «Записках» Восточно-Сибирского Отдела, кн. VIII, вып. I, Омск, 1886.
Не отличаясь крупным художественным талантом, П., тем не менее, занял видное место в числе наших беллетристов-народников, и такое положение дала ему, прежде всего, непосредственность его отношения к изображаемому быту, подкупающая читателя простотой и правдивостью изображения. Образы его бледны, но жизненны; в описаниях не трудно подметить некоторую сухость красок, но на всем лежит печать серьезной думы, устраняющей всякую возможность как сентиментальной идеализации, так и намеренной карикатуры. По силе своего таланта П., конечно, не может идти в сравнение с Глебом Успенским, но по указанным свойствам его дарования рассказы его служат существевно-важным дополнением к художественной характеристике нашей деревни, сделанной тем же Успенским, затем Златовратским, Левитовым и др. Чувствуется, что автор слишком хорошо знает свой мир и слишком живет его интересами, чтобы запутать в его изображение какую бы то ни было доктрину, прекрасную в отвлеченном виде, но не вытекающую из фактов, и в этом смысле П. никогда не был народником-доктринером. Выделяясь, таким образом, от своих собратьев по кисти, П. совпадает со многими из их симпатичнейших тенденций теми невольными заключениями, которые складываются в голове читателя при чтении его рассказов. Простым и верным народным языком характеризует П. самых разнообразных представителей деревенского люда; из них каждый имеет свою особую физиономию, низменные и возвышенные чувства, каждый заслуживает внимания и сочувствия, все вместе ждут просвещения и помощи, помощи всесторонней, от врачебного и юридического совета до выполнения заповеди Христовой — одеть и накормить нища и нага суща — включительно. Печальное положение деревни служило предметом изображений и других писателей-народников; у П. оно проникнуто почти сплошь безотрадным колоритом, который не сглаживается эпизодами подчас комического свойства.
Если, по рассказам П., «власть земли» до того худо кормит мужика, что добрая половина его «зверства» объясняется этим жалким существованием впроголодь, то не лучше или, по крайней мере, не всегда лучше живется ему, когда он оторвется от нее. И тут стережет его моральная и физическая гибель, ставящая его перед самим собой в унизительное положение, доводящая до сознания, что он «вроде как прохвост». Таким оторванным от земли мужиком, знающим только один моральный принцип — огрызаться на всякое притеснение и на бесчеловечье отвечать зверством, — является Михайло в рассказе «Снизу вверх»; таковы босяки («На границе человека»), но при всей их жесткости и обозленности, они — не звери, не животные, разорвавшие со всем, что в человеке есть благородного и возвышенного: Божья искорка человечности горит и в их душе, только она глубоко затаилась, завалена житейским хламом и сором и редко получает возможность прорваться наружу…
По вопросу об интеллигенции в ее отношениях к деревне П. занял совсем особое положение среди прочих художников народного быта. Он не разобщил ее с народом, не представил в виде двух враждующих лагерей, а взял, так сказать, вместе, подметил и в ней стороны, сближающие ее с народом общностью мотивов сочувствия и сожаления. Тип среднего интеллигентного человека, в конкретных случаях мало удавшийся П., человека с явным оскудением духа, может быть охарактеризован сопоставлением, какое делает некий Зернов («На границе человека») из своей жизни с жизнью босяков. «Чем же они жили, — спрашивает он, — что их удерживало от смерти?» Предлагая себе такие вопросы, Зернов с болью копался в себе. «Чем, в самом деле, он-то живет? Его-то что удерживает от смерти? Несмотря на молодость, в сердце его червоточина; он ни во что не верит, кроме жизненных мелочей; он ничего не ждет, кроме завтрашнего дня; все выходящее из круга этих мелочей он считает или глупым, или фальшивым. С людьми он ничем не связан. Вместо обязательных идеалов, у него пустопорожнее место. В мечтах и в жизни он один, и сам не знает, ради чего и кого он существует. Он просто босяк, только в другом роде…» Но на самом деле, если в этом смысле Зернов и босяк, то не безнадежный, как те, которых он наблюдал «в натуре»; в нем происходит нравственное просветление (принимаемое, впрочем, иными за душевную болезнь), которое приведет его, вероятно, к служению народным интересам. Этот вывод читатель имеет право сделать из рассказа, хотя автор заканчивает последний только полунамеком, полунадеждой; если это так, он явится светлым лучом на мрачном фоне нарисованной П. действительности. Мрачные краски зависели в этом случае не от пессимизма личности писателя, а от его глубокого сознания глубины и истинных причин деревенской неурядицы и бедствий. П. всегда указывал, где, по его мнению, лежал корень зла, и потому его произведения, как ни рассматривать их с эстетической точки зрения, сохранят значение гуманной идейности, проникнутой стремлением к общественному и общенародному благу.
Литература о П.: Каронин (Петропавловский), Рассказы. 3 тома. М., 1890—1891; большая статья А. Н. Пыпина в «Вестнике Европы» 1893 г., № 4 («Деревня»); Каронин (Н. Е. Петропавловский), Биографический очерк и посмертные произведения. M., 1893. S. aut.; M. Протопопов, Литературно-критические характеристики, 2-е изд., M., 1898; A. M. Скабичевский, История новейшей русской литературы, 1848—1898 гг., 4-е изд., СПб., 1900; Энцикл. Словарь Брокгауза и Эфрона, т. 46; «Библиогр. Записки» 1892, № 9; «Всемирная Иллюстрация 1892, № 221, стр. 462; «Библиограф» 1892, № 4—5; «Новое Время» 1892, № 5823; «Историч. Вестн.» 1892, № 7; «День» 1892, № 1.413.