Каменский, граф Михаил Федотович — генерал-фельдмаршал, сын гоф-юнкера, служившего мундшенком при Петре Великом, род. 8 мая 1738 года, убит 12 августа 1809 г. В 1751 г. записан был в Сухопутный Кадетский корпус, в 1756 г. выпущен из корпуса поручиком в ведомство канцелярии строений, а затем переведен в артиллерию унтер-цалмейстером. В 1757 г. поступил во французскую армию волонтером и находился при ней по 1759 год. В 1758 г. произведен в капитаны артиллерии; до 1761 г. служил в московской артиллерийской команде, а затем послан был в действовавшую армию. Ссылаясь на "частую головную болезнь и глухоту" и опасаясь сделаться окончательно "неспособным к службе", если останется "при орудиях", он просил перевода в полевые пехотные полки и 13 февраля 1762 г. был переведен в пехоту с переименованием в премьер-майоры; в том же году произведен в полковники, и 12 марта, по представлению графа П. А. Румянцева, назначен в его корпусе генерал-квартирмейстер-лейтенантом. После Семилетней войны Каменский командовал 1-м Московском пехотным полком, состоявшим в Финляндской дивизии генерал-аншефа П. И. Панина. В октябре 1764 г. он был представлен Великому Князю и после этого часто бывал во Дворце. В августе 1765 г. Каменский был послан в Пруссию, в лагерь под Бреславлем, в качестве военного агента, для ознакомления с системой обучения прусских войск. Здесь он был замечен Фридрихом Великим, который в разговоре с генералом Тауенцином назвал Каменского "молодым канадцем, довольно образованным". В октябре того же года он вернулся в Петербург и представил Великому Князю "Описание прусского лагеря", им сочиненное. Некоторые, специально военные замечания Каменского, высказанные им в этом описании, совершенно справедливы, но от образованного военного агента можно было бы ожидать лучшего освещения и надлежащей оценки фридриховской тактики (хотя бы ее одной); Каменский же был настолько ослеплен прусским порядками, что вне их почти ничего не видел. Любите Государь свое войско, — им цари и дальнейшим народом повелевают, и отечество от насилия врагов освобождают Не должен ли всякий признаться, что все "знание" (философов Греции и людей преданных "вольным", другим наукам и "художествам") служило только к сочинению либо подлых песен для мягчения своих победителей, или к восстановлению позорных для себя же трофеев. Славный прадед ваш не погнушался быть солдатом, ни матросом, а не был никогда подъячим, ни протоколистом ни одной Коллегии, ниже Сената". Так оканчивает Каменский письмо, при котором он представил свое описание маневров.
В 1766 г. Каменский произведен был в бригадиры, а в чин генерал-майора — перед началом войны России с Турциею. В начале кампании 1769 г. он командовал 4-ю бригадою, состоявшею из 5 пехотных полков и входившею в состав армии кн. А. М. Голицына. 19 апреля Каменский принимал участие в битве под Хотином, окончившейся поражением турок. На военном совете 19 мая 1769 г. Каменский особенно сильно настаивал на необходимости взять Хотин, доказывая, что, овладев Хотинскою крепостью, армия наша будет владеть обоими берегами Днестра до Бендер; что без этого нельзя и думать о дальнейших движениях во внутрь княжеств и далее, что вместе с тем занятие Хотина пресечет сообщение Польши с Портою, поведет за собою уничтожение конфедератов, что даст возможность усилить армию отрядом, оставленным в Польше. Впрочем Каменский предлагал это лишь на тот случай, если имеется возможность овладеть крепостью посредством правильной осады не позже трех недель, т. е. до прибытия армии визиря на ее освобождение. Предложение это не было принято. По возобновлении наступательных действий бригада Каменского при вторичном переходе армии на левый берег Днестра, была оставлена у д. Янчинцы в отряде генерал-поручика Ренненкампфа. Когда визирь Молдаванчи-паша атаковал нашу армию, Каменский с вверенною ему бригадою участвовал в сражении, хотя и успешном для наших войск, но не избавившим нашу армию от необходимости нового отступления на левый берег Днестра.
Каменский принимал весьма деятельное участие в разыгравшемся, вместо ожидаемого незначительного боя, генеральном сражении при Хотине 29 августа. В этом сражении, оказавшем решительное влияние на исход операций в 1769 г., он отлично исполнил данную ему задачу, привел свою колонну к решительному пункту на левом фланге вполне своевременно, чем дал возможность Салтыкову выручить войска Брюса в самый критический момент боя. При последующих действиях первой армии Каменский участвовал в занятии Хотина. За эту кампанию Императрица пожаловала ему орден св. Анны. В 1770 г. Каменский состоял во второй армии генерал-аншефа Панина и командовал 1-й бригадой в 1-й дивизии генерал-поручика Дальке. 29 июня, во время переправы армии чрез Днестр под начальством Каменского был отделен отряд для обложения и бомбардирования Бендер с левого берега Днестра. Во время производства постепенной атаки Бендерской крепости Каменский вообще много способствовал ее успеху. При отбитии контратаки турок ночью 23 июля он лично повел егерей и обратил неприятеля в бегство, занял форштадт и держался в нем до получения приказания об отступлении. С августа Каменский, не довольствуясь производством атаки на левом берегу Днестра, с разрешения главнокомандующего, провел бессменно в траншеях 6 суток, чтобы, изучив лучше местность и расположение траншей, с большим успехом отражать вылазки. При штурме 15 сентября на Каменского было возложено руководство атакою левого фланга нашей армии. За отличие под Бендерами Каменский был награжден орденом св. Георгия. 20 сентября Каменский был направлен к Аккерману для содействия отряду Игельштрома. Приближение отряда Каменского ускорило сдачу этой крепости, после чего он возвратился в Бендеры. В 1771 г. Каменский не принимал заметного участия в операциях и был в отпуску. В 1772 г. он состоял в армии Румянцева и начальствовал войсками, отделенными от армии и расположенными в Малой Польше, для противодействия партизанским отрядам польских конфедератов.
В 1773 г. Каменский был в армии Румянцева и состоял в корпусе генерал-поручика графа И. П. Салтыкова, расположенном от Крайовского Баната до р. Арджиш. 16 сентября отряд этот сделал нападение на турецкий лагерь под Турно. Турки, видя малочисленность передового отряда, выслали против него до 5000 конницы. Но этот турецкий отряд конницы был почти совершенно уничтожен, благодаря главным образом Каменскому. В ноябре Каменский командовал отдельным корпусом, наблюдавшим левый берег Дуная от австрийской границы до урочища Мало. За отличия в эту кампанию Каменский получил орден св. Георгия 3-го класса и, по линии, чин генерал-поручика.
В 1774 г. Каменский командовал уже левым крылом армии. Переправившись в апреле через Дунай, он стал у Карасу 9 мая, а 16 с его отрядом соединился и отряд Суворова; оба генерала должны были предпринять совместно решительное наступление. Турки не были еще готовы к открытию кампании; ближайшие же их войска были расположены гарнизонами в крепостях, причем у Шумлы было сосредоточено до 50000 чел. Главнокомандующий предоставил Каменскому и Суворову самим условиться относительно общего наступления и оставил им полную свободу действий; в спорных вопросах решение принадлежало Каменскому, как старшему. Выработанный Каменским и Суворовым план действий, по исправлении его Румянцевым, сводился к следующему: оба отряда должны были параллельно наступать к Шумле, причем Каменский должен выслать отряды для демонстраций против Варны, а Суворов — прикрывать Каменского со стороны Силистрии. Затем предполагалось направить главные операции против Шумлы или, если неприятель будет встречен в поле и направится против Каменского, то Суворов должен ударить во фланг или тыл турецкой армии и отрезать ее от Шумлы.
В конце мая отряд Каменского, выступил к Базарджику — важному узлу путей между Шумлой, Варной и Силистрией; 2 июня передовой отряд занял Базарджик. Здесь Каменский простоял 6 дней в ожидании прибытия Суворова; 9 июня отряды Каменского и Суворова соединились у Юшенли. В тот же день оба генерала, со всею кавалериею, произвели усиленную рекогносцировку на Козлуджи, где и нашли турецкую армию в числе до 25000 пехоты и 15000 конницы, высланную визирем от Шумлы против наших войск. Наша кавалерия, преследуя отступавшего неприятеля, вступила в лесное дефиле, растянулась, была атакована турками и приведена в замешательство; но благодаря распорядительности Каменского порядок был восстановлен. Каменский вывел обратно кавалерию из дефиле и послал за своею пехотою; завязалось сражение; в конце концов турки были принуждены отступить. Суворов преследовал противника до его лагеря и, подготовив атаку пушечным огнем, перешел снова в наступление; турки бросили лагерь и бежали к Шумле и Праводам. Хотя заслуга нанесения решительного и вместе с тем окончательного удара принадлежит Суворову, но и Каменский немало способствовал этой победе. К сожалению, после этой блестящей победы Суворов и Каменский снова действовали нерешительно. Каменский не решался продолжать наступление вследствие якобы недостатка перевозочных средств и провианта и собрал военный совет, на котором было решено остаться у Козлуджи, а затем отступить на позицию между Шумлой и Силистрией, дабы отрезать последней сообщения и тем способствовать ее покорению. Румянцев был недоволен этим решением и предписал Каменскому и Суворову продолжать наступательные операции собственно против Шумлы и только, в случае невозможности овладеть этою крепостью без правильной осады приблизиться к Силистрии. Каменский двинулся к д. Еникой, а корпус Суворова направился к Кулевче, с целью прервать сообщения между Шумлою, Варною и Проводами. В то же время главнокомандующий сам принял меры для обеспечения продовольствия войск Каменского и Суворова. 16 июня авангард корпуса Каменского сбил 5000 турецкой конницы у Ени-Базара; 17 Каменский продвинулся до д. Буданык, в 5 в. от Шумлы, а затем отошел к д. Али-баба, на Силистрийской дороге Каменский не решался атаковать крепость открытою силою: в его корпусе было всего 7000 чел., а у визиря около 35000, и считал за лучшее выманить турок в поле, для чего были высланы отдельные партии с приказанием жечь ближайшие селения. 19 июня турецкая конница атаковала небольшой отряд полковника Розена, который был выслан для поддержания сообщений с корпусом Салтыкова и двигался слишком близко от Шумлы; Каменский поддержал Розена почти всею пехотою. Визирь вышел из крепости с большею частью своей армии, произошло сражение, окончившееся беспорядочным отступлением турецкой армии. Желая вновь заставить турок выйти из лагеря, Каменский приступил к траншейным работам; однако, визирь не двигался с места. Тогда Каменский решил ограничиться наблюдением за дорогами, ведущими внутрь страны, для чего передвинул свой корпус к югу. С 3 июля все сообщения турецкой армии были перерваны и недостаток припасов и фуража скоро вызвал многочисленные побеги солдат. 6 июля почти вся турецкая армия атаковала наши передовые посты и прикрывающие отряды, но была отбита. В тот же день Каменский получил предписание главнокомандующего не предпринимать ничего решительного против турок, так как в это время велись уже переговоры о мире; но Каменский полагал, что "для чести русского оружия" необходимо овладеть хотя бы "ретраншаментами" и расположить наши войска на тех местах, на которых они находились до сражения 6 июля. 7 июля он и достиг этого с значительными усилиями; но главнокомандующий решительно запретил дальнейшие военные действия. 9 июля, накануне заключения Кучук-Кайнарджийского мирного трактата, Каменский отошел от крепости. — Боевой опыт Каменского, его личная храбрость и способность командовать небольшими, но вполне самостоятельными отрядами несомненны; но вместе с тем действия в 1774 г. показали его неспособность быть не только главнокомандующим, но хотя бы командиром отдельного корпуса. В 1775 г. при праздновании заключения мира, Каменский был награжден орденами св. Георгия 2 степени и св. Александра Невского.
С 1775 до 1779 г. Каменский получал различные назначения в войсках, из них последним было назначение в Воронежскую дивизию. В 1779 г. во время войны за Баварского наследство, Каменский был за границей в качестве военного агента при прусской армии и присутствовал при стычке у Егендорфа в Верхней Силезии.
В 1783—1785 гг. Каменский был генерал-губернатором рязанским и тамбовским. Деятельность его на этом посту не ознаменована чем-либо выдающимся; скорее, некоторые распоряжения его надо признать не вполне уместными; так, напр., в противность дарованным дворянству правам, он приказывал доставлять неслужащих дворян в губернский город "для научения грамоте и частью арифметике" или "для определения на службу", поясняя при этом, что "довольно и того пятна для каждой благородной фамилии, если в ней и один изверг найдется, который никогда нигде не служивал". Посетив в 1784 г. Шацк, Каменский узнал, что некий "из дворян отставной каптинармус не соответствует дворянству в своем звании" и занимается портняжничеством; он приказал доставить этого дворянина к тамбовскому коменданту для определение его на вакансию рядового; "а чтобы и в прочих местах праздношатающихся дворян не было", он приказал высылать таковых в наместническое правление "за караулом".
Пред началом второй турецкой войны, когда организовывались действующие армии, Каменский приехал в Петербург, по-видимому, ожидая назначения в армию; ему дали денежную награду в 5000 руб. Недовольный, он растратил пожалованные ему деньги, ежедневно посещая Летний сад, где угощал всякого встречного, и уехал из Петербурга. В 1787 г. он был назначен в армию графа Румянцева командовать 2 корпусом, занимавшим Уманьский округ по Бугу. Каменский, полагая, что гораздо выгоднее быть под командой Потемкина, выказывал по отношению к нему чрезмерную угодливость и даже интриговал против Румянцева; Потемкин обнаружил эту интригу и Каменский был сильно скомпрометирован.
В 1788 г. Каменский командовал 4-ю дивизиею (иначе называемою "запасным корпусом"). 24 июня дивизии его и генерал-аншефа Эльмита были высланы с целью произвести "сильный поиск" против Ибрагима-паши, 2 июля Эльмит и Каменский выступили против неприятеля; 4 сентября неприятель сдал Хотин. Около того же времени было получено известие о намерении турок, собравшихся у Бендер в числе от 25 до 30000, двинуться к Днестру для нападения на наши магазины и действий против наших сообщений; Каменский выступил по этим слухам против неприятеля, но слух оказался сильно преувеличенным. 17 сентября Каменский присоединился к Румянцеву у Цоцоры. В ноябре армия была расположена на зимние квартиры, причем дивизия Каменского — в Кишиневе и Лопушне. В это время было обнаружено приближение к Ганкуру и Сокульцам (близ Бендер) отряда Ибрагима-паши, который предполагал, получив подкрепление из Бендер, произвести нападение на наши зимние квартиры. Каменский испросил у главнокомандующего разрешение выбить неприятеля из Ганкура. Оставив всю тяжелую артиллерию в Кишиневе и Чучуленах, под прикрытием двух батальонов, он двинулся колоннами по трем дорогам, в расстоянии 12—15 верст одна от другой, неожиданно напал на турок и после двухкратной схватки выбил неприятеля из Ганкура; за это дело Каменский награжден был орденом св. Владимира первой степени.
В начале 1789 года, после назначения Потемкина главнокомандующим обеими армиями, Румянцев поручил временное командование Украинскою армиею, до прибытия генерал-аншефа князя Репнина, Каменскому. Репнин прибыл 7 мая 1789 года. После соединения армии Каменский не получал никакого назначения и уехал в отпуск. С этого времени обнаруживается явное нерасположение к нему Императрицы. В 1790 году (во время войны со Швецией) Каменский лично просил у Императрицы разрешения отправиться "на галеры" и в Выборг. Государыня, с видом удивления, спросила его: "зачем?", — Каменский мог ответить только: "из единого любопытства". В 1791 году он просил разрешения снова ехать в армию для свидания с сыном. Государыня ответила: "это от вас зависит". Тем не менее, в том же году 3 августа он был назначен в армию Потемкина, хотя Императрица писала ему 25 июля: "Просил ты меня, чтоб я тебя избавила от Каменского, а ныне от графа Безбородко слышу, что просишь его к себе; отпиши ко мне, я или он ослышался; я помню, что говорили, что он грызется". В дневнике Храповицкого по поводу этого назначения читаем: "точно открылось, что князь Потемкин, прося в свою команду Каменского, изъяснялся, что делает сие не по воле, но дабы не говорили, что вытесняет репутацию имеющего, а будет стараться при первом случае так его употребить, чтоб сам сломал себе голову". С самого первого дня прибытия Каменского в армию Потемкина явно открылось недоброжелательство к нему князя Таврического. Приехав в Яссы, Каменский просил у Потемкина разрешения произвести смотр своему Московскому полку, но главнокомандующий удержал его на один день при себе; в тот же день он отдал приказание о сформировании Екатеринославского полка, в состав которого вошел, между прочим, весь Московский полк. Каменский ничего об этом не знал и только, приехав в лагерь под Рябой Могилой (где стоял Московский полк), узнал, что его полк уже не существует. В армии Каменский не получил какого-либо определенного назначения. Между тем дни Потемкина были сочтены. Потому ли что он чувствовал свое нездоровье или по какой-либо другой причине, 18 сентября 1791 г. (еще до прибытия Каменского в армию) от него был послан довольно неясный ордер на имя генерал-аншефа Каховского, в котором было сказано: "Вашему высокопревосходительству предписываю: по получении сего отправиться ко мне для принятия здесь команды"... 5 октября Потемкин скончался. Войска остались без главнокомандующего; начавшиеся переговоры о мире приостановились. Упомянутый ордер был известен только Каховскому и правителю канцелярии Потемкина генерал-майору В. С. Попову. Каменский, как старший генерал в армии, должен был принять на себя звание главнокомандующего. 7 октября он известил Каховского о вступлении в командование армиею и предоставил ему начальство над прежде вверенными ему частями. Затем Каменский потребовал от всех начальствующих лиц полных сведений о состоянии войск, довольствии, о денежных суммах и особенно об экстраординарной сумме, состоявшей при главном дежурстве. Сам он так говорит об своих действиях в это время в письме к графу Салтыкову (8 октября):.. "генерал Попов заехал ко мне и сказал... что де вы старшие, примите команду... Я был болен и перемогся, и мне вздумалось вступить в свою должность.. Попов ни о чем сведения не дал мне, то я принужден сделался сноситься с полками, снесся и с уполномоченными нашими здесь..... к заключению мира с Турками....Они предъявили мне данное им Потемкиным поверенное письмо, после которого... мешаться в их дело не оставалось". Принимая армию, Каменский считал своею обязанностью привести ее в порядок и едва ли мог думать о каких-либо славных предприятиях. Это ясно видно из его писем, где он говорил о принятых им мерах по довольствию армии и о том, что "принужден стал спросить словесно Попова: не осталось ли экстраординарных денег у покойного фельдмаршала в канцелярии? Попов сказав, что хотя де и есть, но что они запечатаны за посторонними печатьми". Каменский вошел с формальным требованием об отпуске этих денег и это требование, по слабости здоровья Попова, отвез ему и отдал сам, но Попов отдал ему это требование обратно, сказав при том, что "дела (с ним) никакого не имеет и чтобы (он) оставил его в покое, потому что командиром армии оставлен покойным фельдмаршалом.. Каховский, а не он, Каменский"... "Таковое его объяснение, писал Каменский, должно меня было понудить к властительному действию, потому что никакого приказа покойным фельдмаршалом в полки и команды и генералам дано не было, чтоб Каховскому командовать всею армиею, обойдя меня. Но по уважению, в каковом состоит Попов в лице самой Государыни, я остался при командовании армиею и без экстраординарной суммы до указа". Затем Каменский указывал на "комплот" поставщиков провианта, коим деньги выданы екатеринославским губернатором Каховским, а провианта на 180000 рублей нет. Требованием отчета о суммах Каменский затронул самое больное место Попова, которому угрожала по-видимому "большая беда" в случае, если бы Каменский остался главнокомандующим; Попов же позволял себе не исполнять приказания Каменского и дерзко ему отвечать, надеясь на благоволение Императрицы, которой не было известно истинное положение финансовых дел в армии, искусно скрываемое тем же Поповым, доносившим ей 8 октября: "Здесь хотя и оставался Каменский, но без всякой команды и без объявления о нем в армии. — Воображая сколь неблагоугодно будет Вашему Императорскому Величеству вступление его в начальство, (я) вскоре явился к нему и объявил, что команда поручена от Потемкина.... генералу Каховскому. Генерал Каменский изъявил свое неудовольствие и сообщил всем начальникам, что он вступил в командование армии"... 12 октября Каменский писал Салтыкову: "Каховский приехал в Яссы 10 октября и требовал, чтоб я не командовал и предъявил ордер сентября 18-го". Каменский основывался на том, что во-первых по армии не было объявлено, чтобы Каховского слушаться, во-вторых, что ордер писан до приезда Каменского к армии и в третьих, что в ордере написано, чтобы Каховский приехал "в Яссы для командования" без пояснений чем: всею армиею или какою-либо частью, и утверждал, что командовать армиею должен он, Каменский, как старший по армии. Каховский же заявил ему о том, что он предпишет всем частям армии (и предписал), не исполнять его приказаний; Каменский "предложил ему" "от того воздержаться до получения нового указа и... лучше обоим испрошать его". В то же время он отправил донесение Императрице, испрашивая разрешения этого вопроса. Между тем следствием этих столкновений было опасное недоумение как в армии, так и среди представителей иностранных держав. Каменский, желая вполне основательно устранить это ненормальное положение, принял однако совершенно несоответственную меру: решить возникший вопрос на военном совете большинством голосов всех генералов, для чего разослал приглашения. Собравшиеся шесть генерал выразили склонность повиноваться Каховскому и тогда Каменский "отступился до настоящего указа", уведомив Каховского о своей болезни. 5 ноября Императрица писала в рескрипте Каховскому: "Известились мы с неудовольствием о странных поступках генерала Каменского, который по кончине главнокомандующего..... собрал генералитет для суждения о деле, в коем воля покойного фельдмаршала, изображенная в данном вам ордере, долженствовала служить законом, пока указом нашим решить благоволим". В то же время Императрица, основываясь на донесениях Попова, писала Салтыкову: "Сумасшедший Каменский шалит... Попов старался его три дня уговаривать, чтоб он удержался принять команду, его поступки во всей армии умножают рыдание и печаль"... и Попову: "собрание генералов ради суждения, кому командовать, доказывает безрассудность собирателя и после сего поступка уже к нему доверенность иметь едва ли возможно". Отстранив Каменского от командования армиею, Императрица приказала прекратить все дела о растрате казенных денег в штабе Потемкина; вообще Попов вышел из этого дела правым в ущерб Каменскому. — После этого случая Каменский вышел в отставку и до самой кончины императрицы Екатерины был не у дел.
24 ноября 1796 г. император Павел назначил его начальником Финляндской дивизии с переименованием в генералы от инфантерии и шефом Рязанского мушкетерского полка. 4 марта 1797 г. он был награжден орденом Св. Андрея Первозванного. 5 апреля, в день коронования Императора, Каменский был произведен в генерал-фельдмаршалы и возведен в графское достоинство. Вскоре, однако, он впал в немилость и уехал в село Сабурово, где занимался хозяйством, литературой и математикою.
В 1802 г. Каменский был призван на место Кутузова к исполнению обязанностей военного губернатора в С.-Петербурге и был председателем комиссии для допроса Шубина, офицера, замешанного в деле о заговоре против жизни Императора. На посту генерал-губернатора Каменский оказался настолько несоответственным человеком, что наконец сам Государь спросил однажды у графа Е. Ф. Камаровского (помощника Каменского): "Не хочет ли граф Каменский проситься прочь? Если б сие случилось, я поставил бы свечу Казанской Божией Матери". В конце 1802 г. он оскорбил действием одного купца, который принес жалобу Императору. Государь повелел расследовать это дело министру юстиции Державину; но когда Державин прибыл с этою целью к фельдмаршалу, тот встретил его весьма резкими словами. Оскорбленный, в свою очередь, Державин доложил обо всем Императору, который повелел Каменскому оставить свою должность.
В 1806 г. начались приготовления к новой войне с Францией. В октябре Россия выставила армию в числе 122000 чел., состоявшую из трех корпусов: Беннигсена (60000 при 276 орудиях), Буксгевдена (40000 при 216 орудиях) и Эссена 3-го (22000 при 132 орудиях); кроме того русским войскам должен был содействовать прусский корпус Лестока (14000 при 92 орудиях). Особенно затруднительным являлось решение вопроса о выборе главнокомандующего. М. И. Кутузов был в опале после Аустерлица. В пользу назначения Каменского высказывалось отчасти общественное мнение, а главным образом Аракчеев, считавший фельдмаршала большим знатоком военного дела. Граф Нессельроде писал, что "Император не совсем охотно сдавался на заявление доходивших до него толков и сделал это (назначил Каменского), чтобы русское имя было во главе армии". Слава Каменского, как полководца, являлась результатом яко бы патриотических реляций, преувеличивших значение его деятельности в первую и вторую турецкие войны и принимаемых общественным мнением и даже армиею за чистую монету. 10 ноября на имя фельдмаршала, назначенного главнокомандующим, с званием члена Государственного Совета, был дан следующий Высочайший рескрипт: "Вверяю вам славу Российского оружия, безопасность Империи и спокойствие Моих подданных. Доверенность моя неограниченная, а потому считаю за лишнее снабжать вас здесь каким-либо предписанием. Распоряжайтесь и действуйте войсками во всех случаях по вашему усмотрению. Я уверен, что все ваши предначертания обратятся к поражению неприятелей, к славе отечества и общему благу". Только три обстоятельства Государь ставил на вид главнокомандующему: "1) при успехе преследовать неприятеля доколе можно, не подвергая себя опасности; 2) не склоняться на предложение о перемирии и мире; 3) иметь несколько пунктов, на которые можно бы было опереться в случае неудачи". В Петербурге Каменский был принят, как "спаситель", а перед отъездом в армию, его пожелала видеть Императрица; "Она с жаром и чувством говорила о защите и спасении любезной Ей России, и ему казалось, — говорит сам М. Ф. Каменский — что он слышит небесный голос". Во время пребывания его в Петербурге "колонны батюшек и бабушек, дядюшек и тетушек — лезли на приступ номера гостиницы, где остановился фельдмаршал". Описавший эту сцену известный партизан Д. В. Давыдов сам ворвался к нему в 4 часа ночи с просьбою о назначении в армию. Об этом поступке Давыдова Каменский говорил:.. "Это я люблю, это значить ревность неограниченная, горячая, тут душа, тут сердце... я это знаю, я чувствую". Даже Державин, забыв свое личное неудовольствие на Каменского, в стихотворении "На отправление в армию фельдмаршала графа Каменского" в горячих словах приветствовал это назначение и выражал твердую уверенность, что под предводительством "природного вождя" русские войска одержать победы и снова покроются славою. Между тем до приезда Каменского в армию Беннигсен, ввиду наступательных маршей-маневров французских корпусов, подошел 24 ноября к Пултуску, выдвинув авангарды на линию р. Вкры. Лесток отошел к Страсбургу. Еще ранее (за два дня) корпус Буксгевдена сосредоточился у Остроленки. Наполеон готовил нападение. Каменский выехал из Петербурга 10 ноября, ехал медленно, провел два дня в Риге, столько же в Вильне, еще более в Гродне и прибыл в Пултуск лишь 7 декабря. Уже на пути, из Вильны, он доносил Императору: "Я лишился почти последнего зрения. Не способен я долго верхом ездить; пожалуйте мне наставника, друга верного, сына отечества, чтобы сдать ему команду и жить при нем в армии. Истинно чувствую себя неспособным к командованию столь обширным войском". Такое чистосердечное сознание в неспособности могло бы быть поставлено в заслугу Каменскому лишь в том случае, если бы он отказался от звания главнокомандующего при самом своем назначении; просьба же его о разрешении "жить при армии" указывает на совершенное непонимание им назначения, прав и обязанностей главы армии. Каменский, прослужив почти полвека, теперь только уразумел всю трудность принятой на себя задачи и 10 декабря доносил Государю: "стар я для армии. Дерзаю поднести на рассмотрение малейшую часть переписки, в шести бумагах состоящую, которую должен был иметь одним днем, чего долго выдержать не могу, для чего дерзаю испрашивать себе перемены".
7 декабря прибыл в Варшаву и Наполеон и немедленно приказал своим "войскам начать наступление. 10 числа Каменский отверг предположенное Беннигсеном сосредоточение сил и принял новый план, приведший к весьма нецелесообразной разброске войска. Он приказал Беннигсену двинуться к р. Вкре, а Бувсгевдену — разделить свой корпус пополам и направить: дивизии Тучкова и Дохтурова правее Беннигсена, а дивизии Анрепа и Эссена 3-го левым берегом Нарева, к Попову (на Буге) для обеспечения левого фланга нашей армии и охранения пространства между Наревом и Бугом. С ними было приказано сблизиться корпусу Эссена 1-го, который однако 10 декабря должен был опять вернуться в Брест; затем главнокомандующий послал ему же целый ряд противоречивших одно другому приказаний, вследствие чего Эссен 1-й бездействовал под Брестом в течение целого месяца. Все эти передвижения, начавшиеся 10 декабря, привели к авангардным боям 11 декабря y Колозомба, Сохочина и Чарнова. Только после самой упорной десятичасовой обороны авангарды наши, атакованные целыми французскими корпусами, стали отступать: Барклай-де-Толли от Сохочина и Колозомба, а Остерман-Толстой от Чарнова к Насельску. Остерман, понимая важность переправы у Пултуска, просил неподчиненного ему Багговута спешить к Пултуску и удерживать этот пункт во что бы то ни стало. Таким образом, только благодаря необыкновенной стойкости наших войск и столь уместно проявленной инициативе Остермана, наша армия в день 11 декабря сохранила возможность перехода к более сосредоточенному положению, невзирая на несогласные с требованиями обстоятельств распоряжения Каменского. Однако и 12 декабря главнокомандующий приказал Беннигсену и Остерману двигаться к Стрегочину, Буксгевдену — остановить дивизию Дохтурова у Голымина и Тучкова — у Макова, а дивизиям Анрепа и Эссена 3-го — оставаться у Попова. В этот день Каменский, если и думал о сосредоточении войск, далеко неполном, то лишь как о вынужденной необходимости. Узнав о приближении французов (корпуса Ланна) к Пултуску, он приказал 12 ночью спешить туда же Беннигсену. К счастью Наполеон, получая донесения о движениях русской армии, предположил, что она исполняла какой-то маневр, трудно поддающийся уразумению. Допустив, что наши войска сосредоточиваются у Голымина, Наполеон начал перемену фронта в северном направлении, для чего 12 декабря двинул корпуса: Сульта на Цеханов, Ожеро — на Новомясто, Даву, гвардию и резервную кавалерию — на Насельск и Стрегочин. 13-го Наполеон, в видах лучшего ориентирования, остановился с гвардией и частью резервной кавалерии в Насельске, что имело следствием потерю времени. Между тем большая часть корпуса Беннигсена подошла к Пултуску. Фельдмаршал, решив принять здесь бой, приказал занять позицию и вместе с тем писал Буксгевдену: "Завтра надеемся иметь неприятеля в гостях. Хорошо если бы дивизии ваши могли подоспеть к делу; Дохтурову я приказал, чтоб он показался тогда лишь, когда настоящее дело зачнется", — таким образом, дивизионному генералу было дано приказание без ведома корпусного командира, не говоря уже о том, что "настоящее дело" — едва ли может служить сигналом, для того, чтобы "показаться"; Эссену 3-му Каменский предписывал отступить от Попова и занять леса пониже или прямо против Пултуских мостов, дабы неприятель, появившийся у Пултуска, не навел скрытно моста и не зашел нам в тыл. В ожидании столкновения с французами, Каменский послал начальникам дивизий повеления на случай, если бы кто-либо из них был атакован: 1) "Все дивизии строятся побригадно; каждая бригада в три линии, так чтобы у каждого пехотного полка первый батальон составлял первую линию, 2 вторую, а 3 третью линию. 2) Батальоны строятся колоннами из дивизионов, а батальон позади другого не менее 70 сажен, дабы не могли расстроить задних. 3) Бригада от бригады строятся сажень на сто или полтораста. 4) За каждою бригадою прикомандируется по одному эскадрону от кавалерии". Из этих повелений видно, что Каменский хотел строго придерживаться отжившей тактики и предписывал прямо от себя начальникам дивизий то, что в данном случае хотя и было до некоторой степени уместно, но не должно было являться предметом самой существенной и первейшей заботы главнокомандующего. В то же время начальникам дивизий было послано следующее повеление: "При несчастливой удаче нашей, ретирада всего войска будет на Российские границы, уже не на Гродно, а как мне в Пруссии дороги неизвестны, то самим генералом и бригадным командирам наведываться о кратчайшем тракте к нашей границе, к Вильне и ниже по Неману; дров везде и фураж и подводы брать, чтоб ни в чем остановки не было, а вошел в границу после такового несчастья явиться к старшему". К счастью, отступление после Пултусского сражения не было произведено в духе этого странного предписания. — В 3 часа ночи (с 13 на 14 декабря) главнокомандующий призвал к себе Беннигсена и вручил ему следующее письменное поведение: "Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армиею. Вы кор-дарме ваш привели разбитый в Пултуск; думать должно о ретираде в наши границы, что и выполнить сегодня. Обе дивизии графа Буксгевдена ретираду вашу прикроют. Вы имеете состоять, с получения сего, в команде графа Буксгевдена". Беннигсен, граф Толстой (дежурный генерал) и Остерман-Толстой убеждали Каменского отложить принятое решение, указывали ему на нарушение долга, на суд потомства, но все было напрасно, главнокомандующий уехал перед самым сражением в госпиталь, в Остроленку, откуда доносил Императору: "От всех моих поездок получил садну от седла, которая сверх прежних перевязок моих, совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армиею, а потому я командование оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, советовав ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего; я и сам пока вылечусь остаюсь в госпитале в Остроленке. Если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется. Перед Государем открываюсь, что по нынешнему короткому пребыванию при армии, нашел себя несхожим на себя: нет той резолюции, нет того терпения к трудам и ко времени, а более всего нет прежних глаз, а без них полагаться должно на чужие рапорты, не всегда верные. Граф Буксгевден, смело надеюсь, выполнит все, как и я. Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Дозволения Вашего ожидать буду здесь, дабы не играть роль писарскую, а не командирскую при войске". Император Александр I безусловно обвинил Каменского и, узнав об отъезде его перед сражением, признал его "бежавшим" из армии. Ходили даже слухи о предании фельдмаршала суду. Многие современники и историки полагали, что Каменский одряхлел, потерял всякую способность что-либо соображать и даже признали его страдающим "душевным расстройством". Но упрямство его, в силу которого он, несмотря на просьбы генералов, все-таки уехал из армии, исходило из того, что Каменский, найдя армию плохо снабженною, опасаясь обхода своего левого фланга, считал отступление наиболее рациональным способом действий при такой обстановке. Он хотел отступать лишь до границы, причем наши земли не попадали бы в руки противника; в то же время он принудил бы Наполеона растянуть свою операционную линию, а сам приблизил бы свою армию к источнику снабжений и усилил бы ее подошедшими из России дивизиями. План этот мог бы значительно улучшить положение нашей армии; но к сожалению, при исполнении его, Каменский выказал крайнюю слабость. Решившись отступать, когда по его же приказаниям, наши войска блуждали, не зная смысла этих блужданий, он сдался на доводы Беннигсена, горевшего желанием принять бой у Пултуска и сославшегося на полученное им повеление Императора: "защищать до последней возможности Кенигсберг" (резиденцию прусского короля). Раздраженный отказом Беннигсена отступать, не обладая достаточной смелостью и энергией, дабы выполнить принятое решение, Каменский не мог и не хотел заставить себе повиноваться и уехал немедленно из армии, чего так желал Беннигсен. Беспорядочные распоряжения Каменского, введя противника в заблуждение, избавили русские войска от атаки всей французской армии. Из этого и извлек для себя пользу Беннигсен, имевший дело лишь с одним корпусом Ланна. Вследствие указанных распоряжений отъехавшего главнокомандующего одновременно с Пултуским сражением произошел бой у Голымина, в котором 4 французские корпуса с кавалериею Мюрата произвели удар на остатки разных дивизий, блуждавших в разных направлениях; Буксгевден же во время этих боев бездействовал с дивизиею Тучкова в 15 верстах от обоих полей сражения. Высокие качества наших войск дали им возможность выпутаться из этого ужасающего положения и вынести на своих плечах и атаки Наполеона, и странные распоряжения своих начальников. — Удалившись от армии, фельдмаршал не переставал отдавать беспорядочные приказания войскам, помимо их начальников. Все это, вместе с нежеланием Беннигсена подчиняться Буксгевдену, послужило к усугублению созданного Каменским хаоса при отступлении наших войск к Остроленке и Новограду. В конце декабря фельдмаршал еще думал возвратиться к армии, но накануне отъезда получил повеление об увольнении его от должности главнокомандующего. Кроме того ему было приказано оставаться в Гродне, откуда он писал Императору: "Мне жить везде равно, если лишен Вашей эстимы. Ей я дорожу, она мне возвратится, в том надеюсь на Вас самих, на Бога". В это время Каменский отлично понимал свое положение и 29 декабря писал младшему сыну: "Батюшка твой вместо командира обратился во дворецкие". 21 февраля 1807 г. он получил разрешение ехать в свою деревню. Объясняя сыну свое поведение за время командования армиею, он просил доложить Государю: "отец твой, не могши хорошо делать дело государево, лучше захотел его оставить, нежели как испортить, спрашиваясь у других; голова и сердце у отца твоего прежние, но тело состарилось, к бивуакам, да к езде". Во время переезда домой он встретил в Смоленске С. Н. Глинку и говорил ему: "я имел кое какую славу пятьдесят лет, и хотят отнять ее у меня в одну минуту; надеюсь на правоту Государя. Я встретил армию необъятную, невиданную в наше время. Король прусский обещал доставить продовольствие, но не мог. Мы теперь огрызаемся, откусываемся, но не побеждаем. Все зависит от превосходного числа войск. У кого десятью человеками более, на стороне того победа. Через три месяца я буду оправдан". Надежды Каменского на оправдание не сбылись. Сам он был главным виновником своего "позора", но он же и проявил своеобразное геройство, идя навстречу этому "позору", лишь только для него выяснилась его неспособность к выполнению задачи, данной ему Государем. — Поселившись затем в своем селе Сабурове, Каменский прожил не долго. Его любовница и симпатизировавший ей чиновник подкупили ее пятнадцатилетнего брата, служившего у фельдмаршала казачком. Этот мальчик, во время поездки Каменского по своим рощам, ударом топора раздробил ему череп 12 августа 1809 г. Фельдмаршал похоронен в церкви села Сабурова.
М. Ф. Каменский был женат на княжне Анне Павловне Щербатовой. Он имел одну дочь и двух сыновей Сергея и Николая. Отец не любил старшего сына; во время спора с Каховским о командовании армиею он послал за сыном Сергеем, чтобы отправить его с донесением к Императрице. За опоздание на сутки М. Ф. Каменский дал сыну офицеру двадцать ударов арапником. К младшему сыну Николаю он относился лучше, заботился о нем, интересовался его карьерою и любил с ним переписываться. В этих письмах встречаем мы различные замечания, равно характеристичные для выяснения себе личности гр. М. Ф. Каменского, но рисующие его с совершенно различных сторон; так 18 июля 1808 г. он писал сыну: "не будь красной девкой: первый раз что случится быть наедине с Государем, чуфись и проси, как Багратиону дано, и многим другим, аренды. Ведь отец твой не милионщик; тогда можешь сказать обо мне, что ничего не приобрел собой, что ничего мне не жаловано. Не стыдись! не красней, спрос не беда"; за то, например, в письме во время Шведской войны (1808) он писал "Будучи в Финляндии, не следуй примеру прежних полководцев, не отнимай у мужиков ничего и того не терпи от подчиненных".
М. Ф. Каменский владел домом в Москве и богатыми имениями. В Москве он и жил по временам, давая волю своим прихотям. Около фельдмаршала, по словам современников, образовалось нечто вроде двора; "масса всякой дворни наполняла дом, где он властвовал сурово и деспотически; здесь смешивалась азиатская роскошь с утонченностями европейской жизни, представления французских пьес с песнями сенных девушек".
М. Ф. Каменский был небольшого роста, крепкого сложения, приятной наружности; Он выделялся между современниками своим образованием; до самого конца своей жизни он не оставлял занятий науками и искусствами: он изучал выходившие в свете сочинения по математике; занимался поэзией или, как он сам писал: "готовился быть Гомиром", "надеялся скакать по следам Ломоносова"; но он очень много портил и сам всю жизнь страдал от своего невыработанного и совершенно необузданного характера. Его горячность, вспыльчивость и нередко злоба доходили до крайних пределов; в свою очередь резкость и жестокость внезапно сменялись сердечною беседою, ласковостью; нередко он лукавил, охотно льстил; при таком характере всегда и всюду он со всеми ссорился и не одну тяжелую минуту доставляли ему его ссоры с сильными людьми. Все государи, в царствование которых служил Каменский, ранее или позднее переставали ему доверять и отказывались от его услуг. Исполняя те или другие поручения во время военных действий, он проявлял истинную храбрость, большую энергию, разумную решительность, но по мере повышения его по службе становилось все более и более очевидным, что он был лишен выдающихся воинских дарований. Он мог пожалуй быть хорошим исполнителем, но отнюдь не самостоятельным начальником. Сам Каменский понял это слишком поздно, но был понят задолго до того императрицею Екатериною, слова которой "к нему доверенность иметь едва ли возможно" — к несчастью для него до известной степени оправдались шестнадцать лет спустя.
Бантыш-Каменский, "Биографии росс. генералиссимусов и генерал-фельдмарш."; его же, "Словарь достопам. люд.", 1840 г., т. II: Бутурлин, "Картина войн России с Турцией"; Петров, "Война России с Турцией в польскими конфедератами 1769—1774 гг.", т. I — V; его же, "Вторая турецкая война 1787—1791 гг.", т. І и II; "Обзор войн России", под ред. Леера, ч. I; Масловский, "Записки по истории воен. искус.", вып. II; его же, "Письма и бумаги Суворова, Потемкина и Румянцева"; Михайловский-Данилевский, "Описание второй войны Императора Александра І с Наполеоном 1806—1807 гг."; "Журнал военных действий армии Б. И. В. 1769 года"; "Журнал второй армии 1770 г."; "Журнал военных действий 1806—1807 гг."; реляции о Турецкой войне, напечат. в Прибавлении к "СПб. Ведом.", 1769 г. Военно-ученый архив Гл. Шт. отд. 2-й, № 408; того же Штаба Общего архива Москов. отдел опись дел (секретного повытья) 47-я, № 1.235; опись 193, №№ 61, 68; опись 194, № 411; опись 199 и 200, №№ 136 и 424; "Петербургские Ведомости 1802 г."; "Сборник Имп. Русс. Ист. Общ.", тл. XII, XIII, XVI, XIX, XXIII, XLII, XLIV, LIV, LXV, LXX, LXXVIII, LXXXIX; "Русский Архив", 1864 г.; 1868 г.; 1873—1878 гг ; "Русская Старина", 1874 г.,№ 9-й; 1875 г., №2, 9:1876 г.; № 1, 2, 5, 6, 11; 1880, т. XXIX. 1881 г. № 11, 12. 1882 г., т. 33; "Русский Вестник", 1864 г. т. LI; 1865 г., т. LVIII и LIХ; "Отечественные Записки", 1855 г. т. ХСІХ; Сегюр, граф, "Записки"; Долгорукий, кн., "Родословная книга"; II; Дунин-Борковский, "Spis nazwisk szlachty polskiej"; Kapнович, "Замеч. богат. част. лиц"; Храповицкий, "Дневник"; Энгельгардт, Л. Н. "Записки"; Порошин, "Записки"; Державин, "Сочинения", т. II, VIII; Давыдов, Д. В· ,"Сочинения", т. II: Вигель, Ф. "Воспоминания"; Погодин, "Н. М. Карамзин", т. II.