Пятистопные ямбы (Гумилёв)/Аполлон 1913 (ДО)
| Пятистопные ямбы | Адамъ → |
| Опубл.: «Аполлон». 1913, № 3. Источникъ: «Аполлон». 1913, № 3 • Строфы 8—12 в 1915 г. были заменены новыми стихами, вошедшими в окончательную редакцию («Колчан»). Первоначальный вариант этих строф впоследствии был включен в «Посмертный сборник» (2-е издание, 1923). |
Я помню ночь, какъ черную наяду,
Въ моряхъ подъ знакомъ Южнаго Креста.
Я плылъ на югъ. Могучихъ волнъ громаду
Взрывали злобно лопасти винта,
И встрѣчныя суда, очей отраду,
Брала почти мгновенно темнота.
О, какъ я ихъ жалѣлъ! Какъ было странно
Мнѣ думать, что они идутъ назадъ
И не открыли бухты необманной,
Что донъ Жуанъ не встрѣтилъ донны Анны,
Что горъ алмазныхъ не нашелъ Синдбадъ
И Вѣчный Жидъ несчастнѣй во сто кратъ!
Но проходили мѣсяцы; обратно
Я плылъ и увозилъ клыки слоновъ,
Картины абиссинскихъ мастеровъ,
Мѣха пантеръ, — мнѣ нравились ихъ пятна, —
И то, что прежде было непонятно —
Презрѣнье къ міру и усталость сновъ.
Я молодъ былъ, былъ жаденъ и увѣренъ,
Но Духъ Земли молчалъ, высокомѣренъ,
И умерли слѣпящія мечты,
Какъ умираютъ птицы и цвѣты.
Теперь мой голосъ медленъ и размѣренъ,
Я знаю, жизнь не удалась… И ты,
Ты, для кого искалъ я на Левантѣ
Нетлѣнный пурпуръ королевскихъ мантій,
Я проигралъ тебя, какъ Дамаянти
Когда то проиграл безумный Наль!
Взлетѣли кости, звонкія какъ сталь,
Упали кости — и была печаль.
Сказала ты задумчиво и строго:
‚Я вѣрила, любила слишкомъ много,
А ухожу, не вѣря, не любя;
Но предъ лицомъ Всевидящаго Бога,
Быть можетъ самое себя губя,
Навѣкъ я отрекаюсь отъ тебя.‘
Твоихъ волосъ не смѣлъ поцѣловать я,
Ни даже сжать холодныхъ тонкихъ рукъ,
Я самъ себѣ былъ гадокъ, какъ паукъ,
Меня пугалъ и ранилъ каждый звукъ,
И ты ушла, въ простомъ и темномъ платьѣ,
Похожая на древнее Распятье.
Я не скорблю. Такъ было надо. Правый
Передъ собой, не знаю я обидъ.
Ни тайнами, ни радостью, ни славой
Мгновенный міръ меня не обольститъ,
И женскій взоръ, то нѣжный, то лукавый,
Лишь изрѣдка, во снѣ, меня томитъ.
Лишь изрѣдка надменно и упрямо
Во мнѣ кричитъ ветшающій Адамъ,
Но тотъ, кто видѣлъ лилію Хирама,
Тотъ не груститъ по сказочнымъ садамъ,
А набожно возводитъ стѣны храма,
Угоднаго землѣ и небесамъ.
Насъ много здѣсь собралось съ молотками,
И вмѣстѣ намъ работать веселѣй;
Одна любовь сковала насъ цѣпями,
Что адаманта тверже и свѣтлѣй,
И машетъ бѣлоснѣжными крылами
Какихъ то небывалыхъ лебедей.
Насъ много, но одни во власти ночи,
А колыбель другихъ еще пуста,
О тѣхъ скорбитъ, а о другихъ пророчитъ
Земныхъ зеленыхъ весенъ красота,
Я жъ — Прошлаго увидѣвшія очи,
Грядущаго разверстыя уста.
Все выше храмъ торжественный и дивный,
Въ немъ дышетъ ладанъ и поетъ органъ;
Сіяютъ нимбы; облакъ переливный
Свѣчей и солнца — радужный туманъ;
И слышенъ голосъ Мастера призывный
Нам, каменщикамъ всѣхъ временъ и странъ.