Прости, халат! товарищ неги праздной,
Досугов друг, свидетель тайных дум!
С тобою знал я мир однообразный,
Но тихий мир, где света блеск и шум 5 Мне в забытьи не приходил на ум.
Искусства жить недоучённый школьник,
На поприще обычаев и мод,
Где прихоть-царь тиранит свой народ,
Кто не вилял? В гостиной я невольник, 10 В углу своём себе я господин,
Свой меря рост не на чужой аршин.
Как жалкий раб, платящий дань злодею,
И день и ночь, в неволе изнурясь,
Вкушает рай, от уз освободясь, 15 Так, сдёрнув с плеч гостиную ливрею
И с ней ярмо взыскательной тщеты,
Я оживал, когда, одет халатом,
Мирился вновь с покинутым Пенатом;
С тобой меня чуждались суеты, 20 Ласкали сны и нянчили мечты.
У камелька, где яркою струёю
Алел огонь, вечернею порою,
Задумчивость, красноречивый друг,
Живила сон моей глубокой лени. 25 Минувшего проснувшиеся тени
В прозрачной тьме толпилися вокруг;
Иль в будущем, мечтаньем окриленный,
Я рассекал безвестности туман,
Сближая даль, жил в жизни отдаленной 30 И, с истиной перемешав обман,
Живописал воздушных замков план.
Как я в твоём уступчивом уборе
В движеньях был портного не рабом,
Так мысль моя носилась на просторе 35 С надеждою и памятью втроём.
В счастливы дни удачных вдохновений,
Когда легко, без ведома труда,
Стих под перо ложился завсегда
И рифма, враг невинных наслаждений, 40 Хлыстовых бич,[1] была ко мне добра;
Как часто, встав с Морфеева одра,[2]
Шёл прямо я к столу, где Муза с лаской
Ждала меня с посланьем или сказкой
И вымыслом, нашёптанным вчера. 45 Домашний мой наряд ей был по нраву:
Приём её, чужд светскому уставу,
Благоволил небрежности моей.
Стих вылетал свободней и простей;
Писал шутя, и в шутке легкокрылой 50 Работы след улыбки не пугал.
Как жалок мне любовник муз постылый,
Который нег халата не вкушал!
Поклонник мод, как куколка одетый
И чопорным восторгом подогретый, 55 В свой кабинет он входит, как на бал.
Его цветы — румяны и белила,
И, обмакнув в душистые чернила
Перо своё, малюет мадригал.
Пусть грация жеманная в уборной 60 Дарит его улыбкою притворной
За то, что он выказывал в стихах
Слог расписной и музу в завитках;
Но мне пример: бессмертный сей неряха —
Анакреон, друг красоты и Вакха, 65 Поверьте мне, в халате пил и пел;
Муз баловень, харитами изнежен
И к одному веселию прилежен,
Играя, он бессмертие задел.
Не льщусь его причастником быть славы, 70 Но в лени я ему не уступлю:
Как он, люблю беспечности забавы,
Как он, досуг и тихий сон люблю.
Но скоро след их у меня простынет:
Забот лихих меня обступит строй, 75 И ты, халат! товарищ лучший мой,
Прости! Тебя неверный друг покинет.
Теснясь в рядах прислуженцев властей,
Иду тропой заманчивых сетей.
Что ждёт меня в пути, где под туманом 80 Свет истины не различишь с обманом?
Куда, слепец, неопытный слепец,
Я набреду? Где странствию конец?
Как покажусь я перед трон мишурный
Владычицы,[3] из своенравной урны 85 Кидающей подкупленной рукой
Дары свои на богомольный рой,
Толпящийся с кадилами пред нею?
Заветов я её не разумею, —
Притворства чужд и принужденья враг, 90 От юных дней ценитель тихих благ.
В неловкости, пред записным проворством
Искусников, воспитанных притворством,
Изобличит меня мой каждый шаг.
Я новичок ещё в науке гибкой: 95 Всем быть подчас и вместе быть ничем
И шею гнуть с запасною улыбкой
Под золотой, но тягостный ярем;
На поприще, где беспрестанной сшибкой
Волнуются противников ряды, 100 Оставлю я на торжество вражды,
Быть может, след моей отваги тщетной
И неудач постыдные следы.
О мой халат, как в старину приветный!
Прими тогда в объятия меня. 105 В тебе найду себе отраду я.
Прими меня с досугами, мечтами,
Венчавшими весну мою цветами.
Сокровище благ прежних возврати;
Дай радость мне, уединясь с тобою, 110 В тиши страстей, с спокойною душою
И не краснев пред тайным судиёю,
Бывалого себя в себе найти.
Согрей во мне в холодном принужденье
Остывший жар к благодеяньям муз, 115 И гений мой, освободясь от уз,
Уснувшее разбудит вдохновенье.
Пусть прежней вновь я жизнью оживу
И, сладких снов в волшебном упоенье
Переродясь, пусть обрету забвенье 120 Всего того, что видел наяву.
21 сентября 1817 Остафьево
Примечания
Первая публикация: «Сын отечества». 1821, No 37. Авториз. копия в РСб-5 и копия в Тетради А. И. Тургенева; обе — под загл. «К халату», с вар. Автограф с датой: «Остафьево. 21 сентября 1817 года». Две копии рукою Пушкина (ПД); одна — фрагмент (ст. 1—12), другая — без ст. 117—120. В ст-нии отразились настроения Вяземского, связанные с назначением его на службу в Варшаву в августе 1817 г., куда поэт выехал лишь в феврале 1818 г. "При расставании моём с Москвою, — позже вспоминал он, — написал я… «Прощание с халатом» (ПСС-1. С. XXXVIII). Ст-ние предназначалось для арзамасского журнала (Отчет-1884. С 158, 2-я паг.). Образ халата как символа беззаботности, материальной независимости и дилетантизма в определенной мере восходит к прозаической миниатюре Дидро «Сожаление о моем халате» (1772), которую впоследствии Вяземский перевел на русский язык (см.: Стефанович В. Французские просветители XVIII века в переводах Вяземского // РЛ. 1966, No 3. С. 88—89). В конце сентября поэт посылает ст-ние А. И. Тургеневу для чтения в «арзамасском ареопаге» («Остафьевский архив кн. Вяземских». Спб., 1899—1913. Т. 1. С. 88); последний 2 октября «прочёл и восхитил» им «Арзамас» (Тургенев — Булгаковым. С. 161).
↑Хлыстовых бич. О Д. И. Хвостове (прозвища — Хлыстов, Графов) см. здесь.
