Баденъ-Баденъ расположенъ на противолежащихъ склонахъ холмовъ и можетъ по справедливости быть названъ однимъ изъ красивѣйшихъ городовъ, красота котораго зависитъ какъ отъ естественныхъ условій мѣстности, такъ и отъ разумно приложеннаго человѣческаго труда. Самое дно долины, образованной двумя рядами холмовъ, представляетъ полосу ровнаго грунта, проходящую черезъ весь городъ изъ конца въ конецъ и даже за городъ; оно обращено въ родъ парка съ высокими, тѣнистыми деревьями и многочисленными сверкающими фонтанами, расположенными въ равныхъ другъ отъ друга разстояніяхъ. Три раза въ день передъ зданіемъ собранія играетъ прекрасный оркестръ музыки, а по вечерамъ вся эта мѣстность биткомъ набита фешенебельной публикой обоего пола, марширующей взадъ и впередъ мимо большой бесѣдки, въ которой помѣщается оркестръ. Публика эта, повидимому, сильно скучаетъ, хотя силится доказать совершенно противное. Впрочемъ, большинство живетъ здѣсь съ цѣлью леченія ревматизмовъ, которые они и вывариваютъ въ здѣшнихъ теплыхъ ваннахъ. Больныхъ этого рода, съ трудомъ бродящихъ съ палочками и костылями, можно встрѣтить здѣсь повсюду, и меланхолическій видъ ихъ достаточно говоритъ о ихъ настроеніи. Говорятъ, что Германія со своими сырыми каменными домами является настоящимъ отечествомъ ревматизмовъ. Если это такъ, то становится понятнымъ, почему Провидѣніе заботилось наполнить всю эту страну такимъ количествомъ теплыхъ источниковъ. Быть можетъ, ни въ одной странѣ нельзя встрѣтить цѣлебные источники въ такомъ изобиліи, какъ въ Германіи. Притомъ источники Германіи черезвычайно разнообразны по своимъ качествамъ и помогаютъ отъ многихъ болѣзней. Нѣкоторыя болѣзни, не поддающіяся лечебной силѣ одного источника, излечиваются отъ пользованія нѣсколькими источниками за-разъ, такъ, многіе больные пьютъ Баденъ-Баденскую воду, въ которой растворяютъ ложку соли изъ Карлсбадскаго источника.
Воды здѣшнихъ источниковъ не продаются; вы входите въ курзалъ и видите, что тамъ сидятъ двѣ или три какихъ-то дѣвицы, расфранченныя и изящныя не хуже любого трехдоллароваго клерка въ правительственномъ учрежденіи, всѣ онѣ заняты какимъ-то дамскимъ рукодѣльемъ и, повидимому, совсѣмъ васъ не замѣчаютъ.
Время отъ времени то одна, то другая изъ нихъ встаетъ и съ измученнымъ видомъ начинаетъ «потягиваться»; она такъ вытягиваегь руки и все свое тѣло, что, наконецъ, пятки ея отдѣляются отъ полу, вслѣдъ затѣмъ она освѣжаетъ себя такимъ отчаяннымъ зѣвкомъ, что все лицо ея скрывается за верхнею губою, при чемъ при желаніи нетрудно разсмотрѣть все ея внутреннее устройство, затѣмъ пасть медленно закрывается, кулаки и пятки приходятъ въ нормальное положеніе, дѣвица разслабленно подходитъ къ своему столику, внимательно разсматриваетъ васъ, наконецъ, наливаетъ въ стаканъ горячую воду и ставитъ его передъ вами такъ, что необходимо тянуться за нимъ. Вы берете стаканъ и спрашивате: «Сколько?» и слышите слѣдующій нищенскій отвѣть, произносимый съ искусственнымъ равнодушіемъ:
— Nach Beliebe (по желанію).
Подобный фокусъ, обычный у всякаго попрошайки, который всегда полагается на вашу щедрость, приводитъ васъ въ раздраженіе. Вы хотите простой коммерческой сдѣлки и поэтому не обращая вниманія на отвѣтъ, спрашиваете вторично:
— Сколько?
А дѣвица спокойно и равнодушно повторяетъ:
— Nach Beliebe.
Вы начинаете злиться, но стараетесь не показать этого; вы рѣшаетесь задавать свой вопросъ до тѣхъ поръ, пока она не измѣнитъ отвѣта, или, по крайней мѣрѣ, не оставитъ своей обидно равнодушной манеры. И вотъ вы съ этой дѣвицей, какъ два какихъ дурака, стоите другъ передъ другомъ, безсмысленно глядите другъ другу въ глаза и, повидимому, вполнѣ хладнокровно, не повышая голоса, ведете слѣдующій идіотскій разговоръ:
— Сколько?
— Nach Beliebe.
— Сколько?
— Nach Beliebe.
— Сколько?
— Nach Beliebe.
— Сколько?
— Nach Beliebe.
— Сколько?
— Nach Beliebe.
— Сколько?
— Nach Beliebe.
Не знаю, чтобы на моемъ мѣстѣ сдѣлалъ бы другой, но я, наконецъ, уступилъ; это чугунное равнодушіе и презрительное спокойствіе побѣдили меня и я спустилъ флагъ. Теперь я знаю, что отъ людей мужественныхъ и не заботящихся о мнѣніи судомоекъ, она получаетъ обыкновенно пенни, и только трусы даютъ немного болѣе; но я, я положилъ передъ ней серебряную монету въ цѣлыхъ 25 центовъ и, чтобы срѣзать ее, саркастически прибавилъ:
— Если этого недостаточно, то будьте добры оставить свое олимпійское величіе и сказать мнѣ объ этомъ.
Но срѣзать ее мнѣ такъ и не удалось. Не удостаивая меня даже взглядомъ, разслабленнымъ жестомъ она взяла монету и подбросила ее. Она заподозрила ее, не фальшивая ли. Затѣмъ, повернувшись спиною и медленно переваливаясь, она направилась къ своей прежней насѣсти и по дорогѣ бросила мою монету въ раскрытый ящикъ. Какъ видите, она осталась побѣдительницей до конца.
Я потому такъ подробно описываю поведеніе этой дѣвицы, что оно крайне типично; такъ поступаетъ большинство баденъ-баденскихъ лавочниковъ. Каждый изъ нихъ старается гдѣ только можетъ обмануть васъ, а что онъ, кромѣ того, еще и оскорбитъ васъ, независимо отъ того удался или нѣтъ его обманъ, въ этомъ вы можете быть вполнѣ увѣрены. Отъ торговцевъ по части оскорбленія публики не отстаетъ и служебный персоналъ ваннъ. Какая-то грубая женщина, сидящая у конторки въ вестибюлѣ большихъ Фридриховскихъ ваннъ и продающая билеты, не довольствуясь тѣмъ, что ежедневно по два раза оскорбляла меня и притомъ съ твердою вѣрою въ свое предназначеніе, но еще заблагоразсудила какъ-то обсчитать меня на цѣлый шиллингъ. Да, съ закрытіемъ рулетки крупные рыцари наживы исчезли изъ Баденъ-Бадена, но разная мелкота осталась тамъ и по сіе время.
Одинъ англичанинъ, долгое время жившій въ Баденъ-Баденѣ, говорить:
— Если вы скроете вашу національность, то въ здѣшнемъ поведеніи вы, пожалуй, не замѣтите никакой наглости. Здѣшніе торговцы ненавидятъ англичанъ и презираютъ американцевъ; они чрезвычайно грубы съ представителями какъ той, такъ и другой націи, въ особенности съ дамами. Если дама зашла въ лавку одна, безъ мужчины или безъ лакея, то она почти навѣрное подвергнется различнымъ мелочнымъ оскорбленіямъ, оскорбленіямъ, заключающимся скорѣе въ тонѣ и общей манерѣ держать себя, нежели въ грубыхъ словахъ, хотя и эти послѣднія не составляютъ особой рѣдкости. Я знаю случай, когда лавочникъ бросилъ одной американкѣ ея монету обратно, сказавъ самымъ дерзкимъ тономъ: «У нас не въ ходу французскія деньги». Другой разъ, какая-то дама, англичанка, сказала торговцу: «Но не думаете ли вы, что это слишкомъ дорого за эти вещи?» Торговецъ отвѣтилъ вопросомъ же: «Но развѣ вы думаете, что обязаны купить ихъ?» Однако съ русскими и нѣмцами весь этотъ народъ очень вѣжливъ. А что касается до титуловъ, то они просто обожаютъ ихъ. Если вы хотите посмотрѣть, до чего можетъ дойти раболѣпіе этихъ господъ, явитесь передъ ними во-образѣ русскаго князя.
Да, городъ самъ по себѣ совсѣмъ не привлекателенъ и полонъ притворства, мелкаго обмана и мошенничества; хороши въ немъ только его источники. Въ теченіе цѣлыхъ трехъ лѣтъ меня сильно мучилъ ревматизмъ, но послѣ ваннъ, которыя я принималъ здѣсь ежедневно около четырехъ недѣль, боли прекратились и никогда болѣе не возвращались. Я твердо вѣрю, что оставилъ свой ревматизмъ въ Баденъ-Баденѣ. Я бы былъ не прочь оставить здѣсь и еще кой-какія болѣзни, но это оказалось невозможнымъ.
Горячіе источники здѣсь весьма многочисленны, и всѣ они доставляютъ воду въ такомъ же изобиліи, какъ и двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ. Вода эта трубами проводится по различнымъ купальнымъ заведеніямъ и разбавляется до надлежащей температуры холодной водой. Такъ называемыя новыя Фридриховскія ванны помѣщаются въ прекрасномъ большомъ зданіи, гдѣ вы можете получить всевозможныя ванны какъ въ естественномъ ихъ состояніи, такъ съ добавленіемъ различныхъ травъ и настоекъ, какія только потребны по вашей болѣзни, что опредѣляется особымъ врачемъ, состоящимъ при этомъ заведеніи. Вы входите сюда черезъ большую дверь, которую отворяетъ предъ вами важнаго вида швейцаръ, кланяющійся вамъ сообразно вашей наружности и платью, берете билетъ и вмѣстѣ съ тѣмъ получаете оскорбленіе отъ женщины, завѣдующей хозяйственною частью заведенія; женщина эта звонитъ въ колокольчикъ, на звонъ котораго является служитель и ведетъ васъ черезъ большой залъ въ одну изъ кабинъ, гдѣ стоять рукомойникъ, зеркало, машинка для сниманія сапогъ и мягкій диванчикъ, на которомъ вы и раздѣваетесь.
Кабина раздѣлена на двое большимъ занавѣсомъ; вы отдергиваете его, и передъ вами находится большая бѣлаго мрамора ванна, опущенная въ землю до такой глубины, что края ея находятся въ одномъ уровнѣ съ поломъ, такъ что вы сходите въ нее по тремъ бѣлымъ мраморнымъ же ступенькамъ. Ванна наполнена чистою, какъ кристаллъ водою, имѣющей 28° Р. (около 95° по Фаренгейту). Тутъ же около самой ванны въ углубленіи, сдѣланномъ въ полу, вставленъ закрывающійся мѣдный ящикъ съ теплыми полотенцами и простынею. Погрузившись въ эту горячую воду, вы осматриваетесь и вдругъ замѣчаете, что все ваше тѣло сдѣлалось совершенно бѣлымъ и что вы выглядываете словно какой-нибудь ангелъ. На первый разъ вы остаетесь въ ваннѣ всего десять минутъ, а потомъ съ каждымъ разомъ увеличиваете продолжительность купанья на пять минутъ, пока не дойдете до 25 или до получаса, на чемъ и останавливаетесь. Вообще говоря, вся обстановка такъ роскошна, польза отъ водъ такъ очевидна, цѣны такъ умѣренны, а оскорбленія настолько велики, что вы скоро влюбляетесь въ эти Фридриховскія ванны, но въ то же время чувствуете непреодолимое желаніе покинуть ихъ.
Гостинница, въ которой мы остановились, была довольно скромная, безъ всякихъ претензій, но чистенькая и вполнѣ удобная, называлась она «Hôtel de France». Сосѣдній со мною номеръ былъ занятъ какимъ-то семействомъ, члены котораго съ утра до вечера хохотали, кашляли и кричали, словомъ, не давали мнѣ ни минуты покоя; въ постель они ложились двумя часами позже, а утромъ вставали двумя часами раньше меня. Такой образъ жизни весьма обыченъ въ нѣмецкихъ гостинницахъ, гдѣ постояльцы ложатся спать по большей части гораздо позже одиннадцати, а встаютъ много раньше восьми. Перегородки, отдѣляющія одинъ номеръ отъ другого, передаютъ звуки, не хуже микрофона, и это свойство ихъ отлично извѣстно всѣмъ и каждому; и тѣмъ не менѣе нѣмецкая семья, эта олицетворенная вѣжливость и обходительность днемъ, повидимому, не считаетъ нужнымъ воздерживаться ночью отъ шума, который можетъ васъ потревожить. Они поютъ, хохочутъ и разговариваютъ такъ громко, стучатъ мебелью такъ безбожно, что нѣтъ никакихъ силъ вытерпѣть. На вашъ просительный стукъ въ стѣну они поуспокоются на короткое время, начинаютъ говорить потише, но скоро, какъ и мыши, опять начинаютъ шумъ и возню такую же ужасную, какъ и прежде. Да, этотъ шумливый народъ ложится спать слишкомъ поздно, а встаетъ слишкомъ ужь рано.
Само собою разумѣется, что, когда человѣкъ начинаетъ выискивать недостатки въ иностранцахъ, то онъ не далекъ и отъ того, чтобы позлословить и насчетъ своихъ соотечественниковъ. Открываю свою записную книжку и какъ разъ попадаю на слѣдующія слова:
«Баденъ-Баденъ (безъ числа). Сегодня утромъ за завтракомъ встрѣтилъ цѣлую кучу какихъ-то крикливыхъ американцевъ. Говорятъ шумно, обращаясь ко всѣмъ и каждому, но воображаютъ при этомъ будто разговариваютъ между собою. Нетрудно догадаться, что путешествіе для нихъ еще новинка. Обычные признаки: свободное, фамильярное отношеніе къ громаднымъ разстояніямъ и постоянное упоминаніе о различныхъ иностранныхъ мѣстностяхъ.
— Ну, до свиданія, старый товарищъ; если мы не встрѣтимся въ Италіи, то до отъѣзда домой еще догоните меня въ Лондонѣ».
Затѣмъ мнѣ попалось на глаза слѣдующее:
«Здѣсь, чтобы уменьшить притокъ эмигрантовъ въ Америку, стараются воспользоваться тѣмъ, что шеститысячная шайка индѣйцевъ грабитъ и рѣжетъ въ настоящее время нашихъ піонеровъ, выдвинувшихся такъ неблагоразумно за пограничную черту, и что для защиты ихъ мы не въ состояніи выставить болѣе тысячи двухсотъ солдатъ. Простой народъ полагаетъ, что индѣйцы хозяйничаютъ въ Нью-Джерси».
Фактъ этотъ можетъ послужить хорошимъ аргументомъ противъ тѣхъ, кто такъ настойчиво не желаетъ увеличить нашу армію, малочисленную въ настоящее время дѣйствительно до смѣшного. И я не погрѣшилъ противъ истины, написавъ, что факты эти, касающіеся индѣйцевъ и нашей арміи, служатъ средствомъ для уменьшенія эмиграціи въ Америку. Что же касается до того, что простой народъ путается въ географіи и не знаетъ, гдѣ живутъ индѣйцы, то это хотя и забавно, но нисколько не удивительно.
Въ Баденъ-Баденѣ существуетъ интересное, древнее кладбище, гдѣ мы провели немало пріятныхъ часовъ, гуляя между старинными памятниками и разбирая на нихъ надписи. Здѣсь, повидимому, придерживаются того мнѣнія, что послѣ того какъ въ одной и той же могилѣ будетъ похоронено нѣсколько человѣкъ, одинъ послѣ другого, то покойнику изъ первыхъ, пролежавшему тамъ лѣтъ сто или двѣсти, памятникъ дѣлается уже излишнимъ. По крайней мѣрѣ, къ такому заключенію я пришелъ вслѣдствіе того обстоятельства, что цѣлыя сотни старинныхъ памятниковъ сняты съ могилъ и поставлены вдоль ограды кладбища съ внутренней его стороны. А что за артисты были въ старину! Всѣ памятники украшены изсѣченными изображеніями ангеловъ и херувимовъ, чертей и скелетовъ, при чемъ зачастую первыхъ нельзя было отличить отъ вторыхъ. Но если работы этихъ старинныхъ мастеровъ и не всегда отличались качествомъ, но зато онѣ брали количествомъ и отличались богатствомъ фантазіи и смѣлостью замысла. На одномъ изъ памятниковъ сохранилась древняя французская надпись, весьма мнѣ понравившаяся; я увѣренъ, что она сочинена какимъ-нибудь поэтомъ.
Вотъ эта надпись:
въ Бозѣ почиваетъ
Каролина де-Клери,
Монахиня изъ Сенъ Дени,
83 лѣтъ отъ роду и слѣпая.
Свѣтъ возвращенъ ей
въ Баденѣ 5-то января
1839.
Мы сдѣлали не мало экскурсій пѣшкомъ по сосѣднимъ деревушкамъ; мѣстность очень красива и изобилуетъ прекрасными лѣсными пейзажами. Дорога и лѣса похожи на тѣ, которые мы видѣли около Гейдельберга, но имъ не хватаетъ той очаровательности. Да я думаю, что другихъ такихъ лѣсовъ и окрестностей, какъ подъ Гейдельбергомъ, нѣтъ во всемъ мірѣ.
Однажды мы дошли до самаго дворца La Favorita, лежащаго въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Баденъ-Бадена. Дворецъ очень интересенъ, а мѣстность около него чрезвычайно красива. Дворецъ построенъ маркграфинею въ 1725 г. и остается въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ онъ былъ въ то время, когда смерть застигла его владѣтельницу. Мы обошли множество комнатъ и всѣ онѣ поражаютъ зрителя своими странными украшеніями. Такъ, стѣны одной изъ комнатъ почти скрываются подъ множествомъ небольшихъ портретовъ маркграфини, на которыхъ она представлена во всевозможныхъ фантастическихъ костюмахъ и, между прочимъ, въ мужскихъ.
Стѣны другой комнаты оклеены причудливаго рисунка обоями ручной работы. Въ нѣкоторыхъ комнатахъ стоятъ покрытыя плѣсенью старинныя кровати, стеганныя одѣяла, балдахины и занавѣсы которыхъ украшены подобнымъ же образомъ, а стѣны и потолки комнатъ ярко расписаны al fresco и покрыты картинами историческаго или миѳологическаго содержанія. На каждомъ шагу попадалась масса всякаго заржавленнаго и покрытаго пылью хлама, который у любителя старины способенъ вызвать зависть. Живопись въ обѣденномъ залѣ имѣла довольно нескромный характеръ, но какъ мы узнали и сама владѣтельница дворца не отличалась особенной скромностью.
Какъ бы тамъ ни было, но дворецъ этотъ со своими дикими и своеобразными украшеніями чрезвычайно интересенъ, какъ образчикъ, дающій представленіе о характерѣ и грубости вкусовъ его современниковъ.
По сосѣдству съ дворцомъ находится часовня маркграфини, грубое деревянное строеніе безъ всякихъ украшеній и сохранившее, также какъ и дворецъ, тотъ самый видъ, который оно имѣло еще при жизни владѣтельницы.
Разсказываютъ, что маркграфиня отъ страшной распущенности переходила къ самому строгому посту и воздержанію, продолжавшемуся подъ-рядъ по нѣскольку мѣсяцевъ, и что для этого она уединялась въ эту тѣсную деревянную келью и мѣсяцами предавалась раскаянію и молитвамъ впредь до новаго случая. Она была весьма набожною католичкою и, быть можетъ, истинною христіанкою, какъ это понималось въ то время людьми высшаго круга.
Преданіе гласитъ, что послѣдніе два года жизни она цѣликомъ провела въ своемъ странномъ затворничествѣ, устроивъ предварительно прощальную оргію, которая далеко оставила за собой всѣ прежнія. Она затворилась въ часовнѣ и жила тамъ одна, безъ прислуги, отрекшись отъ міра. Она сама варила себѣ пищу, носила на голомъ тѣлѣ власяницу и бичевала себя кнутомъ — орудія эти показываются посѣтителямъ и по настоящее время. Молилась она и перебирала свои четки, въ другой маленькой комнаткѣ передъ восковой статуей Дѣвы, стоящей въ небольшой нишѣ, сдѣланной въ стѣнѣ; спала она словно какая-нибудь невольница.
Въ слѣдующей маленькой комнатѣ стоитъ деревянный некрашенный столъ, за которымъ сидятъ восковыя фигуры въ половину человѣческаго роста, изображающія членовъ Святого Семейства; фигуры сдѣланы, быть можетъ, самымъ плохимъ артистомъ въ свѣтѣ, но одѣты въ пышныя легкія одежды[1]. Маркграфиня имѣла обыкновеніе приносить свою пищу за этотъ столъ и обѣдать со Святымъ Семействомъ. Что за странная идея! И подумать только, какое непріятное зрѣлище! По одну сторону стола сидятъ неподвижныя фигуры съ мертвеннымъ цвѣтомъ лица и тусклыми стеклянными глазами, съ тою принужденностью и мертвою неподвижностью въ осанкѣ, какою отличаются обыкновенно всѣ восковыя фигуры, а по другую сторону стола противъ фигуръ сидитъ эта сморщенная, высохшая старушенка, бормочущая молитвы и чавкающая своими беззубыми челюстями посреди гробовой тишины въ полусумракѣ зимняго вечера. Даже и подумать-то объ этомъ, такъ морозъ деретъ по кожѣ.
Въ этой мрачной берлогѣ, плохо одѣтая, полуголодная, измученная, цѣлыхъ два года жила и молилась эта странная принцесса; здѣсь же она и скончалась. Происходи дѣло за двѣсти или даже триста лѣтъ до нашего времени, несчастная мрачная берлога превратилась бы въ святое мѣсто; церковь устроила бы изъ нея нѣчто вродѣ фабрики чудесъ и выручила бы не мало денегъ. Даже теперь берлога эта, перенесенная въ нѣкоторыя мѣстности Франціи, дала бы не малый доходъ.
Примѣчанія
- ↑ Спасителъ представленъ отрокомъ лѣтъ около пятнадцати. У фигуры не достаетъ одного глаза.