Сергей Ольденбург
Предисловие
правитьТам, далеко за морями, садится солнце. На поля, на деревни ложатся сумерки. Погас закат и быстро, точно невзначай, наступает тьма. На небе, чуть видными блестками, зажигаются звезды. День окончился, знойный и трудовой. Все ищут отдыха и прохлады, но накаленная земля пышет жаром и горячая постель не дает желанного покоя. Вся деревня еще на ногах и вокруг домов в деревне точно жужжание пчел: идут бесконечные беседы, тянутся длинные рассказы.
Вон там, на краю деревни, где без умолку лают собаки, собралась детвора и бойкие мальчишка, лучший сказочник в округе, начинает: «Жил, был…» и льется сказка про царевича-богатыря, про прекрасную царевну, про весь тот волшебный мир, который для деревенского мальчика существует где-то далеко, далеко, и слушаешь его и слышишь в устах индийского мальчика те же сказки, которые на суровом севере у пылающего очага седые старухи рассказывают детям. Имена другие и краски ярче и резче, но рассказы все больше те же: тут и храбрый портняжка, который в Инд и стал горшечником. Кудесник по случайности, Харисарман, обошел сказки всех стран под разными именами. Старые знакомые наших детских сказок, волк и лиса, живут в Индии как тигр и шакал.
Но не об одних только старых наших знакомцах умеют повествовать маленькие рассказчики в ночной темноте индийской деревни. Новые образы мелькают перед нами, неслыханные нами подвиги совершают богатыри, переживают неведомые нам раньше приключения. Великий царь Викрамадитья, о времени жизни которого спорят ученые и который дал имя новой эре в Индии, сказкою превращен в Викрама махараджу. И сказка повествует о том, как жадный до приключений царь, получив от бога уменье переселяться в тело другого существа, сделался попугаем. Быть может, впрочем, в этой чисто индийской сказке слышатся отголоски того рассказа, который хорошо знаком русскому читателю, как повесть о гордом царе Аггее. Науке оживлять мертвое тело и переноситься самому в него учат священные книги индийцев, и сказки о Викраме живо свидетельствуют о вере народной в чудесную силу заклинаний.
Вера народная! Как она и проста, и сложна вместе с тем, там, в этой далекой, полной очарований для нас стране. Все живет, все имеет свою душу — духи и боги на каждом шагу. Природа вся одухотворена, это так просто! А вместе с тем и как сложно, потому что тут рядом, вокруг человека, целый другой мир, в существовании которого человек так убежден. Наши сказки то же полны волшебства, духов, фей, сверхъестественных сил, но для нас все это почти только символы. Мир действительный и мир сказочный отделены для нас непроходимою гранью. Не то в Индии, даже в наши дни.
Индиец часто затруднится сказать, где кончается сказка и легенда и где начинается действительность. Эта жизнь сказки, как действительности, и составляет неотразимую прелесть индийкой сказки. Конечно, покрытая холодной одеждой наших северных слов, лишенная своих, для нас иногда до безобразия ярких тонов, она не то, что там на родине в устах полунагого смуглого мальчугана, льющаяся потоком среди жаркой индийской ночи. Но и так она полна прелести знакомого и незнакомого в смешанных и переплетшихся между собою рассказах.
И у нас горы говорят в сказках, но в их разговорах не чувствуешь той жизни, которая проникла беседы горных великанов, стоящих на страже великой индийской земли с северной стороны. Прав индиец, когда он думает, что весь этот горный мир живет. Слушайте, как прекрасная, гордая Гвашбрари в далеком Кашмире склонила к ногам своим царственный Вестерван, великую, могучую гору.
Это было давно и мир тогда был еще юн, тот мир, который теперь уже стар. И все было не так как теперь, и великий Вестерван, был царем над горами. Высоко, высоко поднимался он над всем, что было вокруг него. И тучи ложились плащем на его плечи, а глава стояла гордо и одиноко в синем небе. Надменный, он взирал только на солнце и звезды. И темною ночью звезды сияли венцом вокруг его головы.
Зависть и злоба закрались в сердце окрестных гор: Харамукх и Нангапарбат гневались и негодовали на презрение Вестервана. Одна дивная Гвашбрари, холодная и сияющая среди льдов, молчала, наслаждаясь своею красотой.
Однажды, когда Вестерван окутался тучами и скрылся из глаз, окрестные горы повели опять свои злобные речи.
И с презрением сказала им красавица Гвашбрари: «Чего вы только спорите и негодуете? Горд великий Вестерван и главу его венчают звезды, но сам он, ноги его здесь в земле, из земли, как и мы. В нём только немного больше земли, вот и все».
«Так чего ж он гордится? Кто сделал его царем среди нас?»
Улыбнулась красавица Гвашбрари, улыбнулась нехорошей улыбкой: «Кто сделал его царем? А вы сами. Для меня он не царь, даже в венце из звезд. Я его царица».
И горы кругом засмеялись, ибо ниже всех их была Гвашбрари.
«Подождите — не встанет еще завтра солнце, и у ног моих ляжет Вестерван».
И вновь засмеялись насмешливо горы, но красавица Гвашбрари не смеялась и не говорила.
И весь длинный, летний день она сияла и улыбалась. Солнце стало заходить и, как чары, розовые чары, легли лучи его на весь мир. И бледная Гвашбрари вспыхнула, точно блестела красотой и любовью.
И увидел высокий Вестерван это сияние и обернул он свой надменный взор туда вниз, в долины, и глядел, глядел в немом изумлении на дивную красоту.
Ниже спустилось солнце и еще ярче зарделась красавица Гвашбрари, будто от взора великого царя гор. И по долинам пронесся крик: «Гвашбрари, поцелуй меня, или я умру».
Пораженные, стояли горы кругом и молчали, а отзвук переносил слова из долины в долину.
И улыбнулась Гвашбрари и ответила:
«Как быть тому, ты высок бесконечно, царь, а я так низка? Как мне достичь твоей венчанной звездами главы?» И вновь раздался тот же крик Вестервана. И красавица с ледяным сердцем, Гвашбрари, чарующим шепотом дала свой ответ: «Ты любишь меня, наклонись ко мне и поцелуй меня».
Ниже и ниже наклонился он, пока не лег к ногам Гвашбрари. Но солнце село, и по-прежнему, как всегда, холодная и надменная, стояла красавица Гвашбрари — и у ног её лежал развенчанный навсегда великий Вестерван, а на небе сиял его звездный венец.
Точно слышишь эти говорящие горы и видишь их лица, точно это смуглые раджи и красавицы рани, царицы волшебных дворцов!
Волшебство, да только волшебство, в которое верят, вот ключ к индийским сказкам, так, как их рассказывает народ, так, как их собирает заботливая рука тех, кому дороги и милы эти предания другого, далекого от нас, европейцев, народа, который в давние средние века послал к нам на усладу столько чудных своих сказок. Как часто и в детстве, и после мы читали эти сказки, переиначенные, переделанные, и не знали, что нам их переслали наши далекие индийские братья.
Когда индийский рассказчик чувствует, что рассказ затянулся и надо кончить сказку, он, как и мы сейчас, говорит:
«Зачем ты сохнешь, терновый куст?
А чего ест меня корова твоя?
Зачем ты ешь его, корова?
А чего не смотрит за мною твой пастух?
Зачем ты не смотришь за нею, пастух?
А чего не дает мне рису невестка твоя?
Зачем ты, невестка, не даешь ему рису?
А чего плачет мое дитя?
Зачем ты плачешь, дитя?
А чего щиплет меня муравей?
Зачем ты щиплешь дитя, муравей?
Кут! Кут! Кут!»
Источник текста: Индийские сказки. Сборник сказок для детей среднего возраста. Сост. по разным источникам О. М. Коржинской / С предисл. акад. С. Ф. Ольденбурга. — Санкт-Петербург : А. Ф. Девриен. 1903.