ЛИ-ФУДЗИН
Чуть только начало светать, наш бивак опять атаковали комары. О сне нечего было и думать. Точно по команде все встали. Казаки быстро завьючили коней и, не пивши чаю, тронулись в путь. С восходом солнца туман начал рассеиваться; кое-где проглянуло синее небо.
От устья реки Квандагоу Ли-Фудзин начинает понемногу склоняться к северо-западу. Дальше русло его становится извилистым. Обрывистые берега и отмели располагаются, чередуясь, то с той, то с другой стороны.
В долине Ли-Фудзина растут великолепные смешанные леса. Тут можно найти всех представителей маньчжурской флоры. Кроме кедра, лиственницы, пихты, ели, вяза, дуба, ясеня, ореха и пробкового дерева, здесь произрастают: желтая береза (Betula costata Trautv.) с желто-зеленою листвою и с желтою пушистою корою, не имеющей бересты; особый вид клена (Acer barbinerve. Мах.) — развесистое дерево с гладкой темно-серой корой, с желтоватыми молодыми ветвями и с глубоко рассеченными листьями. Затем — горный илем (Ulmus montana. Wither.) — высокое стройное дерево с широкой развесистой вершиной и с острыми шершавыми листьями; граб (Carpinus cordata. Blume.) с темной корой и цветами, висящими, как кисти; черемуха Максимовича (Prunus maximoviczii. R.) с пригнутыми к земле ветвями, образующими непроходимую чащу, и наконец бересклет (Euonymus macroptera. Rupr.) — небольшое деревцо с тонким стволом и с корой, покрытой беловатыми чечевицами, располагающимися продольными рядками, и с листьями удлиненно-обратно-овальными. Около реки и вообще по сырым местам, где больше света, росли: козья ива (Salix caprea L) — полукуст-полудерево; маньчжурская смородина (Ribes manshuricum Кот.) с трехлопастными острозубчатыми листьями; таволожка шелковистая (Spirea Media. Schmidt.) — очень ветвистый кустарник с узкими листьями, любящий каменистую почву; жасмин (Philadelphus temifolius. Rupr. et. Мах.) — теневое растение с красивыми сердцевидными заостренными листьями и белыми цветами и ползучий лимонник (Schizandra chmensis Baill.) с темной крупной листвой и с красными ягодами, цепляющийся по кустам и деревьям.
Лес, растущий около воды, скорее способствует обрушиванию берегов, чем их закреплению. Большое дерево, подмытое водою, при падении своем увлекает огромную глыбу земли, а вместе с ней и деревья, растущие поблизости. Бурелом этот плывет по реке до тех пор, пока не застрянет где-нибудь в протоке. Тотчас вода начинает заносить его песком и галькой. Нередко можно видеть водопады, основанием которых служат гигантские стволы тополей или кедров. Если такому плавнику посчастливится пройти через перекаты, то до устья дойдет только ствол, измочаленный и лишенный коры и веток.
В среднем течении Ли-Фудзин проходит у подножия так называемых «Черных Скал». Здесь река разбивается на несколько протоков, которые имеют вязкое дно и илистые берега. Вследствие засоренности главного русла вода не успевает пройти через протоки и затопляет весь лес. Тогда сообщение по тропе прекращается. Путники, которых случайно застанет здесь непогода, карабкаются через скалы и в течение целого дня успевают пройти не более трех или четырех верст.
В полдень мы остановились на большой привал и стали варить чай.
При уходе из поста Св. Ольги капитан 2-го ранга С. 3. Балк дал мне бутылку с ромом. Ром этот я берег как лекарство и давал его солдатам пить с чаем в ненастные дни. Теперь в бутылке осталось только несколько капель. Чтобы не нести напрасно посуду, я вылил остатки рома в чай и кинул ее в траву. Дерсу стремглав бросился за ней.
— Как можно ее бросай? Где в тайге другую бутылку найди! — воскликнул он, развязывая свою котомку.
Действительно, для меня, горожанина, пустая бутылка никакой цены не имела; но для дикаря, живущего в лесу, она составляла большую ценность.
По мере того как он вынимал свои вещи из котомки, я все больше и больше изумлялся. Чего тут только не было: порожний мешок из-под муки, две стареньких рубашки, свиток тонких ремней, пучок веревок, старые унты, гильзы от ружья, пороховница, свинец, коробочка с капсюлями, полотнище палатки, козья шкура, кусок кирпичного чаю вместе с листовым табаком, банка из-под консервов, шило, маленький топор, жестяная коробочка, спички, кремень, огниво, трут, смолье для растопок, береста, еще какая-то баночка, кружка, маленький котелок, инородческий кривой ножик, жильные нитки, две иголки, пустая катушка, какая-то сухая трава, кабанья желчь, зубы и когти медведя, копытца кабарги и кости рыси, нанизанные на веревочку две медных пуговицы и множество разного другого хлама. Среди этих вещей я узнал такие, которые я раньше бросал по дороге. Очевидно, все это он подбирал и нес с собою.
Осматривая его вещи, я рассортировал их на две части и добрую половину посоветовал выбросить. Дерсу взмолился. Он просил ничего не трогать и доказывал, что потом все может пригодиться. Я не стал настаивать и решил впредь ничего не бросать, прежде чем не спрошу на то его согласия. Точно боясь, чтобы от него не отняли чего-нибудь, Дерсу спешно собрал свою котомку и особенно старательно спрятал бутылку.
Около Черных Скал тропа разделилась. Одна (правая) пошла в горы в обход опасного места, а другая направилась куда-то через реку. Дерсу, хорошо знающий эти места, указал на правую тропу.
Левая, по его словам, идет только до зверовой фанзы Цу-жун-гоу[1] и там кончается. Сразу с привала начинается подъем, но до самой вершины тропа не доходит. С версту она идет косогором, а затем опять спускается в долину.
К вечеру небо снова заволокло тучами. Я опасался дождя, но Дерсу сказал, что это не тучи, а туман и что завтра будет день солнечный и даже жаркий. Я знал, что его предсказания всегда сбываются, и потому спросил его о приметах.
— Моя так посмотри, думай — воздух легкий, тяжело нету.
Гольд вздохнул и показал себе на грудь.
Он так сжился с природой, что органически всем своим существом мог предчувствовать перемену погоды. Как будто для этого у него было еще шестое чувство.
Дерсу удивительно приспособился к жизни в тайге. Место для своего ночлега он выбирал где-нибудь под деревом между двумя корнями, так что дупло защищало его от ветра; под себя он подстилал кору пробкового дерева, на сучок где-нибудь вешал унты так, чтобы их не опалил огонь. Винтовка тоже была рядом с ним, но она лежала не на земле, а покоилась на двух коротеньких сошках. Дрова у него всегда горели лучше, чем у нас. Они не бросали искр, и дым от костра относило в сторону. Если ветер начинал меняться, он с подветренной стороны ставил заслон. Все у него было к месту и под рукой.
По отношению к человеку природа безжалостна. После короткой ласки она вдруг нападает и как будто нарочно старается подчеркнуть его беспомощность. Путешественнику постоянно приходится иметь дело со стихиями: дождь, ветер, наводнение, гнус, болота, холод, снег и т. д. Даже самый лес представляет собой стихию. Дерсу не находился под давлением природы. Он скорее был в соответствии с окружающей его обстановкой.
Следующий день был 7-е августа. Как только взошло солнце, туман начал рассеиваться, и через какие-нибудь полчаса на небе не было ни одного облачка. Роса перед рассветом обильно смочила траву, кусты и деревья. Утром я немного прозяб и потому встал раньше других. Дерсу не было на биваке. Он ходил на охоту, но неудачно, и возвратился обратно как раз ко времени выступления. Мы сейчас же тронулись в путь.
По дороге Дерсу рассказал мне, что исстари к западу от Сихотэ-Алиня жили гольды, а с восточной стороны — удэхейцы, но теперь всюду хозяйничают китайцы. Действительно, манзовские охотничьи шалаши встречались во множестве. Можно было так соразмерить свой путь, чтобы каждый раз ночевать в балагане.
Верст через десять нам пришлось еще раз переправляться через реку, которая разбилась на множество проток, образуя низкие острова, заросшие лесом. Слои ила, бурелом, рытвины и пригнутый к земле кустарник — все это указывало на недавнее большое наводнение.
Вдруг лес сразу кончился, и мы вышли к полянам, которые китайцы называют Сяень-Лаза. Их три: первая — длиною в две версты, вторая — с полверсты и третья — самая большая, занимающая площадь в шесть квадратных верст. Поляны эти отделены друг от друга небольшими перелесками. Здесь происходит слияние Ли-Фудзина с рекой Синанцой, по которой мы прошли первый раз через Сихотэ-Алинь к посту Св. Ольги. Выйдя из леса, река отклоняется сначала влево, а затем около большой поляны снова пересекает долину и подходит к горам с правой стороны.
Дальше мы нe пошли и стали биваком на берегу реки, среди дубового редколесья.
Возвратившиеся с разведок казаки сообщили, что видели много звериных следов, и стали проситься на охоту.
Днем четвероногие обитатели тайги забиваются в чащу, но перед сумерками начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят по опушкам леса, а когда ночная мгла окутает землю, выходят пастись на поляны.
Казаки не стали дожидаться сумерек и пошли тотчас, как только развьючили лошадей и убрали седла. На биваке остались мы вдвоем с Дерсу.
Сегодня я заметил, что он весь день был как-то особенно рассеян. Иногда он садился в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал руки и смотрел куда-то вдаль. На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
Прошло два с половиной часа. Удлинившиеся до невероятных размеров тени на земле указывали, что солнце уже дошло до горизонта. Пора было идти на охоту. Я окликнул Дерсу. Он точно чего-то испугался.
— Капитан! — сказал он мне, и в голосе его зазвучали просительные ноты, — моя не могу сегодня охота ходи. — Там (он указал рукой в лес) помирай есть моя жена и мои дети.
Потом он стал говорить, что по их обычаю на могилы покойников нельзя ходить, нельзя вблизи стрелять, рубить лес, собирать ягоды и мять траву — нельзя нарушать покой усопших. Я понял причину его тоски, и мне жаль стало старика. Я сказал ему, что совсем не пойду на охоту и останусь с ним на биваке.
В сумерки я услышал три выстрела — и обрадовался. Охотники стреляли далеко в стороне от того места, где находились могилы.
Когда совсем смерклось, возвратились казаки и принесли с собой козулю. После ужина мы рано легли спать. Два раза я просыпался ночью и видел Дерсу, сидящего у огня в одиночестве.
Утром мне доложили, что Дерсу куда-то исчез. Вещи его и ружье остались на месте. Это означало, что он вернется. В ожидании его я пошел побродить по поляне и незаметно подошел к реке. На берегу ее около большого камня я застал гольда. Он неподвижно сидел на земле и смотрел в воду. Я окликнул его. Он повернул ко мне свое лицо. Видно было, что он провел бессонную ночь.
— Пойдем, Дерсу! — обратился я к нему.
— Тут раньше моя живи, раньше здесь юрта была и амбар. Давно сгорели. Отец, мать тоже здесь раньше жили…
Он не докончил фразы, встал и, махнув рукой, молча пошел на бивак. Там все уже было готово к выступлению; казаки ждали только нашего возвращения.
От места слияния Ли-Фудзина с рекой Синанцой начинается река Фудзин. Горы с левой стороны состоят из выветрелого туфа и кварцевого порфира. Прилегающая часть долины покрыта лесом, заболоченным и заваленным колодником. Поэтому тропа здесь идет косогорами в полгоры, а версты через две опять спускается в долину.
Вскоре после полудня мы дошли до знакомой нам фанзы Иолайзы. Когда мы проходили мимо тазовских фанз, Дерсу зашел к ним. К вечеру он прибежал испуганный и сообщил страшную новость: два дня тому назад по приговору китайского суда заживо были похоронены в земле китаец и молодой таза. Такое жестокое наказание они понесли за то, что из мести убили своего кредитора. Погребение состоялось в лесу, в версте расстояния от последних фанз. Мы бегали с Дерсу на это место и увидели там два невысоких холмика земли. Над каждой могилой была поставлена доска, на которой тушью были написаны фамилии погребенных. Усопшие уже не нуждались в нашей помощи, да и что могли сделать мы вчетвером среди многочисленного, хорошо вооруженного китайского населения!?
Я полагал провести в фанзе Иолайза два дня, но теперь это место мне стало противным. Мы решили уйти подальше и где-нибудь в лесу остановиться на дневку.
Вместе с Дерсу мы выработали такой план: с реки Фудзина пойти на реку Ното, подняться до ее истоков, перевалить через Сихотэ-Алинь и по реке Вангоу снова выйти на реку Тадушу. Дерсу знал эти места очень хорошо, и потому расспрашивать китайцев о дороге не было надобности.
Примечания автора
- ↑ Цун жун-гоу — Долина, заросшая диким луком, как бархатом. Зверовые фанзы иногда носят название той местности, в которой они построены.