Влас ДОРОШЕВИЧ
ПОЭТЕССА
правитьРассказ одного критика
правитьОригинал здесь: DEOL.
— К ВАМ г-н Пулеметов.
— Пулеметов! Пулеметов! Где я слышал эту фамилию?
— Просят принять их на одну минутку. Говорят, что по очень важному делу.
— Хорошо. Проси.
Влетел господин. В нем было что-то виляющее. На лице было написано: — Не убий! Он схватил меня обеими руками за руку.
— Ради бога, простите, что отнимаю у вас время… Не задержу, не задержу!.. Очень, очень рад познакомиться. Давно хотелось. Всегда с таким удовольствием… Мы ваши ужасные поклонники. В особенности жена! Прямо влюблена. Утром, знаете, как только проснется, еще в постели, первым долгом: «Где он?..» Это про вас, а не про что-нибудь другое.
— Очень, очень благодарен. Очень лестно…
Г-н Пулеметов захихикал:
— Вы знаете, я уж даже ее ревную к вам. Ей-богу!
— Очень вам благодарен. Чем могу?
Г-н Пулеметов посмотрел мне в глаза с любовью:
— Простите за нескромный вопрос! Вы женаты?
— Н-нет.
— А дети у вас… Ах, виноват! Что я!.. Впрочем, я надеюсь, что вы с вашей фантазией! Вы сумеете войти в положение беременной женщины!
— Постараюсь. В чем дело?
Г-н Пулеметов посмотрел на меня с мольбой:
— Вы получили сегодня стихотворения моей жены?
— Ах, да, да, да! Как же, как же! Получил книжку, получил! Вот, вот! Очень благодарен!
Г-н Пулеметов посмотрел на меня с тревожной мольбой:
— Вы не успели их еще прочитать?
— Всего два часа тому назад!
— Прочтите!
Мне показалось, что у него на глазах выступили слезы.
— Вы мне позволите сказать все, откровенно, как на духу! Я вас не задержу! Я вам скажу, как родному отцу! Моя жена беременна и выпустила стихи!
Г-н Пулеметов схватился за голову:
— Вы понимаете, это будет наш первенец! Бог даст мальчика, бог даст девочку. Но это будет первенец. Мы восемь лет женаты — и у нас не было детей! Первенец! Первенец! Дайте мне воды! Я напьюсь! Вы извините меня, что я так волнуюсь!
— Сделайте одолжение! Сделайте одолжение!
Я дал воды. Г-н Пулеметов выпил, стуча зубами о стакан.
— Благодарю вас. Она такая слабая. Доктор говорит: «Малейшее волнение…» А она выпустила стихи. Первый неблагоприятный отзыв — и она сбросит!
— Как сбросит?
— Младенца сбросит! Не донесет и сбросит! Ради бога! Когда будете писать, имейте это в виду. Она сбросит!
— Да-а… Дело, знаете, серьезное.
— Ужасное дело!
— Знаете… Я лучше… Я лучше остерегусь… Я лучше совсем ничего писать не буду!
Г-н Пулеметов вскочил, как будто под него подложили горячий уголь.
— Ради самого бога!!! Да вы ее убьете! Она только вашего отзыва и ждет! Она говорит: «Мне решительно все равно, что другие напишут! Мне важно только, что он!» Это про вас! Сегодня нет отзыва, завтра нет отзыва, послезавтра нет отзыва — она умрет! Скажет: «Значит, я дрянь! Мои стихи дрянь! Обо мне даже слова сказать нельзя!» Она умрет! Доктор говорит: «Малейшее, малейшее волнение…» Ради бога! Не ради себя прошу, даже не ради нее! Ради ребенка! Не погубите ребенка!
— Извольте… извольте… Хорошо… хорошо… Постараюсь… Такой случай…
— Благодарю вас! От всего сердца благодарю вас. Когда?
— Н-не знаю… как-нибудь на днях…
— Не откладывайте! Ради ребенка! Не откладывайте! Сегодня еще ничего, а завтра уж она начнет волноваться: «Ах, он обо мне ничего не сказал! Он обо мне ничего не сказал! И не скажет! Книжка не понравилась!» А доктор говорит: «Малейшее волнение…» Она от ожидания сбросит! Нельзя ли назавтра?
— Право, не знаю…
— Ведь жизнь человеческая! Дорогой! Жизнь человеческая! Если бы вы ее видели, она такая слабая. Последние, последние дни! Вы понимаете, в это время…
— Хорошо, напишу! Назавтра!
— Дорогой! Благодарю вас! Позвольте вас поцеловать! Вы меня извините, что я плачу! Когда будете писать, помните о ребенке! Помните о ребенке! Больше ни о чем не прошу, помните о ребенке!
Он вымочил мне лицо слезами, поколол бородой и ушел. Впрочем, он еще раз вернулся, сложил молитвенно руки, сказал мне с порога:
— О ребенке! Только о ребенке!
Всхлипнул — и исчез.
СОБСТВЕННО ГОВОРЯ… черт знает, что такое… Гнусно, однако, заниматься чем бы то ни было, когда в руках держишь человеческую жизнь!
— Иван! Завтракать я сегодня не буду. Можешь сам все съесть. У меня дело! Не принимать никого. Черта, дьявола — никого! Понял? Отец родной придет из гроба — и того не принимать! Занят очень важным делом. В доме не стучать и не кашлять.
Я взял книжку г-жи Пулеметовой. В ней было 764 стихотворения. Через четыре стиха я сидел за письменным столом. «Родная литература»… Ловко ли — «родная»? «Родная»… «роды»… Дама в этаком положении. Пожалуй, увидит намек. Скажет: «Откуда знает?» Догадается, что муж приходил просить, рассказал. И сбросит. Зачем «родная»? Просто «русская». «Русская литература обогатилась новым вкладом»… Зачем вкладом? Не надо вкладом! Просто книгой. «…новой хорошей книгой». Хорошей? А не повредит это младенцу: просто «хорошей». Слабо! обидится и сбросит! — «…новой замечательной книгой». «Замечательной». Гм… Слово-то такое! Его теперь иронически стали употреблять. И выдумали, черт их возьми, эту иронию. Все слова перепортили! Как ребенок примет это слово? Просто вместо «замечательной» поставлю «превосходной». «Превосходной» — младенцу не повредит. «…Новой превосходной книгой…» «Новой»? Значит, и до нее были превосходные книги? Значит, превосходных книг много? Не надо «новой». Просто: «Обогатилась превосходной книгой нашей талантливой поэтессы…» Нашей «высокоталантливой поэтессы». Замаслить, замаслить младенца. Младенцу это хорошо. «Местами отсутствие рифмы…» Мне показалось, что в углу запищал мертвый ребенок. «Всюду блестящая рифма…» Младенец перестал пищать. «Изумительная по простоте форма, глубокое содержание…» Это для родительницы хорошо. У меня начинались галлюцинации. Мне казалось, что я не пишу, а делаю труднейшую операцию. Я боялся дотрагиваться до бумаги. Вдруг сейчас из бумаги побежит младенческая кровь. Что-то застонало сзади меня. По комнате прошел Никита из «Власти тьмы» и проговорил: — Захрустели косточки-то… захрустели… Потом появился на кресле Ирод, засмеялся и исчез. Вокруг меня лежали младенцы. Я боялся пошевелиться. Пошевелюсь — и всех передавлю. «Со времени Пушкина, Лермонтова мы не встречали таких стихов». Сбрасывает! Сбрасывает! «Со времен Алексея Толстого, Некрасова». А не обидится она, что я Некрасова с ней сравниваю? Женщина в таком положении. Вон Некрасова! «Байрона, Альфреда Мюссе…» «Событие в русской литературе…» «Чудный дар…» «Приветствуем…» «Дай бог, чтоб и впредь!..» Эту ночь я не спал. Я лежал в холодном поту. Зубы у меня стучали. Возьмет корректор да вместо «чудный» и поставит «нудный». И сбросит!..
Я МОЛИЛСЯ, когда мне подали газету, и сказал: «Иван! Разверни мне газету — я не могу!» Во всех газетах, до одной, без исключения, были огромные статьи о сборнике стихотворений г-жи Пулеметовой. Все писали восторженные статьи! Один сравнивал ее сонеты с сонетами Петрарки. Другой писал, что небо глядится в ее стихи и всю природу заставляет в них глядеться. Третий восклицал: — «Не верится, чтоб это была женщина! Вот была бы жена для Пушкина!» Вчера я встретил г-на Пулеметова в театре. Он летел сияющий. Полосатенькие брючки на нем весело играли. Сюртук сверкал шелковыми отворотами. Он меня заметил:
— А! Почтеннейший! Очень рад вас видеть! Все не удосужился как-то зайти вас поблагодарить! Очень, очень мило написано. Он ласково кивал мне головой.
— Ну, а дома у вас? — заикнулся я.
У г-на Пулеметова сделалось удивленное лицо.
— Что дома? Как дома? Дома ничего!
— Супруга ваша, кажется, была…
— Ах, это! Г-н Пулеметов махнул рукой.
— Прошло. Совсем прошло!
— То есть… виноват… как, собственно…
— Вообразите, оказалось, что все на нервной почве! Нервная беременность. Это бывает. Теперь, знаете, эпидемия какая-то. Все дамы нервно беременны! Оказалось, пустяки! Фальшивая тревога, фальшивая тревога! — успокаивал он меня.
— Я рад, однако, что критика нашла в жене такой талант. Вы читали? Во всех газетах! Восторженнейшие отзывы! И главное, на другой же день! Сегодня книга вышла, а назавтра же все газеты приветствовали! Что-то небывалое! Словно сговорились! Идет книга! Удивительно! На днях второе издание. Это жену очень поддержало, придало ей сил. Эти пожелания, эти настояния критики продолжать, продолжать. Жена теперь пишет пьесу. Вот посмотрите! В этот сезон не успеет, конечно. Но месяцев через девять так, через десять… Пари, что к первому представлению г-жа Пулеметова опять забеременеет.