Поэма начала (Гумилёв)/Автограф 1 (СО)
| ← Открытие Америки (песнь четвертая) | Поэма начала — Книга первая. Дракон | Из поэмы «Два сна» → |
| Дата создания: 1921. Источник: Встречи с прошлым. Сборник материалов Центрального Государственного архива литературы и искусства СССР. — Вып. 7. — М.: Советская Россия, 1990. — С. 63—66. |
Сознавая лишь постоянство,
Без страданий и без услад
В неродившееся пространство
Устремлялся бесплотный взгляд.
Мир был легок, бесформен, пресен,
Бездыханен и недвижим,
И своих трагических песен
Не водило время над ним.
Но от взгляда сущностью новой
Загорелась первая мысль,
Вместе с мыслью родилось слово,
Предводитель священных числ.
И, возжаждав радости странствий,
Все сверканье и все тепло,
В чуть слагающемся пространстве
Слово тонким лучом прошло.
Млечной[1] радугою повисло,
Озарив непомерный сон;
И дробящие слово числа
Объясняли его закон.
В этом мире блаженно-новом,
Как сверканье и как тепло,
Было между числом и словом
И не слово, и не число.
<Обе воли и оба знанья
В нем едином дивно слились>
Превращая в тепло сверканья
Светоносцем оно звалось,
Потому что полное знанье
В нем едином дивно слилось.
И оно, помысля отдельность
Как священнейшее из прав,
Разорвало святую цельность,
Красной молнией в бездну пав.
Увлеченные в том паденье,
Пали числа звездным дождем,
И повеял холод, и тени
Потянулись вслед за лучом.
Мир стал шире, глубже, полнее,
Как стена из света и мглы,
На которой вились, как змеи,
Первозданной силы узлы.
<Стали образы без названья
Направлять окрыленный шаг
В вышину, в тепло и сверканье,
И в глубины, в холод и мрак.>
О отдельность! Ты пламень счастья
Даже в холоде и во тьме!
Ты блаженное сладострастье
Замышлять и желать и сметь!
В силе скрытое материнство
Ей открыло ея пути:
— Уничтожиться как единство
И как множество расцвести.
Но распавшиеся частицы
Друг ко другу вновь повлекло,
И как огненные зарницы
Полыхнуло добро и зло.
От стремленья и обладанья[2]
Этот мир уже не стена,
А бескрайнего мирозданья
Ширина, длина, глубина.
В опьяненье своей свободы
Золотые пляшут миры,
Камни, пламени, воздух, воды
Славят радость и боль игры.
Скалясь красными пропастями,
Золотым взъерошась огнем,
Меж испуганными мирами
Дико мчался кипящий ком.
А на нем, угрожая звездам,
Огрызаясь на звездный звон,
Золотобагряным наростом
Поднимался первый дракон.
Лапы мир оплели, как нити,
И когда вздыхал он, дремля,
По расшатанной им орбите
Вверх и вниз металась земля.
Молчаливый этот наездник
На безумном своем коне
Увидал в сияющей бездне
Синий мир блаженный вполне
И ударил… И стало пусто,
Где пред тем плясала звезда,
И от стона ее и хруста
Появилось время[3] тогда.
<Стало прошлое [невозвратно]
Темным будущее и тлен
Страшным [чумным] подобный пятнам
На небесном расцвел челе>
Да от хруста ее и стона
Появилось время, и вот
На губительного дракона
Племя звездное восстает.
Алым полымем в свете бездны
Разгоралось пламя времен,
Бы на каждой звезде наездник
Лев иль Дева иль Скорпион.
Налетали, сшибались, выли
И стремительно мчались вниз,
И столбы золотистой пыли
Над ловцом и жертвой вились.
Смерть как вихрь носилась по тверди,
И росло сильней и пышней
Опьянение темное смерти
Все равно, чужой иль своей.
И ревело время, ревело,
Точно зверь во мраке пещер,
Чтоб из песни освирепелой
Родилась гармония сфер.
Дева стала звуком и светом
На далекой своей звезде.
Лебедь стал сияющей льдиной,
А дракон земною корой,
Разметавшеюся равниной,
Притаившеюся горой.
Умягчилось сердце природы,
Огнь в глубинах земли исчез
Побежали звонкие воды,
Отражая огни небес.
Но из самых темных затонов,
Из гниющих в воде корней,
Появилось племя драконов,
Крокодилов и черных змей.
Выползали слепые груды
И давили с треском других,
Кровяные рвались сосуды
От мычанья и рева их.