3 октября Наполеон с королем саксонским и гвардией вступил в Лейпциг; прочие войска его занимали все окрестности города, верстах в семи. Главная армия союзников сближалась с Блюхером и кронпринцем шведским. К северу от Лейпцига противу нас выставлен был корпус Мармона и кавалерия Арриги.
На другой день, в 9 часов утра, войска под начальством графа Ланжерона построились в наступательный боевой порядок: в первой линии находились полки 10 корпуса, свернутые в дивизионные колонны, между которыми в промежутках и на флангах поставлено было по три легких орудия; во второй линии в таком же порядке находились полки 9-го корпуса; в третьей линии — тяжелая артиллерия под прикрытием полков 8-го корпуса, из которого часть, с егерскими полками и кавалерией генерала Корфа, находилась в авангарде, под начальством генерала Рудзевича. Вагенбург оставлен был в с. Бернек. В таком порядке, грозной массой, тысяч около тридцати, корпус графа Ланжерона отдельно прошел семь верст, мимо с. Радефельд, до Брейтенфльда, занятого неприятельскими аванпостами. Пруссаки, под начальством Йорка, прежде нас вышли из Шкейдица, и когда мы подходили к Брейтенфельду, они уже находились в жаркой сшибке с французами при д. Мёкерн, на р. Плейссе, в трех верстах от города, а потому вправо от себя, на пути, мы слышали сильную канонаду. Наконец Лейпциг был у нас в виду и перед ним неприятельские колонны.
В час пополудни, при д. Ветернице, началась и у нас работа. Авангард Рудзевича встретил сильное сопротивление; однако пехота наша заняла все строения по сю сторону речки, и батареи, выстроившись по сторонам деревни, начали свою игру. Неприятельские батареи засыпали нашу артиллерию ядрами; под прикрытием этого огня четыре колонны французской пехоты, взяв ружья под курок, шли в добром порядке к деревне, с примерным хладнокровием и не производя выстрела. Столь грозное движение заставило наших стрелков отступить, и когда французы с криком бросились в деревню на штыки, наша пехота уступила превосходству этого стремления и отбежала до самых крайних домов; отсюда, будучи подкреплена свежими батальонами, пустила град пуль, которые, вместе с картечью наших боковых батарей заставили французов снова отступить; однако они держались в строениях по ту сторону речки и вели с нашими сильную перестрелку. Наконец пущен был в деревню Староингерманландский полк, который, сделав залп, бросился на штыки и выгнал французов из последних домов. В это время для прикрытия полка послали меня, с 6-ю орудиями, на правую сторону деревни, для смены бывшей там разбитой артиллерии. Став на место, я не отвечал на слабые выстрелы неприятельской батареи, но обратил свои орудия против бегущих из деревни французов, в которых успел бросить несколько гранат и ядер. Неприятель, будучи обойден с правого фланга своего нашими войсками, отступил, и мне с пушками велено было перейти на левую сторону деревни, где я остался, с прекращением действия, до вечера. В пехоте и артиллерии нашей при первой встрече с французами было довольно урона.
Пруссаки на правом фланге сильнее нас напирали и более выиграли: они выгнали французов из д. Мёкерн, причем кавалерия их довольно порубила бегущих и вместе с пехотой отняла 18 пушек; до 2 000 досталось им пленных. Очевидно, что французы с этой стороны были слабы: их 20 000 не могли держаться против 60 000-й Силезской армии. Маршал Ней, предводительствовавший здесь, отправил часть войск своих к Наполеону, по ту сторону города, не ожидая от нас сильного нападения и тем себя чрезвычайно ослабил. К вечеру, правда, возвратилось к нему подкрепление, но уже поздно, ибо ранее пяти часов пополудни пруссаки и мы стали в отнятой позиции.
Зато в этот день Наполеон имел порядочный успех против большой союзной армии, напавшей на него со стороны Люцена и Альтенбурга. Он твердо держался в м. Вахау и Либертвольквице; первое было атаковано корпусом графа Витгенштейна, а второе австрийцами, под командой генерала Кленау. Шесть раз русские приступали к Вахау и были сильно отражаемы. Только на правом фланге своем французы сильно потерпели от пруссаков корпуса генерала Клейста, который овладел д. Маркклеебергом, взял 5 пушек и расстроил шедшие против него колонны. В Либертвольквице Лористон сбил австрийцев, а Макдональд, обошедши правый фланг их, заставил отступить. Здесь Наполеон мог бы нанести большой вред союзникам, особенно корпусам Клемау и Клейста. Но судьбой не было так определено, и фортуна только слегка улыбнулась в последний раз Наполеону, когда он пустил свою гвардию и кавалерию в центр союзной армии; русский корпус принца Евгения не мог противостоять стремлению корпуса маршала Виктора с дивизией гвардии, которая под огнем 60-ти орудий выступила из Вахау. Русские отступили к линии гренадеров, занимавших под начальством генерала Раевского Ауенгейм и Госсу. Наполеон, в ожидании успеха, пустил две сильные массы кавалерии: одну 6 000, под начальством Келлермана, против левого фланга к Грёберну, а другую в 4 000, под начальством Мюрата, на Госсу. Первая сбила наших кирасиров, но была опрокинута подоспевшей на помощь из-за Плейссы кавалерией графа Ностица; вторая, несмотря на мужественное сопротивление наших гренадеров, врубилась в ряды их. Опасность была очевидна, тем более, что сам император наш тут же находился. Уже французские кирасиры схватили две роты нашей гвардейской артиллерии, погнали гвардейских уланов и гусаров; уже стоило им только перескочить небольшой ручей, чтобы совершенно проникнуть до тыла, как вдруг сам император Александр, презирая всю опасность, встретил торжествующих неприятелей собственной свитой, лейб-гвардейским казачьим полком под начальством Орлова-Денисова, который ударил на французов, прогнал передовых и отнял гвардейскую артиллерию нашу. Тогда всё обратилось на неприятелей, которые были прогнаны, и порядок восстановлен. В 5 часов, перед вечером, Наполеон снова пустил сильные колонны пехоты к д. Госсе, но 80 орудий нашей гвардейской артиллерии, при содействии гренадеров и пруссаков, не позволили им там удержаться. Итак, Наполеон не имел тут совершенной удачи, однако ему надлежало быть довольным этим днем: ввечеру поляки привели к нему батальон пленных австрийцев и корпусного начальника их Меерфельда.
Этим кончилась первая встреча союзных войск с французами под Лейпцигом. Силезская армия более всех выиграла: встретив слабейшее сопротивление, она могла потеснить неприятелей к самому городу. Напротив, большая союзная армия, будучи разделена реками, не могла совокупно действовать и, уступая превосходным силам Наполеона, отдалилась верст на десять от города. Урона с обеих сторон в этот день полагали до 30 000 убитыми и ранеными: артиллерия действовала ужасно. Это была первая репетиция предстоявшей трагедии.
5 октября, против нас, у д. Ветерницы, поутру явилось множество кавалерии, красных и синих гусаров дивизии генерала Арриги, при которых в линии стояли колонны пехоты корпуса Сугама. С нашей стороны выставили за Ветерницу батарейную роту артиллерии и полки 10-го корпуса; на левом фланге у нас стояла кавалерия. Ни мы, ни французы более часа не трогались с места, в ожидании кто первый начнет. Из нашей роты посланы были в действие только три орудия, с капитаном Жемчужниковым, а прочие оставались в резерве. Находясь без дела, я всегда любил выезжать вперед для военных наблюдений. Выехавши за деревню с левой стороны, я увидел, что неприятельская кавалерия и колонны пехоты стали приближаться к нам, под прикрытием своих батарей; тогда наши войска, уклонясь от столь грозных сил, стали отступать всей линией за Ветерницу; одна кавалерия оставалась на месте. Французы вошли в селение; ядра их стали уже долетать до резерва и бить нашу артиллерию. Вспомнив Бородино и опасаясь, чтоб и здесь чего-либо не случилось со мной подобного в бездействии, я поехал к кавалерии отыскивать какого-либо генерала, чтобы испросить у него места поставить свою батарею. Я не встретил никого, однако заметив, что наша кавалерия тронулась в атаку на неприятельскую, поскакал назад и остановил сам собой два орудия батарейные. Показавши офицеру место на пригорке, где он тотчас стал и начал действовать, я поехал к своей роте, чтобы взять еще 4 орудия. Между тем войска перестали отступать, потому что кавалерия наша, опрокинув неприятельскую, заставила обратиться за ней всю пехоту нашу. Линия войск двинулась опять вперед, и дело кончилось ничем. Французы отступили почти к самому городу, а мы не смели идти далее, потому что против левого фланга нашего, по речке Парде, стояли грозные массы неприятеля.
В большой действующей армии союзников, по ту сторону города, во весь день было спокойно. Князь Шварценберг с австрийцами перешел на правую сторону р. Плейссы. Генерал Бенингсен и кронпринц шведский, с своими армиями, подошли к северо-восточной части города, еще не занятой союзниками и где у неприятеля был интервал. Тогда Наполеон, окруженный со всех сторон, принужден был стянуть свои войска ближе к городу на четыре версты: он расположил их в боевой порядок, упершись правым флангом в р. Плейссу, при Конневице, и находясь центром в Пробстгейде и Гольцгаузене. Корпус Лористона в Штетерице служил связью между большой его армией и отделением маршала Нея, расположенным от Паунсдорфа до Шёнфельда и по речке Парде до Галльского предместья. Посему в левом фланге Наполеон был весьма стеснен; этот фланг от правого в прямом расстоянии находился на пять верст, а вся боевая линия вокруг города, занимаемая его войсками, простиралась на 12 верст. Союзники должны были охватить Наполеона войсками более нежели на 20 верст, не включая его тыла, прикрытого реками Плейссой и Эльстером. От Лейпцига, в тылу Наполеона, была одна дорога, через разливы означенных рек, через болотистые луга, по плотине и худым мостикам, составлявшая дефиле на три версты; на конце ее, по ту сторону Эльстера, находится д. Линденау, которую французы едва не потеряли 4-го числа. Маршал Бертран уже позволил австрийцам занять деревню с реки Эльстера, и если бы австрийцы догадались разрушить тут мост, то Наполеон сел бы как в западне, но у них опять отняли этот важный пункт. Наполеон, кажется, имел отчаянное намерение: или защищаться до последней крайности, надеясь на храбрость своих войск, или быть вконец разбитым, и потому не дал себе простора в тылу, для спасения. Впрочем, он столь хорошо расположил свои войска, что его нигде нельзя было обойти превосходными силами. Будучи гораздо слабее союзников, он мог прорваться в которую-либо сторону, употребив свой резерв, находившийся в центре, между тем как союзники не могли напасть на него в одном месте большой массой, не расстроивши тем своей циркумференции.
Здесь Наполеон в последний раз стоял на вершине своего воинского счастья, на последней ступени честолюбия и владычества. Еще свобода всей Европы находилась в сомнительном положении. Несмотря на колеблющиеся силы свои, Наполеон, как страшный завоеватель, еще готов был поразить не столько соперников своей славы, как возмутившиеся народы. Казалось, наступило предрекаемое время, когда брат должен восстать на брата, свои на своего, ибо в рядах Наполеонова войска находились саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, баденцы, сражавшиеся против своих соотечественников. Он имел в действии только 134 000 пехоты, 23 000 кавалерии; напротив, союзники выставили русских 125 000, австрийцев 58 000, пруссаков 95 000 и Шведов 20 000; всего 298 000. Следовательно Россия более всех участвовала в борьбе за свободу Германии, и она или представитель ее, император Александр, по всей справедливости есть освободитель Европы. Уважая великое превосходство образованных войск над своими, Наполеон должен был избрать сосредоточенную позицию при Лейпциге и показал тем новое правило в военном искусстве: защищаться с выгодой слабому против сильных врагов. Он надеялся еще восторжествовать, полагаясь на храбрость своих войск, на силу собственного гения, но обманулся и принужден был ретироваться. Недостаток в огнестрельных снарядах и взрыв Лейпцигского моста, как случайные обстоятельства, подвергли дальнейшим бедствиям его армию. Сколько велик был для нас, русских, день Бородинской битвы, столько этот день быль важен для германцев. В случае неудачи мы бы могли отступить к Польше и прикрыть свои границы, но австрийцы, и особенно пруссаки, поблизости Берлина подвергались крайней опасности, а потому они приготовились к битве следующего дня с таким же патриотическим самоотвержением, как и русские пред Бородинской битвой.
6 октября был день важного события в летописях Европы! день искупления народной свободы всей Германии! день уничижения для Наполеона! день новых бедствий для французов! день битвы полумиллиона людей почти всех наций Европы и частью Азии!
С рассветом дня началась канонада в большой союзной армии. На нашей стороне, корпусы генерала Йорка и барона Остен-Сакена оставались на правом берегу р. Парды; они подступили только к Галльскому предместью, где французы твердо держались. Корпусу графа Ланжерона назначено было соединиться с шведами. Потери неприятеля начались тем, что перед д. Таухой сдался шведам целый батальон саксонцев. 8-й корпус наш от Ветерницы пошел на д. Нейч и Моккау, 9-й пошел на Плезен через р. Парду, а 10-й — вправо к Плауссигу. По этому пути перед нами не было неприятеля, и мы, выше деревни, перешли речку вброд благополучно. У дер. Портиц встретили шведов, стоявших в боевой позиции; перед нами находились казаки. Мимо нас проскакал кронпринц шведский со свитой, и русские крикнули ему ура! в знак поздравления, что поступили в его команду.
Только что колонны и батарея наши выстроились для наступательного действия, как донские казаки длинным строем впереди, крикнув ура! бросились в атаку, и вдруг — позади их явились скачущие на нас саксонские гусары; мы встревожились было, но нам приказано не стрелять в них, потому что они тотчас повернулись лицом к французам и стали в линию за нашими казаками, которые, проскакавши через них, остановились. Это была мастерская штука! Два полка синих саксонских гусаров, находившиеся под командой Ренье, занимавшего высоту Гейтарблика, согласились передаться к нам и видно уже наперед условились, как это сделать: они пошли в атаку на казаков, а казаки на них, оставив интервалы между своими рядами, ударили, и одни сквозь других проскочили! Ренье с остатком французов должен был отойти к Паунсдорфу, но и тут целая дивизия саксонцев, состоявшая из семи батальонов пехоты и трех рот артиллерии, под начальством генерала Рюсселя, перешла на нашу сторону и тотчас обратилась на французов. Французские кирасиры хотели наказать саксонцев, но казаки наши их защитили. Один только генерал Цешен с 500 саксонских кирасиров остался верным Наполеону. Мы удивлялись, и едва могли верить, чтобы генералы, офицеры и солдаты решились на такой поступок среди самого сражения. Редкий пример в истории! Впрочем, мы были довольны этим происшествием, потому что саксонцы нам очень много помогли; с ними тотчас подступили мы Лейпцигу.
Маршал Ней, державшийся на р. Парде, увидев отступление генерала Ренье от Паунсдорфа, сам уступил войскам графа Ланжерона деревни Нейч и Моккау и утвердился в позиции от Шёнфельда до Зеллерсгаузена. Кронпринц шведский, с прусским корпусом Бюлова и с перебежавшими саксонцами, мог бы через д. Рейдниц ворваться даже в Лейпциг, если бы Наполеон, узнавши о перебежании 8 000 саксонцев и виртембергцев и об угрожавшей ему опасности с этой стороны, не поспешил лично сам с корпусом кирасиров и конных гренадеров и не восстановил порядка, удержав стремление кронпринца, который, встретившись с прежним своим властителем, конечно, почувствовал силу его гения и — смирился. Однако, когда Наполеон отъехал, приказав генералу Нансути войти в интервал между шведской и Бенингсеновой армиями, кронпринц, по недостатку в артиллерии, упросил перебежавшую саксонскую батарею о 26 орудиях обратиться от Паунсдорфа на французов, за которых еще в то же утро она стреляла. Здесь в первый раз были употреблены на суше английские Конгреновы ракеты, и сам капитан роты убит обратившейся назад ракетой.
Десятый корпус генерала Капцевича, построившись в боевые колонны побатальонно, пошел вперед и остановился против д. Шёнфельда; 9-й корпус находился во второй линии, а левее нас стояли шведы, саксонцы и пруссаки, примыкавшие к Паунсдорфу. Боевая линия наша простиралась не более как на три версты, а потому войска кронпринца, с войсками графа Ланжерона, могли действовать совокупно. Вправо от нас, за р. Пардой, продолжалась с утра сильная канонада: барон Остен-Сакен с твердостью подступал к предместью города. Когда ми подходили к Шёнфельду, то деревня Моккау, по ту сторону речки, горела: этим пожаром французы задержали несколько наши войска. В Шёнфельде пехота корпуса Мармона держалась чрезвычайно упорно. Эта деревня не представляла нам фронта более ста сажень, но своей каменной оградой способствовала неприятельской защите. Все строения в ней были каменные, двухэтажные; к полю, влево, отделялась небольшая четырехугольная ограда кладбища; по ней и по всей стене сидело множество французов, которые наших стрелков засыпали пулями и не давали им подступить. Генерал Капцевич приказал двенадцати орудиям батарейной роты капитана Фрейтага стать против селения на близкую дистанцию, упершись правым флангом к речке, и бросать брандскугели, чтобы зажечь строения, а по ограде бить картечью. Деревня загорелась во многих местах, но сбить неприятельских стрелков из-за стены и из-за домов, где, засевши, они стреляли сквозь бойницы, было невозможно. Тогда генерал Капцевич приказал, чтобы нашей роты шесть орудий, с капитаном Жемчужниковым, двинулись по дороге в саму деревню и вместе с пехотой ударили напролом. Жемчужников с пушками стал на близкий ружейный выстрел и сделал почти залп картечью в деревню, а пехота, с криком ура! бросилась на штыки, вскочила на стену и в улицы, но вдруг, подкрепленные свежими силами, французы пустили в них град пуль, бросились тоже с криком на штыки и отбились. Жемчужников, потеряв несколько канониров убитыми и ранеными, отошел на дистанцию к батарейной артиллерии и стал действовать ядрами и гранатами. В этой сшибке под генералом Капцевичем убито две лошади, потому что этот генерал, известный своей храбростью, ездил для примера солдатам сам под пулями в передних рядах. Испытавши, что прямо с фронта, даже под огнем 18 орудий, нельзя было овладеть деревней, он (в 2 часа пополудни) подозвал меня и приказал мне с другими 9-ю орудиями стать также по левую сторону дороги, сколько можно ближе к деревне. Я поставил свою полубатарею на месте французских биваков и, прикрываясь шалашами, постепенно приблизился, так что мог бить вдоль ограды и против себя по кладбищу. Неприятельская батарея за деревней Шёнфельд, от мельниц, тотчас обратила на меня огонь свой, но я, не уважая ни ее, ни пуль, которыми осыпали мою полубатарею и ранили канониров, выдвинул три фланговых орудия левым плечом вперед и стал ядрами рикошетировать вдоль стены или ограды, а другими тремя бить картечью по кладбищу. Несколькими выстрелами удалось мне выбить французов из этого убежища; тогда, подвинувшись еще вперед левым флангом полубатареи, я стал всеми шестью обстреливал вдоль передний фас неприятеля, засевшего за оградой. Ко мне слева еще подъехали 6 орудий подполковника Волевача. Наше действие было решительно. Тотчас две колонны нашей пехоты, перебежав через мою батарею и через кладбище, бросились в деревню, пустили град пуль и пошли на штыки. Тогда Шёнфельд была в наших руках, и войска двинулись вперед. Утомившись до крайности и потеряв несколько человек канониров, я однако не хотел оставаться на месте; видел, что все идут вперед, а потому и сам взял два орудия на отвозы и мимо деревни пошел на ту сторону. Передо мной открылась каштановая аллея, которая вела к мельнице и закрывала неприятелей перед самым городом; ружейный и пушечный дым затмевал сражающихся. Смерть невидимо носилась и похищала храбрых. Тут наши егери вели сильную перестрелку с французами, которые с берега речки усиливались. Ставши в цепь стрелков, я должен был открыть огонь картечью, но более шести выстрелов сделать не мог: неприятели жестоко осыпали нас картечью и пулями, так что люди и лошади при пушках беспрестанно падали, то убитые, то раненые. Среди выстрелов, стука и крика едва слышны были стоны раненых, но я был тронут падением возле меня храброго фейерверкера, которому картечью перебило ногу. Оставшиеся канониры едва успевали заряжать, но и те были поражаемы; лошади путались в перебитой упряжи и падали убитые. Жесточе этого огня я никогда не испытал! Для артиллерии самое убийственное дело идти картечью на картечь. Провидение меня хранило, но не знаю, чем бы это кончилось… как вдруг страшный крик и град пуль от речки возвестили нам сильное стремление неприятельских колонн. Это заставило всех нас, пехоту и артиллерию, скорее, как можно, убираться от деревни. Я вывез пушки на па́рах лошадей и не знаю, как сам спасся, осыпаемый пулями. Мы, истощенные, отошли за линию, а наше место заступил корпус графа Сен-При, который, выдержав первую пылкость стремления французов, повторил на Шёнфельд фланговое нападение и к вечеру, в шесть часов, когда уже вся деревня, объятая пламенем, превращена была в развалины, наши совершенно в ней утвердились. Мы удивлялись твердости и мужеству французов, особенно когда между развалинами деревни, при ограде и в улицах видели множество убитых, почти юношей, в белых курточках с синими и серыми воротниками: это они так отчаянно защищались! Наших много было убитых. Всего потеряли мы, при одной деревне Шёнфельд, до 4 000 убитыми и ранеными, большей частью из 10-го корпуса; в том числе убит храбрый генерал Ревен. Французы должны были потерять не менее нас. Шёнфельд — небольшая деревня — за важность своего местоположения дорого стоила обеим враждующим силам. Наша рота артиллерии потеряла до 30 человек и около 45 лошадей. Это сражение для нас было столь же горячо и убийственно, как при Островно, в России. Я, по счастью, уцелел, и только шинель моя во многих местах была пробита. В то время когда моя полубатарея становилась против Шёнфельда, из-за угла кладбища выскочил заяц. Канониры не утерпели, чтобы не поаукать по нему, и когда я стал им выговаривать, то старый бомбардир сказал мне: «Беда была бы нам, ваше благородие, если бы косой залетел на нашу батарею».
Между тем как у нас происходила упорная драка в Шёнфельде, большая союзная армия наступала на центр Наполеоновой позиции, утвердившийся в Пробстгейде. Она успела только взять д. Гольцгаузен и Цукельгаузен, но не могла сбить французов с линии. В 2 часа пополудни пруссаки и австрийцы подступили к Пробстгейде, но были два раза отражены гвардией Наполеона, при сильном огне с батарей. Тогда князь Шварценберг, видя, что невозможно поколебать твердый центр Наполеоновой позиции, и щадя войска, выставил несметное число артиллерии, которая, охватив дугой верст на пять пространства, истребляла храбрейшие войска Наполеона. Его батареи хотя также были сильны, но из центра не могли отвечать с равным истреблением сосредоточенным на них выстрелам наших батарей. Наполеонова гвардия показала и здесь удивительный пример твердости: она даже покушалась идти на батареи, но гибельная картечь тогда еще опустошительнее смывала ряды храбрых… Этот убийственный огонь артиллерии продолжался до ночи.
Итак, северная армия кронпринца, с корпусом графа Ланжерона, при помощи присоединившихся к ним саксонцев и виртембергцев, решили победу. Их успехами тыл расположения французской армии был чрезвычайно стеснен. Может быть, Наполеон и в следующий день продолжал бы свою борьбу с сильными врагами, но у него недоставало огнестрельных снарядов, а притом, может быть, опасался, чтобы в следующий день союзники не обратились на слабейшую его сторону, против которой стоял кронпринц, и тем принужден был ретироваться, но ретирада, с огромным парком артиллерии и вагенбургом, по тесному пути, не могла свершиться без замешательства. Предместья города ему надлежало обратить в прикрытия, для защиты отступления, вместо тет-де-пона, и расположить войска в тесном полукруге, на пространстве трех верст. Хотя из предусмотрительности он начал ретираду обозов с самого утра, и она продолжалась весь день и всю ночь, но еще множество всего оставалось в городе и за городом.
7 октября поутру узнали мы, что французы бегут из Лейпцига, под прикрытием сильного арьергарда. Войска, под начальством князя Понятовского, были поставлены в предместьях против большой союзной армии, а под начальством Макдональда против кронпринца и Блюхера. Очевидно было, что мы войдем в город с триумфом, а потому приказано солдатам одеться почище, несмотря на вчерашнюю утомительную битву. С полуночи солдатушки наши обчистились, выбелились, надели летние панталоны и в полной форме, в киверах и ранцах подступали к городу.
В Лейпциге четверо ворот: первые, Св. Петра, со стороны Дрездена, на которые шла большая союзная армия; вторые, восточные, Гриммайские ворота, против шведской армии; третьи, северные, Галльские ворота, против Блюхера, и четвертые, к северо-западу, Рандштетские, оставшиеся для спасения французов. По этому можно судить, каковы были в городе смятение и давка в последних воротах, когда союзники стали подступать к первым трем, и началась с обеих сторон упорная драка. Только Галльское предместье, ограждаясь р. Плейссой и большим зданием фабрики, представляло сильное препятствие, но со стороны Дрездена предместье ограждалось небольшой насыпью, а при Гриммайских воротах город был вовсе открыт.
С начатием движения союзных войск к городу со всех сторон, французы взорвали перед ним около ста зарядных ящиков! Этот неосторожный взрыв, обнаруживший отчаяние бегущих, много ободрил наступающих, которые с радостным криком поспешали для овладения предместьями. Барон Остен-Сакен, как ближе всех стоявший к городу, стал штурмовать Галльские ворота и предместье. Французы, засевшие в большом здании фабрики по сю сторону речки, могли долго защищать приступ к мосту. Корпус графа Ланжерона перешел опять на правую сторону р. Парды для подкрепления Сакена и для того, что пруссаки, с Йорком, еще со вчерашнего полудня пошли в обход, пересекать ретираду французов. Полки 10-го корпуса генерала Капцевича и два батарейные орудия стали против моста; первые, рассыпав цепи стрелков, подступали к речке, но были отбиты; артиллерийский офицер получил рану. Храбрый, известный военной ученостью, полковник Рахманов, с Архангелогородским полком пошел к мосту напролом и штыками пробился в улицу предместья, но картечи и пули положили на месте почти весь его полк: он сам тут пал первой жертвой. Граф Ланжерон покусился послать еще полки 9-го корпуса с левой стороны дороги, между речкой и аллеей, но они были отражены перекрестным огнем неприятельской артиллерии. Наконец, когда батареи наши разбили фабричное здание, пехота, ворвавшись туда, переколола всех, кто попался, и овладела двумя пушками. Французы отступили за речку и упорно держались в Галльском предместье, но, превозмогаемые превосходными силами, должны были уходить в улицы. Наши сильно преследовали их, теряя много людей от картечи и пуль из переулков и домов; две неприятельские пушки ужасно били по мосту, истребляя по нему проходящих. Одна только упорная храбрость русских и превосходство числа могли одолеть все препятствия и геройскую твердость французов с этой стороны. Столь важный пункт, сближаясь к пути бегства или к Рандштетской улице, в которой была теснота и давка у бегущих, решил бедственную участь остававшихся в городе неприятелей. Уже австрийцы от Дрезденских ворот и пруссаки от Гриммайских сошлись на главной площади, заставленной брошенной артиллерией и обозами. Наполеон, немного прежде этого, успел пробраться через Петровские ворота, мимо того пути, по которому теснились и давили друг друга его несчастные воины; он благополучно переехал на ту сторону Эльстера. В час пополудни союзники овладели городом, который хотя взят был приступом, однако нимало не был разграблен и не тронут пожаром, что в таких жестоких случаях бывает весьма редко; только все дома в предместьях были пробиты ядрами и в стенах их сделаны бойницы для ружейной защиты. Галльские ворота защищал Ренье, Гриммайские — Макдональд, Петровские — Понятовский; барон Остен-Сакен вошел с русскими в первые, Бюлов с пруссаками — во вторые, и Бенингсен с русскими и австрийцами — в третьи.
Перед Галльскими воротами стояло несколько повозок и карета с гербом маршала Макдональда. Когда наши вошли в предместье, то я из любопытства поехал в город. Какой хаос! Улицы наполнены трупами убитых людей и лошадей, наших и французских; опрокинутые вверх колесами повозки преграждали всякий проезд и служили защитой для французов. С трудом мог я пробраться к площади. Стены домов везде были избиты пулями, стекла и рамы выбиты. На площади стояли целые ряды артиллерии, брошенной неприятелем, ибо ужасный взрыв моста, который слышал я, въехавши в город, означал пресечение всякого спасения и всё, что не успело уйти за мост, осталось в наших руках. Когда несколько удалых русских егерей пробрались через разлив р. Плейссы до последнего моста на Эльстере и стали стрелять в бегущих, то пионерный офицер, оставленный Наполеоном с тем, чтобы взорвать мост при последней крайности, видно, столько испугался, что, желая себе спасения и не рассчитывая, сколько еще оставалось в городе спасающихся, наложил роковой фитиль к приводу мины. Тогда Наполеон, не без содрогания, увидел картину последнего бедствия победоносных некогда войск своих… 60 пушек с упряжью и 12 000 солдат с оружием в руках были взяты победителями. Маршалы Макдональд и Понятовский бросились вплавь через Эльстер; первый спасся на хорошей лошади, а второй, раненый и истощенный, утонул… Генерал Эммануель, влетевший в город с несколькими драгунами, нагнал французских генералов: Лористона, Ренье и Бертрана, намеревавшихся спастись также через воду; он объявил им весьма вежливо, что они его пленники, и просил их возвратиться. Генералы заблагоразсудили остаться в целости, согласились с ним и были приведены к союзным монархам, въезжавшим в город с триумфом. Я застал это прекрасное явление, когда государь наш вместе с австрийским и прусским, в сопровождении генералитета, проезжал через улицу к площади. На лицах высоких союзников обнаруживалось торжество и веселье, но они так просто были одеты, как обыкновенные генералы; они, казалось, не столько занимались тогда славой, сколько самим событием, которое решило в этот день судьбу народов, упрочило независимость монархов и утвердило в сердцах их спокойствие. Этот день кончил важную борьбу государей с тем страшным завоевателем, который двадцать лет потрясал могущество их престолов. Жители, из всех этажей, через окна махая платками, кричали: «Vive Alexandre!» — и прелестные саксонки кидали цветы на генералов. Сердце русского радовалось за славу царя своего и народа!
Король саксонский оставался во дворце своем как военнопленный; союзные монархи не удостоили его свиданием, и казаки наши в тот же день повезли в Берлин короля-пленника.
Таким образом кончилась знаменитая в истории Лейпцигская битва, стоившая французам в три дня более 20 000 убитыми и 30 000 ранеными или пленными, да 250 пушек и 800 зарядных фур; сверх того погибло у них 13 генералов и 15 взято в плен. Союзники лишились вполовину менее этого, однако и они потеряли убитыми 8 генералов; 12 генералов было ранено. Никогда французы не оказывали такой геройской твердости духа и никогда так равнодушно не погибали. Замечательно, что 6 октября, в прошедшем 1812 году, французы в первый раз были разбиты князем Кутузовым при р. Чернишне, в нападении от Тарутина, и с того же дня началась их бедственная ретирада, как в России, так и здесь.
Наполеон к ночи отошел верст 10 от Лейпцига, в м. Маркранштет. Большая часть союзных войск осталась при Лейпциге. Корпус австрийцев с генералом Гиулаем послан был в тыл французам, через Пегау слева, а корпус Йорка пошел через Галле, справа. Нам ввечеру велели отойти к Шкейдицу, куда собралась вся Силезская армия, выключая пруссаков. Окрестности Лейпцига представляли плачевные следы разрушения: все прекрасные деревни верст на 15 вокруг были разорены, а ближайшие вовсе истреблены.
