22-го Августа, черезъ сел. Бородино, войски вошли въ избранную новымъ полководцемъ позицію, не доходя 8-ми верстъ до Можайска. Тутъ въ первый разъ увидѣли мы народное ополченіе: Русскихъ мужичковъ съ пиками и ружьями, которыхъ они еще не умѣли держать.
Пользуясь дневкою, мы на другой день съ Фигнеромъ поѣхали по линіи, осматривать расположеніе войскъ нашихъ. Наскоро и въ ближайшемъ разстояніи не льзя было-бы найдти лучшаго мѣста. Рѣчка Колоча протекала передъ линіею, выходя слѣва изъ большаго лѣса, и, заворачиваясь около праваго фланга, впадала въ Москву рѣку; возвышенія по правому ея берегу съ нашей стороны были довольно круты и командовали лѣвымъ берегомъ; большая дорога отъ Смоленска въ Москву пересѣкала р. Колочу при с. Бородинѣ, почти въ центрѣ позиціи. Высокій курганъ на нашемъ берегу, казалось, нарочно предназначенъ былъ для обозрѣнія Главнокомандующему всего пространства поля битвы. Отсюда цѣпь возвышеній тянулась къ лѣвому флангу, закругляясь до большаго лѣса, который покрывалъ весь этотъ флангъ и тылъ нашъ. На этомъ-то пространствѣ, отъ лѣса до устья Колочи, почти на семь верстъ протяженія, расположены были Россійскія войски съ резервами въ три линіи. По всему фронту на высотахъ, для прикрытія артиллеріи, подѣланы были окопы; ихъ строили при насъ, день и ночь, пришедшіе ратники ополченія. Во время объѣзда Фигнеръ замѣтилъ слабость лѣваго фланга нашей позиціи, не смотря на редуты, его прикрывающіе; онъ припомнилъ, что въ прошедшихъ кампаніяхъ мы теряли сраженія отъ слабости нашихъ лѣвыхъ фланговъ, на которые Напелеонъ всегда устремлялся; онъ предсказывалъ и здѣсь то-же. «Вспомни мое слово, говорилъ онъ, если Наполеонъ не бросится всѣми силами на этотъ флангъ и не припретъ насъ къ Москвѣ рѣкѣ.»—По внимательномъ разсмотрѣніи мѣстоположенія, точно, какъ ни казалась наша позиція крѣпкою, старая Смоленская дорога къ Можайску, идущая черезъ лѣсъ противъ лѣваго фланга, въ тылъ нашъ, оставалась не занятою; правый же флангъ былъ слишкомъ растянутъ отъ центра позиціи къ д. Масловой. Непріятель, слѣдуя отъ с. Валуева противъ нашей средины къ Бородину, могъ, по свойству мѣстоположенія, развернуться всѣми силами противъ лѣваго фланга и подавить его на средину, занявши старую Смоленскую дорогу; такимъ образомъ онъ могъ-бы нашу армію запереть въ уголъ между устьемъ Колочи и Москвою рѣкою. Однако послѣдствія показали, что Наполеонъ, встрѣтившись съ Русскими войсками, жаждалъ только рѣшительнаго сраженія, и безъ стратегическихъ тонкостей думалъ сокрушить насъ открытою тактикою. Князь Кутузовъ вскорѣ проникнулъ важность занятія старой Смоленской дороги, и въ день сраженія поставилъ тамъ корпусъ Генерала Тучкова съ егерями, и Московское ополченіе.
24-го Августа, Французы, поднявшись отъ д. Гридневой, атаковали арріергардъ нашъ, находившійся передъ Колоцкимъ монастыремъ, подъ начальствомъ Генерала Коновницына. Преслѣдованіе было горячее до самой Бородинской позиціи. Мы съ утра слышали приближающуюся къ намъ канонаду. Наконецъ, по полудни, Наполеонъ имѣлъ удовольствіе увидѣть всю армію нашу въ грозномъ ополченіи, готовую встрѣтить его войски рѣшительнымъ боемъ. Замѣтивъ противъ нашего лѣваго фланга отдѣльный редутъ, выставленный ему какъ-бы для приманки, онъ тотчасъ приказалъ своимъ взять его, и къ вечеру редутъ былъ въ рукахъ Французовъ, хотя съ большимъ для нихъ урономъ. Отсюда Наполеонъ сталъ развивать свои силы, избравши взятый редутъ центромъ наступательныхъ дѣйствій.
На другой день, войски обѣихъ враждующихъ армій стояли въ виду одни противъ другихъ, въ таинственной тишинѣ, какая бываетъ передъ ужасною бурею. Вожди занимались распоряженіями для предстоящей битвы.
Легкая рота артиллеріи Капитана Фигнера была разсѣяна въ кустарникѣ, противъ Новаго Сельца, которое прошедшею ночью нарочно было выжжено, чтобы не могло служить закрытіемъ для непріятелей. Фигнеръ, на досугѣ пригласилъ меня и Поручика Нагеля съѣздить за цѣпь, посмотрѣть вблизи непріятельскій станъ. Мы переѣхали въ бродъ Колочу, противъ обгорѣлыхъ развалинъ сожженной деревушки. Версты за полторы впереди, на полѣ, увидѣли мы кавалерійскую цѣпь Французскихъ драгуновъ, а за нею взводъ спѣшившихся, стоящихъ на пикетѣ. По близости къ нимъ находилась деревня Логинова, гдѣ множество кавалеристовъ набирали солому въ большія вязанки, съ которыми тащились къ своимъ бивакамъ. Мы подъѣхали къ ведетамъ почти на ружейный выстрѣлъ, такъ что могли разглядѣть мужественныя лица драгуновъ подъ огромными шишаками; они покрыты были свѣтлыми плащами и сидѣли верхомъ, какъ вкопаные, на своихъ мѣстахъ. Далѣе за цѣпью примѣтно было движеніе войскъ, переходившихъ съ мѣста на мѣсто. Насмотрѣвшись до сыта, мы отъѣхали къ своимъ пушкамъ благополучно, не бывши наказаны за свою дерзость никакимъ несчастіемъ.
Передъ вечеромъ, во всѣхъ полкахъ происходило молебствіе о дарованіи побѣды православному Россійскому воинству въ предстоявшей битвѣ. Вскорѣ вышелъ приказъ отъ Главнокомандующаго, въ которомъ между прочимъ было сказано, чтобы всѣ роды войскъ, во время сраженія, подкрѣпляли другъ друга, кавалерія пѣхоту, а пѣхота артиллерію; чтобы по нѣскольку здоровыхъ не отводили одного раненаго, и не оставляли-бы пустоты въ рядахъ; чтобы резервы употреблялись только по его приказанію, а главнѣйшее, чтобы старались избѣгать напрасной стрѣльбы. Князь Кутузовъ, объѣзжая ряды и видя бодрость на лицахъ Русскихъ воиновъ, готовыхъ умереть за отечество до послѣдняго, говорятъ, сказалъ окружающимъ: «Французы переломаютъ надъ нами свои зубы, но жаль, что, разбивши ихъ, намъ нечѣмъ будетъ доколачивать.»—Русскихъ силъ, точно, было недостаточно: у насъ считалось до 115,000 регулярнаго войска, 7,000 Казаковъ, 10,000 ополченія, и 640 пушекъ; у Французовъ было 190,000 лучшего войска и до 1,000 орудій. Впрочемъ, наше неравенство силъ замѣнялось любовію къ отечеству и жаждою мщенія. Вспоминая прежнюю славу Русскаго побѣдоноснаго оружія, каждый солдатъ горѣлъ нетерпѣніемъ сойдтися съ непріятелями, чтобы въ ихъ крови омыть нанесенное всѣмъ оскорбленіе. Всѣ мы были въ полномъ увѣреніи на распорядительность мудраго, посѣдѣвшаго въ браняхъ полководца. Французы также готовились къ рѣшительному бою, только не съ чувствомъ любви къ отечеству, а съ жадностію къ добычѣ и славѣ завоеванія. Они зашли слишкомъ далеко, и для спасенія себя желали восторжествовать побѣдою, желали сохранить честь своего оружія. Два съ половиною мѣсяца они ожидали рѣшительнаго боя, который довелъ-бы ихъ до цѣли предпріятія. Французы понесли великія трудности, претерпѣли неизвѣстныя дотолѣ нужды. Имъ представлялось два конца: если будутъ побѣждены, то погибель ихъ неизбѣжна; если-же останутся побѣдителями, то пріятнѣйшія надежды льстили ихъ честолюбію. Москва лежала передъ ними—за полемъ битвы. Имъ надлежало только пройдти по трупамъ сыновъ ея, чтобы достигнуть добычь, чувственныхъ наслажденій, славнаго мира, и возвращенія въ отечество. Такъ на поляхъ Бородинскихъ долженствовала рѣшиться участь великой арміи Наполеоновой, совокупныхъ силъ почти цѣлой Европы. Французы, Нѣмцы, Итальянцы, Испанцы, Поляки, всѣ готовы были для прихоти одного необычайнаго человѣка—побѣдить или умереть. Но они умерли вмѣстѣ со славою этого генія-истребителя.
День приготовленій къ страшному бою казался скоротечнымъ. Общая тишина въ войскахъ была предвѣстницею близкихъ ужасовъ. Сколько тысячь несчастныхъ жертвъ человѣческой вражды въ этотъ день еще наслаждались жизнью, а завтра долженствовали смѣшаться съ прахомъ земли! Сколько отважныхъ честолюбцевъ готовились ознаменовать себя подвигами, не помышляя о смерти, а завтра они долженствовали ринуться въ вѣчность забвенія!… Такъ опредѣлено человѣку быть игралищемъ страстей: умомъ возноситься къ небу, и исчезать въ земной ничтожности.
Солнце свѣтило ярко, и золотыми лучами скользило по смертоносной стали штыковъ и ружей; оно играло на мѣди пушекъ ослѣпительнымъ блескомъ. Все устроивалось для кровопролитія слѣдующаго дня: Московскіе ратники оканчивали насыпи на батареяхъ, артиллерію развозили по мѣстамъ, и приготовляли патроны. Солдаты чистили, острили штыки, бѣлили портупеи и перевязи; словомъ, въ обѣихъ арміяхъ 300,000 воиновъ готовились къ великому, страшному дню.
Наступила ночь; биваки враждующихъ силъ запылали безчисленными огнями, кругомъ верстъ на двадцать пространства; огни отражались въ небосклонѣ на темныхъ облакахъ багровымъ заревомъ: пламя въ небѣ предзнаменовало пролитіе крови на землѣ. Велики были собранныя силы, велико предстояло побоище—знаменитое въ лѣтописяхъ міра.
Бородинская битва многими очевидцами описана, и почти всякому извѣстна; а потому, избѣгая повтореній, опишу только нѣкоторыя картины и случаи.
Съ восхожденіемъ солнца, по всей линіи отъ лѣваго фланга до средины, открылась ужасная канонада изъ пушекъ, гаубицъ, единороговъ. Выстрѣлы такъ были часты, что не оставалось промежутка въ ударахъ: они продолжались безпрерывно, подобно раскату грома, производя искуственное землетрясеніе. Густыя облака дыма, клубясь отъ батарей, возносились къ небу и затмѣвали солнце, которое покрывалось кровавою пеленою, будто измѣняясь отъ ожесточенія и ярости человѣческой. Мы съ Фигнеромъ на правомъ флангѣ долго оставались спокойными зрителями этого явленія, и безмолвно стояли при своихъ пушкахъ, ожидая ежеминутно себѣ назначенія для участія въ общей битвѣ. Ядра непріятельскія долетали до насъ послѣдними прыжками, или катились на излётѣ; гранаты хлопали въ воздухѣ и, разсыпаясь осколками, производили страшные звуки.
На лѣвомъ флангѣ происходила жесточайшая битва; Рускіе мужественно держались въ окопахъ, Французы за каждый шагъ впередъ платили несмѣтною потерею людей. Не льзя не удивляться отчаянію, съ какимъ они лѣзли на смерть; не льзя не удивляться присутствію духа Рускихъ, съ какимъ они защищались, удерживая стремленіе превосходныхъ силъ непріятеля.
Когда Французы въ срединѣ нашей линіи овладѣли въ первый разъ курганнымъ люнетомъ, и были опрокинуты, въ то время приказано пѣхотѣ 4-го Корпуса двинуться на подкрѣпленіе сражающихся около люнета. Вѣсть о подвигахъ нашихъ, сбившихъ въ этомъ мѣстѣ непріятеля, быстро распространилась по линіи. Елецкаго полка Маіоръ Т***, въ восторгѣ воинскаго духа, скакалъ отъ мѣста сраженія по нашей линіи, провозглашая всѣмъ, что Французы разбиты и Неаполитанскій Король взятъ въ плѣнъ. Этотъ Маіоръ немного картавилъ, а потому невольно разсмѣшилъ насъ своимъ провозглашеніемъ, крича изъ всей силы: «Бьятцы! Мюята взяли!»—Но этотъ мнимый Мюратъ былъ Генералъ Бонами. Когда Русскій гренадеръ хотѣлъ его колоть, то онъ для спасенія своего вскричалъ: «Я Король!»—Тогда усачъ, взявши Короля за шиворотъ, потащилъ къ Главнокомандующему. Князь Кутузовъ тутъ-же поздравилъ рядоваго унтеръ-офицеромъ, и наградилъ его знакомъ отличія военнаго ордена Св. Георгія. Встрѣча около люнета не дешево и намъ стоила: тутъ на батареѣ убили начальника всей артиллеріи Графа Кутайсова, Генерала, обѣщавшаго много своими личными достоинствами.
Пѣхота 4-го Корпуса пошла къ центру, но артиллерія еще оставалась въ резервѣ. Мы съ Фигнеромъ безпрестанно ожидали, не позовутъ-ли и насъ на кровавое пиршество. Фигнеръ, отъ нетерпенія безпрестанно ѣздилъ къ Генералу Милорадовичу, командовавшему тогда правымъ флангомъ, подвинутымъ къ центру, и просилъ, чтобы дали мѣсто для дѣйствія его ротѣ; но еще не было въ насъ надобности, и мы до полудня оставались въ тщетномъ ожиданіи. Намъ велѣно было только вывезти из кустарниковъ орудія, поставить ихъ вмѣсте и быть въ готовности. Изъ любопытства я взъѣхалъ на ближайшій курганъ, передъ дер. Горки, съ котораго Русская батарея стрѣляла въ непріятельскія колонны. Тутъ открылось передо мною обширное поле сраженія. Я видѣлъ, какъ наша пѣхота, въ густыхъ массахъ, сходилась съ непріятельскою; видѣлъ, какъ приближаясь одна къ другой, пускали онѣ батальный огонь, развертывались, разсыпались, и наконецъ исчезали: на мѣстѣ оставались только убитые, а возвращались раненые. Другія колонны опять сходились, и опять такимъ-же образомъ исчезали. Это зрѣлище истребленія людей столько поразило меня, что я не могъ долѣе смотрѣть, и съ сжатымъ сердцемъ отъѣхалъ къ своимъ пушкамъ. Французскіе кирасиры и уланы сдѣлали нападеніе на пѣхоту 4-го Корпуса, но ружейнымъ огнемъ были отбиты; въ этомъ случаѣ отличились полки: 34-й Егерскій и Перновскій. Послѣдній, предводимый храбрымъ Генераломъ Чоглоковымъ, построился въ батальонныя каре, и самъ пошелъ на непріятельскую кавалерію; передней шеренги гренадеры даже бросали въ догонку Французовъ ружья со штыками. Находившіеся для подкрѣпленія этого полка, гусары и уланы преслѣдовали Французскую кавалерію до непріятельской пѣхоты.
Казалось, Главнокомандующій не терялъ еще надежды на побѣду, доколѣ большой мостъ, въ центрѣ линіи, и село Семеновское, на лѣвомъ флангѣ, находились въ нашихъ рукахъ. Отклоняя, сколько возможно, увеличившуюся на лѣвомъ флангѣ опасность, онъ старался потерянное возвратить, и всѣ силы употреблялъ на то, чтобы колеблющуюся побѣду обратить къ Русскимъ знаменамъ. Для развлеченія вниманія непріятелей, онъ приказалъ Генералъ-Лейтенанту Уварову съ 1-мъ кавалерійскимъ корпусомъ перейдти р. Колочу, и атаковать ихъ лѣвый флангъ, открытый за сел. Бородинымъ. Мы съ удовольствіемъ смотрѣли, какъ кавалерія наша, по ту сторону рѣчки, длинными линіями красныхъ, синихъ гусаровъ и улановъ, двигалась впередъ, потомъ ударила на Французскую кавалерію, и прогнала ее далеко за Бородино; тамъ напала она на батареи, причемъ Елисаветградскій гусарскій полкъ отнялъ двѣ пушки. Но четыре полка непріятельской пѣхоты, отъ Бородина построившись въ каре, пошли на нашу кавалерію; она поперемѣнно атаковала каждое каре, и будучи не въ состояніи ни одного разбить, отступила. Въ это время Фигнеръ получилъ приказаніе съ артиллеріею подойдти къ д. Горкамъ; на пути мы слышали вправо сильную ружейную стрѣльбу, производимую Французами противъ нашей кавалеріи—и вдругъ нѣсколько разсѣянныхъ гусаровъ проскакало мимо насъ. Нѣкоторые изъ нихъ, прострѣленные, тутъ-же падали съ лошадей; въ томъ числѣ одинъ прекрасный офицеръ, пробитый пулею въ грудь, упалъ съ лошади, въ двухъ шагахъ передъ нами.... Вскорѣ за тѣмъ увидѣли мы два Донскіе Казачьи полка, довольно искусно прошедшіе въ разсыпную впередъ, подъ ядрами, безъ всякаго урона; потомъ они собрались и ударили вмѣстѣ на Французовъ.
По полудни, когда Вице-Король Итальянскій дѣлалъ послѣдній приступъ на нашъ курганный люнетъ, батарейный и ружейный огонь, бросаемый съ него во всѣ стороны, уподоблялъ этотъ курганъ огнедышащему жерлу; притомъ блескъ сабель, палашей, штыковъ, шлемовъ и латъ отъ яркихъ лучей заходящаго солнца, все вмѣстѣ представляло ужасную и величественную картину. Мы отъ дер. Горки были свидѣтелями этого кровопролитнаго приступа. Кавалерія наша мѣшалась съ непріятельскою въ жестокой сѣчѣ: стрѣлялись, рубились, и кололи другъ друга со всѣхъ сторонъ. Уже Французы подошли подъ самый люнетъ, и пушки наши, послѣ окончательнаго залпа—умолкли. Глухой крикъ давалъ знать, что непріятели ворвались на валъ, и началась работа штыками. Французскій Генералъ Коленкуръ первый ворвался съ тыла на редутъ, и первый былъ убитъ; кирасиры-же его, встрѣченные внѣ окопа нашего пѣхотою, были засыпаны пулями и прогнаны съ большимъ урономъ. Между тѣмъ пѣхота непріятельская лѣзла на валъ со всѣхъ сторонъ, и была опрокидываема штыками Рускихъ въ ровъ, который наполнился трупами убитыхъ; но свѣжія колонны заступали мѣста разбитыхъ, и съ новою яростію лѣзли умирать; наши съ равнымъ ожесточеніемъ встрѣчали ихъ, и сами падали вмѣстѣ съ врагами. Наконецъ Французы съ бѣшенствомъ ворвались въ люнетъ и кололи всѣхъ, кто имъ попадался; особенно потерпѣли артиллеристы, смертоносно дѣйствовавшіе на батареѣ. Тогда курганный люнетъ остался въ рукахъ непріятелей. Это былъ послѣдній трофей истощенныхъ силъ ихъ. Груды тѣлъ лежали внутри и внѣ окопа; почти всѣ храбрые защитники его пали. Такъ жестока была битва.
Еще оставался на нашей сторонѣ одинъ большой редутъ, съ котораго продолжалась упорная канонада противъ Бородина; но какъ уже Французы, претерпѣвъ большой уронъ, истощились въ силахъ, и у Наполеона оставалась только одна гвардія въ резервѣ, то посему и не предпринимали они новаго приступа на этотъ послѣдній редутъ. Непріятели довольствовались только стрѣльбою артиллеріи. Войски ихъ старались стать въ закрытыя мѣста отъ убійственнаго огня нашихъ батарей. Канонада съ обѣихъ сторонъ продолжалась до самаго вечера; съ наступленіемъ мрака она стала ослабѣвать, прежде у непріятелей. Это было противъ обыкновенія, ибо Французы имѣли обычай къ вечеру всегда усиливать огонь и натискъ во всѣхъ мѣстахъ, въ знакъ своей побѣды; теперь-же они признавались въ безсиліи. Наконецъ ихъ артиллерія замолчала, наша также утихла, и мало по малу ужасная битва прекратилась.
Багровое свѣтило дня, омочивъ въ крови погибшихъ послѣдніе лучи свои, уже скрылось за горизонтъ, какъ будто содрогаясь отъ ужаснаго побоища; мракъ ночи покрылъ ристалище смерти, и пороховой дымъ и смрадъ ложились тяжелымъ туманомъ на необозримое поле битвы.
Такимъ образомъ кончилась знаменитая битва 26-го Августа. Непріятели овладѣли всѣми нашими редутами на лѣвомъ флангѣ и по лѣвую сторону большой дороги; они сдвинули насъ съ позиціи только на одномъ флангѣ, и заняли третью часть ея; посему они выиграли не болѣе какъ вполовину. Побѣда ихъ не была побѣдою; Рускіе не были разбиты, приведены въ замѣшательство, ни гдѣ не бѣжали. Наши силы еще оставались сосредоточенными отъ сел. Горки по Семеновскому оврагу до старой Смоленской дороги, и стояли во всей готовности отражать дальнѣйшія покушенія непріятелей. Они первые замолчали, посему первые признались въ своемъ изнеможеніи; у Наполеона въ резервѣ оставалась только одна гвардія, не бывшая въ дѣлѣ, такъ-же какъ и у насъ оставались нѣкоторые полки. Князь Кутузовъ употреблялъ резервы съ благоразумною экономіею, и могъ еще держаться до послѣдней крайности въ добромъ порядкѣ. Наполеонъ позволилъ намъ отступить къ Можайску безъ всякаго съ своей стороны преслѣдованія; посему видно было, что онъ точно обломалъ зубы, и, казалось, былъ доволенъ тѣмъ, что ему уступили поле сраженія для удостовѣренія въ несмѣтной потерѣ, которую понесли его войски, особенно кавалерія, ибо лучшіе полки кирасировъ и драгуновъ были истреблены. Эта потеря осталась невозвратною: здѣсь-то увялъ цвѣтъ Французской арміи, здѣсь-то впервые сокрушились грозныя силы завоевателя Европы.
Кровопролитнѣе Бородинской битвы еще не случалось для Наполеона. Судя по значительному урону съ обѣихъ сторонъ въ генералахъ, она въ точномъ смыслѣ была генеральною. Не смотря на многочисленность непріятелей, никогда Рускіе не дрались съ такимъ ожесточеніемъ какъ въ этотъ знаменитый день: убылые ряды переднихъ тотчасъ заступались задними. Съ сжатымъ сердцемъ стояли всѣ подъ ударами ядеръ и пуль, имѣя въ рукахъ смерть врагу и принимая смерть отъ него.
Рота артиллеріи Капитана Фигнера, не смотря на его пламенное желаніе поколотиться съ Французами, не была въ дѣйствіи. По полудни подвинули насъ къ д. Горкамъ, откуда мы были свидѣтелями военныхъ ужасовъ. Когда, послѣ взятія непріятелями курганнаго люнета, войски наши сосредоточились въ ожиданіи новаго нападенія, къ намъ пріѣхалъ Адъютантъ Генерала Милорадовича, и повелъ нашу роту къ самому центру, который тогда сдѣлался правымъ флангомъ боевой линіи. Мы приготовились, и ободрили солдатъ, полагая тотчасъ вступить въ дѣло; напротивъ того Адъютантъ довелъ насъ только до драгуновъ, и, оставивъ позади ихъ, самъ уѣхалъ. Тутъ увидѣли мы не мало убитыхъ Русскихъ солдатъ и одинъ взорванный артиллерійскій зарядный ящикъ, вокругъ котораго земля была выжжена, а лошади и ѣздовой разбросаны обгорѣлые. Вправо отъ насъ, во ста саженяхъ за окопомъ, стояли четыре конныя орудія: непріятельскія ядра доколачивали ихъ; около пушекъ вертѣлось человѣка по три канонеровъ, а прочіе вокругъ лежали убитые. Драгуны передъ нами безпрестанно валились съ лошадей отъ ядеръ и пуль. Мы за ними стояли очень тѣсно, пушка подлѣ пушки, не скидывая съ передковъ, въ ожиданіи назначенія. Фигнеръ на правомъ, а я на лѣвомъ флангахъ, находились верхомъ передъ орудіями. Ядра, гранаты, картечь, и даже пули, перелетая черезъ драгуновъ, били нашу артиллерію, отъ чего мы потеряли нѣсколько людей и лошадей. Тутъ испыталъ я, что нѣтъ ничего хуже во время сраженія, какъ стоять подъ непріятельскими выстрѣлами безъ дѣйствія: почти каждый солдатъ провожаетъ ядро глазами, и невольно отдаетъ ему почтеніе. Повернувши свою лошадь, я подъѣхалъ къ Фигнеру, и только что сталъ говорить ему: «Видно, мы не дождемся приказанія! Станемъ лучше рядомъ съ этими артиллеристами, которыхъ тамъ доколачиваютъ, и будемъ сами дѣйствовать, чѣмъ терять....» Я не досказалъ, какъ вдругъ что-то пролетѣло мимо лѣваго виска моего и сшибло меня съ лошади. Я упалъ безъ чувствъ на землю, и четверть часа лежалъ какъ мертвый. Меня не поднимали, полагая убитымъ; но, когда послѣ крѣпкаго обморока чувства мои стали оживляться, и память возвращалась, я ощутилъ себя лежащимъ на землѣ, и сталъ шевелиться. Канонеры, примѣтивъ во мнѣ движеніе, подошли и подняли меня. Я шатался какъ одурѣлый; разбитая голова моя переваливалась съ плеча на плечо; она горѣла съ чрезвычайною болью; причемъ не могъ я различать предметовъ: все вокругъ меня вертѣлось и казалось какъ будто въ туманѣ. По минутномъ отдохновеніи меня взвалили на лошадь, и я, склонившись на ея шею, поѣхалъ, по данному направленію, самъ не зная куда. Лошадь моя шла и часто останавливалась отъ прыгающихъ ядеръ съ правой стороны; на пути множество валялось убитыхъ и раненыхъ солдатъ, которыхъ ратники Московскіе, увертываясь отъ ядеръ, подбирали и уносили назадъ. Наконецъ я попалъ какъ-то на дорогу, и увидѣлъ въ кустахъ опять ратниковъ: не заботясь о предстоящемъ, они дружно сидѣли около огонька, надъ которымъ висѣлъ котелъ. Я спросилъ у нихъ слабымъ голосомъ, гдѣ перевязываютъ раненыхъ, и одинъ мужичекъ привелъ меня къ мѣсту. Тутъ было множество несчастныхъ, въ разномъ положеніи, испускающихъ стонъ и крикъ. Особенно страшенъ и жалокъ былъ одинъ Татаринъ, Тептярскій Казакъ: въ то время какъ я подъѣхалъ, у него изъ спинной лопатки вырѣзывали пулю, отъ чего онъ ужасно корчился и кричалъ, имѣя черное, отвратительное лицо. Лекарь подошелъ ко мнѣ, помогъ слѣзть съ лошади, и осмотрѣвъ мою голову, составилъ примочку; потомъ приложилъ компрессъ и обвязалъ ее бинтами.—Послѣ говорили мнѣ, что я былъ сшибенъ съ лошади гранатнымъ осколкомъ, который очень близко пролетѣлъ мимо головы моей: опять контузія! Фигнеръ поѣхалъ къ Генералу Милорадовичу, и представилъ ему невыгодное положеніе своей роты, въ которой безъ дѣла переранило нѣсколько канонеровъ и убило офицера. Тогда Французы не предпринимали ничего важнаго, и сраженіе прекращалось, а потому Фигнеру приказано было съ ротою отойдти къ общему парку на Можайскую дорогу, по которой уже двинулись всѣ обозы и разбитыя роты артиллеріи. Перевязанный, я присталъ къ своей ротѣ въ то время, какъ она проходила мимо. Французы не далеко находились отъ нашего тыла, и ядра ихъ долетали до дороги, по которой началось отступленіе; небольшой натискъ съ этой стороны могъ-бы произвести безпорядокъ въ нашемъ обозѣ, ибо всякаго рода повозки, въ нѣсколько рядовъ, везли раненыхъ и здоровыхъ съ большою поспѣшностію. Къ ночи выбрались мы за Можайскъ, на поляну, въ безопасное мѣсто, гдѣ и ночевали. Во всю ночь я не зналъ куда дѣваться съ разбитою головой, которая горѣла и заставляла меня бредить, какъ въ горячкѣ.
Небывалому на войнѣ покажется невѣроятнымъ такое дѣйствіе ядеръ, какое иногда случается видѣть во время сраженія. Я нѣсколько разъ замѣчалъ, что ядра непріятельскія, часто минуя ряды и колонны, попадаютъ, какъ въ цѣль, въ одинокихъ людей и лошадей, скитающихся позади фронта, а потому считалъ всегда опаснѣе быть назади, нежели впереди. Случилось мнѣ видѣть, что одно нечаянное движеніе, поворотъ съ мѣста спасали отъ удара смерти, или подводили подъ него; иногда самое ничтожное прикосновеніе ядра на излётѣ бывало причиною смерти. Такъ разсказывали про одинъ случай во время Бородинскаго сраженія. Артиллерійскій Полковникъ В***, находясь въ резервѣ съ своею ротою на мѣстѣ биваковъ, около полудня, въ продолженіе сраженія, велѣлъ подать въ палатку обѣдъ, и расположился съ офицерами кушать. Самъ онъ сидѣлъ на барабанѣ, а прочіе лежали. Ядра летали вокругъ, но не портили аппетита офицеровъ, которые продолжали свою трапезу. Вдругъ одно шести-фунтовое ядро, на излётѣ, вскочило въ палатку и легло у самаго живота на ногѣ Полковника. Ударъ показался ему столько слабымъ, что онъ взявши ядро въ руки, покатилъ его среди тарелокъ и сказалъ шутя: «Вотъ вамъ, братцы, на закуску.»—Рота его до конца сраженія оставалась безъ дѣйствія. Полковникъ, къ вечеру, сталъ чувствовать въ животѣ, отъ прикосновенія ядра, боль, которая безпрестанно усиливалась; на другой день сдѣлалось въ желудкѣ воспаленіе, а на третій—онъ умеръ. Еще разсказывали другой случай, гораздо чудеснѣе этого. Непріятельская граната ударила въ грудь одной лошади подъ кавалеристомъ; лошадь не успѣла пасть, какъ граната въ животѣ ея лопнула, и кавалеристъ, съ сѣдломъ брошенный вверхъ, остался невредимъ. Все это, какъ будто изъ Не любо не слушай; но очевидцы увѣряли, что дѣйствительно такъ случилось. Нѣсколько непріятельскихъ ядеръ попадали въ самыя дула нашихъ орудій; не мудрено, что, въ такомъ множествѣ летая съ одной стороны на другую, они сталкивались, и, отскакивая назадъ, били своихъ.
Говорили, что, въ началѣ сраженія, надъ головою Князя Кутузова носился орелъ, и Князь, снявши шляпу, будто привѣтствовалъ его, какъ предвѣстника побѣды; но многіе сомнѣвались, чтобы Главнокомандующій сталъ заниматься орломъ въ то время, когда всѣ мысли и вниманіе его были устремлены на дѣйствіе боя. Вѣроятнѣе могло быть, что случайное появленіе орла во время сраженія показалось инымъ за нѣчто предвѣщательное. Не льзя оспоривать и того, что благоразумные полководцы не упускаютъ малѣйшихъ случаевъ для внушенія мужества своимъ воинамъ. Такъ Наполеонъ, желая утвердить въ войскахъ своихъ надежду на побѣду, при восхожденіи солнца, въ день Бородинской битвы вскричалъ: «Это солнце Аустерлицкое!»—Но онъ жестоко обманулся.
Съ наступленіемъ ночи наши войски отошли къ опушкѣ лѣса; Французы оставались на занятыхъ ими мѣстахъ, и не преслѣдовали насъ. Говорили, будто они отступили за четыре версты отъ мѣста сраженія; но этому немногіе вѣрили. Не льзя было ожидать, чтобы Наполеонъ отступилъ, не будучи сбитъ, и отчасти потѣснивши насъ. Если-бы это было справедливо, то Князь Кутузовъ не пошелъ-бы назадъ. Плодомъ полуодержанной побѣды непріятеля были холодъ и голодъ на полѣ, влажномъ отъ пролитой крови ратоборцевъ. Мнимые побѣдители, послѣ великихъ трудовъ дня, долженствовали зябнуть ночью на голомъ полѣ, едва-ли имѣя кусокъ сухаря для подкрѣпленія чрезъ мѣру истощенныхъ силъ своихъ. Вотъ гдѣ суетность воинской славы въ глазахъ философа!
27-го Августа, съ разсвѣтомъ дня, войски наши стали отступать къ Можайску и остановились за городомъ. Наполеонъ, въ этотъ день, пустилъ за нами только одну кавалерію, и то не задирая, безъ малѣйшаго напора.
На ночь поднялись мы изъ-подъ Можайска и продолжали отступленіе до сел. Землина. Французы тотчасъ заняли Можайскъ, послѣ легкой сшибки съ арріергардомъ, которымъ сталъ командовать Генералъ Милорадовичъ.
Проходя, при разсвѣтѣ дня, по большой дорогѣ, черезъ пустыя деревеньки, мы встрѣчали множество Московскихъ ратниковъ, суетящихся около огромныхъ котловъ съ кашею и картофелемъ: эти воины, проспавши утро, не успѣли еще ни сварить, ни покушать. Гдѣ они намъ ни встрѣчались, вездѣ мы ихъ заставали или за котлами, или отдыхающихъ на пригоркахъ. Наши утомленные и проголодавшіеся солдаты называли этихъ неуковъ саранчею. Одинъ ратникъ нашелъ земляка-артиллериста въ нашей ротѣ, присталъ къ нему и разсказывалъ, какъ ихъ водили въ прошломъ сраженіи, всею ватагою, на Француза. «Сначала, парень, говорилъ онъ, шли мы бодро, какъ пуль не слыхали; но лукавые Французы подпустили нашу рать поближе къ кустамъ, и ударили изъ пушекъ и ружей такъ, что мы, кто куда, всѣ бросились въ разсыпную. Тутъ пустились за нами ихъ уланы, и мы, кормилецъ, вовсе пропали-бы отъ злодѣевъ, коли-бъ не подоспѣлъ къ намъ на подмогу Матвѣй Ивановичъ съ Казачка̀ми. Онъ, нашъ голубчикъ, дай Богъ ему здоровья! закричалъ: Убирайтесь отсель, покуда живы!—и самъ ударилъ на Французовъ. Казачки-то, спасибо, за насъ постояли, а мы пошли подбирать раненыхъ.»
Войски продолжали ретироваться, и дошли до рѣч. Нары, къ д. Крутицѣ. Французы стали форсировать. Упорство нашего аріергарда, почти въ виду всей арміи, …ело[1] порядочную сшибку. Гвардія …[2] не участвовала въ Бородинскомъ сраженіи, хотѣла отличиться въ преслѣдованіи; однако благоразумными распоряженіями арріергарднаго начальника, Генерала Милорадовича, стремленіе непріятелей было удержано. Мы имѣли удовольствіе даже видѣть нѣсколько десятковъ Наполеоновыхъ гвардейцевъ, взятыхъ въ плѣнъ, которыхъ Казаки гнали мимо насъ: рослые и стройные молодцы, съ мужественными лицами, одѣты были въ синіе щегольскіе мундиры съ красными отворотами, а на головахъ имѣли медвѣжьи, высокія шапки съ бѣлыми кистями.
Между тѣмъ головѣ моей стало лучше. Искусный лекарь нашей бригады составилъ мнѣ такую спасительную примочку, отъ которой воспаленіе и боль въ головѣ скоро утолились; діэта, легкое движеніе и чистый воздухъ прогнали горячку. Я съ повязанною головою могъ ѣхать верхомъ. Контузія въ лѣвый високъ, хотя не такъ была сильна какъ въ ногу, однако произвела во мнѣ потомъ частое головокруженіе, обмороки отъ малѣйшаго угара, и, что хуже всего, совершенно ослабила память. Вотъ бренность существа человѣческаго! Не ударъ, а только прикосновеніе сгущеннаго воздуха ввергнуло меня въ безчувствіе. Могу сказать, что въ продолженіе пятнадцати-минутнаго обморока, я не существовалъ въ мірѣ, точно какъ убитый.
