Похвальный лист (Потапенко)/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
| ← Двѣнадцатый | Похвальный листъ : Разсказъ | Ради праздничка → |
| Источникъ: Потапенко И. Н. Въ деревнѣ. — Одесса: Типографія «Одесскаго Листка», 1887. — С. 46. |
Рѣчь будетъ идти о нашемъ церковномъ старостѣ Михайлѣ Сидорычѣ Чмыхенко. Я нарочно предупреждаю объ этомъ, потому что Михайло Сидорычъ — не какой-нибудь (мало-ли кого выбираютъ въ старосты! Иной разъ съ пьяна такого хозяина выберутъ, который и поклона — какъ слѣдуетъ ударить не умѣетъ!), да, такъ говорю — не какой-нибудь, а… ну, да вы уже сами увидите, какой.
Былъ онъ шесть лѣтъ церковнымъ старостой, а теперь его опять выбрали. Церковный староста… Знаете что? Признаюсь вамъ, что мнѣ это трудно даже выговаривать, потому что у насъ никто такъ не говоритъ, а всѣ говорятъ — тытарь[1]. Это я его церковнымъ старостой назвалъ собственно для того, чтобъ вамъ было понятно, а по нашему оно — тытарь. Такъ ужь я и буду говорить. Шесть лѣтъ, говорю, былъ тытаремъ Михайло Сидорычъ Чмыхенко… Опять-же я еще разъ перерву мой разсказъ. Вотъ я сказалъ Чмыхенко, а по настоящему онъ совсѣмъ не Чмыхенко, а просто Чмыхъ. Дѣдъ его былъ Чмыхъ — положимъ, дѣда я не помню, — а батько[2] его, Сидоръ, такъ это я уже прямо скажу, что онъ былъ Чмыхъ, потому что я самъ зналъ его. Да и всѣ они — Чмыхи: и братъ его Карпо, что мельницу держитъ, — Чмыхъ, и дядько по батьку[2] — онъ рыбальствомъ занимается — тоже Чмыхъ, да всѣ, всѣ Чмыхи. И самъ Михайло Сидорычъ прежде звался Чмыхомъ, а какъ выбрали его тытаремъ, вдругъ сталъ называться Чмыхенко. Должно быть, онъ думаетъ, что это лучше выходитъ, а по моему, такъ Чмыхъ гораздо лучше: и короче, и звучнѣй. Но какъ онъ уже тытарь и притомъ седьмой годъ, то пускай онъ будетъ Чмыхенко.
О чемъ бишь я хотѣлъ разсказать вамъ? Ей-Богу, позабылъ совсѣмъ. Можетъ и не разсказывать уже? А, вспомнилъ, вспомнилъ. Какъ выбрали это его въ третій разъ, задумалъ нашъ Михайло Сидоровичъ думу. Слышалъ онъ, что тытарямъ отъ начальства награды бываютъ, вотъ и ему захотѣлось. Оно, конечно, пріятно отъ начальства знакъ получить, да чтобы этотъ знакъ всякій видѣлъ, такой знакъ, чтобы на всю жизнь остался. Пошелъ онъ къ батюшкѣ совѣтъ держать. Ужь я не знаю, что такое сказалъ батюшка, а только мнѣ извѣстно, что на другой день батюшка поѣхалъ въ городъ, а за нимъ выѣхалъ и Михайло Сидоровичъ. Опять же я не могу сказать, что такое было у Михайла Сидорыча въ повозкѣ, но что-то было, потому что хотя на задку и было присыпано сѣно, но изъ-подъ сѣна выглядывалъ мѣшекъ. Полагаю, что въ мѣшкѣ было жито. Лежало что-то и въ передку, да не только лежало, а и шевелилось подъ рогожей. На счетъ этого я думаю, что тамъ сидѣлъ индюкъ, а можетъ быть и пара индюковъ. Послѣ уже Михайло Сидорычъ разсказывалъ, что ѣздилъ тогда къ благочинному, а въ то время мы этого еще не знали. Видѣли только, что изъ города пріѣхалъ онъ въ пустой повозкѣ и весь день и потомъ всю недѣлю ходилъ очень веселый. Ну, значитъ, благочинный обѣщалъ.
Прошло этакъ съ мѣсяцъ. Награду скоро сдѣлать нельзя, это не то, что выпить чарку водки. Прошелъ мѣсяцъ — и вдругъ въ воскресенье передъ обѣдней батюшка подзываетъ къ себѣ въ алтарь Михайла Сидорыча и говоритъ: «ну, Михайло Сидорычъ, вотъ и награда тебѣ вышла. Молись Богу!» Михайло Сидорычъ сейчасъ сталъ поклоны бить, а послѣ обѣдни батюшка благодарственный молебенъ отслужилъ. Только вотъ бѣда. Награда, дѣйствительно, вышла, только не пришла еще. Батюшка прочиталъ о ней въ «Вѣдомостяхъ», а когда ее пришлютъ, не извѣстно.
Въ тотъ день уже вся деревня знала, что Михайлу Сидорычу Чмыхенко награда вышла. Смотрѣли мы на него въ обѣдни: тотъ-же Михайло Сидорычъ, а какъ будто и не тотъ. Та-же борода сѣдая, тотъ-же чекмень подпоясанный краснымъ шарфомъ, тѣ-же большіе чоботы[3], смазанные саломъ, а въ то-же время будто-бы все это и не то. Было похоже, какъ будто награда вышла не только Михаилу Сидорычу, а и бородѣ его, и чекменю, и красному шарфу, и сапогамъ. Если-бы вы видѣли, какъ въ этотъ день послѣ «достойно» Михайло Сидорычъ ходилъ по церкви съ тарелочкой и съ колокольчикомъ, то вы сами догадались-бы, что ему вышла награда. Не ходилъ онъ, а плавалъ, да, именно плавалъ, да только не такъ, какъ плаваетъ окунь, либо щука, а совершенно такъ, какъ двадцатипудовый осетеръ[4]. Послѣ обѣдни всѣ хозяева прямо направились въ его хату. И сколько въ этотъ день было выпито водки, про это знаетъ одинъ только человѣкъ въ свѣтѣ — это Іоська Ицковичъ, нашъ деревенскій корчмарь. А я только знаю, что было выпито много. Нельзя. Всякій поздравляетъ, всякаго надо напоить допьяна. Для хорошаго хозяина, сами знаете, обидно, ежели гость уйдетъ отъ него не пошатываясь.
Все это хорошо. Да только самая-то награда что-то долго не пріѣзжала. Говорили, что будто она изъ самой столицы, изъ Петербурга ѣдетъ, ну, тогда оно понятно, оттуда не такъ-то скоро доѣдешь. Разсказывали, что она идетъ отъ самаго митрополита. Много кой-чего разсказывали, а только — недѣля, другая, третья, а награда все не ѣдетъ. Наконецъ, пріѣхала. Батюшка получилъ ее и опять-же въ церкви послѣ проповѣди подозвалъ Михайлу Сидорыча, только уже не въ алтарь, а всенародно и сказалъ громко, чтобы всѣ слышали: «вотъ, Михайло Сидорычъ, передъ всѣмъ народомъ объявляю тебѣ, что за твои заслуги, такъ какъ ты всегда былъ хорошимъ тытаремъ и заботился о церковномъ благолѣпіи, тебѣ вышелъ похвальный листъ». Сказалъ батюшка эти слова и вручилъ Михайлѣ Сидорычу большую, толстую, какъ кожа, бумагу. Всѣ мы это видѣли, и видѣли мы, какъ взялъ Михайло Сидорычъ эту бумагу, бережно снесъ и положилъ ее на свѣчной столъ. Но кто хорошо смотрѣлъ, тотъ замѣтилъ, что Михайло Сидорычъ не только не былъ радъ, а даже какъ будто опечалился. Да, опечалился. И я вамъ скажу отчего было это. Оно, конечно, пріятно получить награду, да что съ нею дѣлать? Михайло Сидорычъ признался намъ, что не того онъ ожидалъ. Награда — она должна быть видимая, чтобы можно было ее при себѣ держать. Ну, тамъ медаль, — хотя мѣдная, — либо цѣпь какая, что хотите, а то бумага, что съ нею дѣлать, съ этой бумагой? Ни ее на шею надѣть, ни ее къ чекменю прицѣпить. Въ сундукъ ее спрятать, вотъ и все, и никто ее не увидитъ. Положимъ, Михайло Сидорычъ въ сундукъ ее не спряталъ, а заказалъ въ городѣ рамку, большую такую — красную и подъ стекломъ, и въ этой рамкѣ повѣсилъ похвальный листъ въ своей хатѣ на самомъ видномъ мѣстѣ. Да вѣдь это что! Первое дѣло, что его только въ хатѣ и видно, а второе — и не всякій пойметъ. Вѣдь его читать надобно, а много-ли у насъ грамотныхъ?
Смѣялись у насъ на деревнѣ: ежели Михайло Сидорычъ, ставши тытаремъ, изъ Чмыха передѣлался въ Чмыхенко, какъ уже онъ теперь называться будетъ, когда ему похвальный листъ вышелъ? Тутъ придумывались такія словечки, которыя я вамъ сказать не посмѣю. У насъ вѣдь народъ — насмѣшникъ.
Только это напрасно, потому что Михайло Сидорычъ мужикъ хорошій. Вотъ только съ этой наградой немножко оконфузился. Ну, такъ вѣдь это что! Я думаю, и съ чиновниками бываетъ, что ждетъ одного, ну, тамъ ленту, либо звѣзду, а получитъ… бываетъ такъ, что и ничего не получитъ. А Чмыхенко все-жь таки похвальный листъ получилъ. А можетъ, благочинный такъ сдѣлаетъ, что когда-нибудь и медаль ему пришлютъ.