Последний день (Брюсов)/Urbi et orbi, 1903 (ДО)

[187]
ПОСЛѢДНІЙ ДЕНЬ.

Онъ придетъ, обезумѣвшій міръ,
Который поэтомъ прославленъ.
Будетъ сладостнымъ ядомъ отравленъ
Воздухъ и самый эѳиръ.
Съ каждымъ мигомъ впивая отраву,
Обезумѣютъ бѣдные дѣти земли:
Мудрецы — земледѣльцы — пѣвцы — короли —
Звѣри — птицы — деревья — и травы.

Станутъ распускаться странные цвѣты,
Яркіе какъ солнце, дышащіе пряно,
Открывая къ воздуху жаждущіе рты.
Яркостью нежданной заблестѣвъ, поляны
Заструятъ томительный, жгучій ароматъ.
Птицы изступленныя стаями взлетятъ,
Надъ блестящимъ городомъ и на мѣстѣ дикомъ
Замелькаютъ съ радостнымъ, многосложнымъ крикомъ.
Островами новыми встанутъ въ океанѣ
Сонмы рыбъ, тѣснящихся въ ярости желаній.

[188]

Разбѣгутся звѣри по полямъ и нивамъ,
Прыгая, кувыркаясь въ полуснѣ счастливомъ,
И на бѣлой плошади сѣверной столицы
Будутъ ползать змѣи и скакать тигрицы.

И люди, медленно пьянѣя,
Забудутъ скудныя дѣла,
Какъ будто первая Астрея
Въ міръ изнемогшій снизошла.

Затихнутъ страшныя машины
И фабрикъ рѣзкіе гудки,
И не подыметъ ни единый
Пилы, лопаты иль кирки.

Всѣ будутъ въ праздничныхъ одеждахъ
Въ поляхъ, въ пути, на площадяхъ,
Твердя о сбывшихся надеждахъ,
Восторженно цѣлуя прахъ.

И вдругъ все станетъ такъ понятно:
И жизнь земли, и голосъ рѣкъ,
И звѣздъ магическія пятна,
И золотой наставшій вѣкъ.

Возстанутъ новые пророки,
Съ святымъ сіяньемъ вкругъ волосъ,
Твердя, что совершились сроки
И чаянье всемірныхъ грезъ!

И люди всѣ, какъ сестры-братья,
Семья единаго отца,
Протянутъ руки и объятья,
И будетъ радость безъ конца:

[189]


Земля, какъ всегда, не устанетъ кружиться,
Вкушая то знойнаго свѣта, то ночи,
Но снами никто не захочетъ упиться,
И будутъ во мракѣ восторженнѣй очи.
Въ полярныхъ пустыняхъ, въ тропическихъ чащахъ,
Въ открытыхъ дворцахъ и на улицахъ шумныхъ
Начнутся неистовства сонмовъ кипящихъ,
Пиры и веселья народовъ безумныхъ.

Покорные тѣмъ же властительнымъ чарамъ,
Веселые звѣри вмѣшаются въ игры,
И дѣвушки въ пляскѣ прильнутъ къ ягуарамъ,
И будутъ съ дѣтьми какъ ровесники тигры.
Безмѣрные хоры и пѣсенъ и криковъ,
Какъ дымы, подымутся въ небо глухое,
До Божьихъ подножій, до ангельскихъ ликовъ, —
Мірамъ славословя блаженство земное.

Дыханьемъ, наконецъ, безсильно опьянѣвъ,
Гдѣ въ зимнемъ блескѣ звѣздъ, гдѣ въ яркомъ лѣтнемъ свѣтѣ,
Возжаждутъ всѣ любви — и взрослые и дѣти —
И будутъ женщины искать мужчинъ, тѣ — дѣвъ.

И всѣ найдутъ себѣ, кто друга, кто подругу,
И силъ не будетъ имъ насытить страсть свою,
И съ Сѣвера на Югъ и вновь на Сѣверъ съ Юга
Помчитъ великій вихрь единый стонъ: «люблю!»

И звѣри межъ людей на тѣхъ же камняхъ лягутъ,
Ласкаясь и любясь, визжа и хохоча,
На ступеняхъ дворцовъ, у позабытыхъ пагодъ,
Въ раздоліи полей, близъ моря, у ключа.

И странные цвѣты живыми лепестками
Засыплютъ, словно снѣгъ, лежащія тѣла,
И будетъ въ яркій день лазурь горѣть звѣздами,
И будетъ ночи мгла, какъ знойный часъ, тепла.

[190]


Среди чудовищныхъ видѣній и фантазій,
Среди блуждающихъ и плоть принявшихъ сновъ,
Все жившее замретъ въ восторженномъ экстазѣ,
И Смерть закинетъ сѣть на свой послѣдній ловъ.

Ничто не избѣжитъ своей судьбы блаженной,
Какъ первые въ раю — послѣдніе уснутъ…
И ангелъ вострубитъ надъ смолкнувшей вселенной,
Всѣ тысячи вѣковъ зовя на общій судъ.

1903.