Послѣднее дѣло
Съ болью сердца принимаюсь я за перо, чтобы написать послѣднія воспоминанія о моемъ необыкновенно даровитомъ другѣ, м-рѣ Шерлокѣ Холмсѣ. Въ безсвязныхъ и, какъ я и самъ сознаю, не всегда удачныхъ очеркахъ я пытался описать кое-что изъ пережитаго мною вмѣстѣ съ нимъ, начиная съ нашей первой случайной встрѣчи и съ того времени, когда своимъ вмѣшательствомъ въ дѣло о «морскомъ договорѣ» онъ, несомнѣнно, предотвратилъ серьезныя международныя осложненія. Этимъ очеркомъ я хотѣлъ закончить свои воспоминанія и не касаться событія, оставившаго пустоту въ моей жизни, которой мнѣ не удалось заполнить въ теченіе двухъ лѣтъ. Но недавнія письма полковника Джэмса Моріэрти, въ которыхъ онъ защищаетъ память своего брата, заставляютъ меня изложить для публики факты такъ, какъ они произошли въ дѣйствительности. Лишь я одинъ знаю всю истину и радъ, что настало время, когда нечего больше скрывать ее. Насколько мнѣ извѣстно, о смерти моего друга появилось только три отчета: въ «Journal de Genève» 6 мая 1891 г., въ телеграммѣ Рейтера, помѣщенной въ англійскихъ газетахъ 7 мая, и, наконецъ, въ вышеупомянутыхъ письмахъ. Изъ этихъ отчетовъ первый и второй чрезвычайно кратки, а послѣдній, какъ я сейчасъ докажу, совершенно извращаетъ факты. Поэтому я обязанъ въ первый разъ сообщить о томъ, что произошло въ дѣйствительности между профессоромъ Моріэрти и мистеромъ Шерлокомъ Холмсомъ.
Слѣдуетъ припомнить, что послѣ моей женитьбы и увеличенія частной практики, мои близкія отношенія съ Холмсомъ нѣсколько измѣнились. Онъ еще иногда приходилъ за мной, когда желалъ имѣть товарища въ своихъ розыскахъ, но это случалось все рѣже и рѣже, такъ что за 1890 г. у меня записаны только три дѣла, въ которыхъ я принималъ участіе съ нимъ. Въ продолженіе зимы этого года и ранней весны 1891 я зналъ изъ газетъ, что французское правительство пригласило Холмса по очень важному дѣлу, и получилъ отъ него двѣ записки изъ Нарбонны и Нима, по которымъ я заключилъ, что онъ, вѣроятно, долго пробудетъ во Франціи. Поэтому я нѣсколько удивился, когда 24-го апрѣля вечеромъ онъ вошелъ въ мой кабинетъ. Меня поразила его блѣдность и еще болѣе усилившаяся худоба.
— Да, я нѣсколько переутомился, — замѣтилъ онъ, отвѣчая скорѣе на мой взглядъ, чѣмъ на мои слова. — Въ послѣднее время было много спѣшныхъ дѣлъ. Вы ничего не имѣете противъ того, что я закрою ставни?
Комната освѣщалась только лампой, стоявшей на столѣ, у котораго я читалъ. Холмсъ подошелъ къ окну и, захлопнувъ ставни, крѣпко заперъ ихъ болтами.
— Вы опасаетесь чего-то? — спросилъ я.
— Да.
— Чего же?
— Выстрѣла изъ-за угла.
— Что вы хотите этимъ сказать, мой милый Холмсъ.
— Я думаю, что вы достаточно хорошо знаете меня, Ватсонъ, и не считаете меня нервнымъ человѣкомъ. Но, по-моему, не признавать близкой опасности является скорѣе признакомъ глупости, чѣмъ храбрости. Дайте мнѣ, пожалуйста, спичку!
Онъ затянулся папиросой, какъ будто находя въ этомъ нѣкоторое успокоеніе.
— Я долженъ извиниться за такое позднѣе посѣщеніе, — сказалъ онъ, — и кромѣ того попрошу васъ позволить мнѣ выбраться изъ вашего дома, перелѣзши черезъ заборъ сада.
— Но что же все это значитъ? — спросилъ я. Онъ протянулъ руку, и при свѣтѣ лампы я увидѣлъ, что два пальца у него изранены и окровавлены.
— Какъ видите, это не пустяки, — улыбаясь, проговорилъ онъ. — Поврежденія настолько серьезны, что изъ-за нихъ можно лишиться руки. Дома м-съ Ватсонъ?
— Нѣтъ, она гоститъ у знакомыхъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? Такъ вы одни?
— Совершенно одинъ.
— Въ такомъ случаѣ мнѣ легче будетъ предложить вамъ съѣздить со мной на недѣлю на континентъ.
— Куда?
— О, куда-нибудь. Мнѣ рѣшительно все равно.
Все это было очень странно. Не въ характерѣ Холмса предпринимать безцѣльную прогулку, и къ тому же, что-то въ его блѣдномъ, истощенномъ лицѣ говорило мнѣ, что нервы его натянуты въ высшей степени. Онъ замѣтилъ вопросъ у меня въ глазахъ и, сложивъ кончики пальцевъ, облокотясь на колѣни, объяснилъ мнѣ положеніе дѣлъ.
— Вы, вѣроятно, никогда не слыхали о профессорѣ Моріэрти?
— Никогда.
— Вотъ это-то и удивительно! — вскрикнулъ Холмсъ. — Человѣкъ орудуетъ въ Лондонѣ и никто не слышалъ о немъ. Это-то и позволяетъ ему побивать рекорды преступленій. Говорю вамъ совершенно серьезно, Ватсонъ, что если бы мнѣ удалось поймать его и избавить отъ него общество, я считалъ бы мою карьеру завершенной и готовъ бы былъ перейти къ какому-нибудь болѣе спокойному занятію. Между нами, послѣднія мои дѣла, гдѣ я оказалъ услуги шведскому королевскому дому и французской республикѣ, даютъ мнѣ возможность жить тихой жизнью, согласно моимъ наклонностямъ, и сосредоточивъ все мое вниманіе на химическихъ изслѣдованіяхъ. Но я не могу найти покоя, не могу сидѣть спокойно на мѣстѣ, при мысли, что человѣкъ, подобный профессору Моріэрти, можетъ безпрепятственно разгуливать по улицамъ Лондока.
— Что же онъ сдѣлалъ?
— Его жизнь совершенно необычайная. Онъ человѣкъ хорошаго происхожденія, превосходно образованъ и одаренъ отъ природы феноменальными математическими способностями. Двадцати одного года онъ написалъ трактатъ о биномѣ Ньютона, которымъ пріобрѣлъ себѣ европейскую извѣстность. Благодаря этому онъ получилъ каѳедру въ одномъ изъ нашихъ небольшихъ университетовъ. Повидимому, все предсказывало ему блестящую карьеру. Но у него самыя дьявольскія наслѣдственныя наклонности. Въ его жилахъ текла кровь преступника. а его необычайныя умственныя способности не только не ослабили его наклонностей, но еще увеличили ихъ и сдѣлали болѣе опасными. Темные слухи о немъ распространялись въ университетскомъ городѣ, такъ что ему пришлось отказаться отъ каѳедры и переселиться въ Лондонъ, гдѣ онъ занялся подготовкой молодыхъ людей къ офицерскому экзамену. Вотъ все, что извѣстно о немъ въ обществѣ, все же остальное открыто лично мною.
"Какъ вамъ извѣстно, Ватсонъ, никто такъ хорошо, какъ я, не знакомъ съ высшими преступными сферами Лондона. Уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ я постоянно чувствовалъ, что за всякимъ злодѣяніемъ кроется какая-то сила, серьезная организаторская сила, всегда идущая противъ закона и защищающая преступника. Много разъ въ самыхъ разнообразныхъ случаяхъ — подлогахъ, грабежахъ; убійствахъ — я чувствовалъ присутствіе этой силы и подозрѣвалъ ея участіе во многихъ нераскрытыхъ преступленіяхъ, о которыхъ не совѣтовались со мной. Цѣлыми годами я старался приподнять завѣсу, скрывавшую эту тайну, и, наконецъ, наступило время, когда я нашелъ нить и прослѣдилъ ее, пока она не привела меня, послѣ тысячи причудливыхъ изгибовъ, къ эксъ-профессору Моріэрти, математической знаменитости.
"Онъ — Наполеонъ въ области преступленій, Ватсонъ. Онъ — организаторъ половины всѣхъ преступленій и почти всѣхъ, остающихся нераскрытыми въ нашемъ обширномъ городѣ. Онъ — геній, философъ, отвлеченный мыслитель, У него первоклассный угмъ. Онъ сидитъ неподвижно, словно паукъ въ центрѣ своей паутины, но эта паутина расходится тысячами нитей, и онъ отлично знаетъ содроганіе каждой нити. Самъ онъ мало что дѣлаетъ. Онъ только составляетъ планы. Но агенты у него многочисленны и превосходно органиэованы. Если нужно совершить какое-либо преступленіе — скажемъ, выкрасть бумагу, ограбить домъ, удалить съ дороги человѣка — стоитъ только сообщить профессору, и онъ организуетъ и устроитъ все дѣло. Агента могутъ поймать. Въ такомъ случаѣ всегда найдутся деньги, чтобы вэять его на поруки или пригласить защитника. Но центральная власть, руководившая агентомъ, никогда не попадается, даже не подозрѣвается, Такова была организація, до существованія которой я дошелъ путемъ выводовъ, и я употребилъ всю свою энергію, чтобы обнаружить и сломить ее.
"Но профессоръ былъ окруженъ, словно стѣной, такими хитросплетеніями, что, несмотря на всѣ мои усилія, казалось невозможнымъ добыть какія-либо улики, которыя могли бы довести его до суда. Вы знаете мои силы, Ватсонъ, однако, черезъ три мѣсяца я долженъ былъ сознаться, что встрѣтилъ, наконецъ, соперника, не уступавшаго мнѣ въ умственномъ отношеніи. Восхищеніе его искусствомъ заглушало во мнѣ ужасъ передъ его преступленіями. Но, наконецъ, онъ сдѣлалъ промахъ — маленькій, очень маленькій промахъ, но котораго нельзя было скрыть при томъ, что я такъ внимательно слѣдилъ за нимъ. Я воспользовался случаемъ и, исходя изъ этой точки, опуталъ его сѣтью, которая теперь готова сомкнуться. Черезъ три дня, т.-е. въ будущій понедѣльникъ, все будетъ кончено, и профессоръ съ главными членами шайки очутится въ рукахъ полиціи. Тогда начнется самый крупный криминальный процессъ нашего вѣка, разъяснится болѣе сорока таинственныхъ преступленій и всѣ члены шайки будутъ повѣшены, но одинъ неловкій шагъ, и они могутъ ускользнуть у насъ изъ рукъ даже въ послѣднюю минуту.
"Если бы мнѣ удалось сдѣлать все безъ вѣдома профессора Моріэрти, дѣло кончилось бы отлично, но его трудно провести. Онъ видѣлъ каждый шагъ, который я предпринялъ противъ него. Нѣсколько разъ онъ пытался ускользнуть отъ меня, но я каждый разъ выслѣживалъ его. Знаете, другъ мой, если бы написать подробный отчетъ этой молчаливой борьбы, описаніе наносимыхъ и отпарированныхъ ударовъ составило бы одну изъ самыхъ блестящихъ страницъ исторіи сыска. Никогда еще мнѣ не приходилось подыматься на такую высоту, и никогда еще противникъ не наступалъ на меня такъ сильно. Онъ наносилъ сильные удары, а я еще болѣе сильные. Сегодня утромъ были сдѣланы послѣдніе шаги, и черезъ три дня все должно было быть кончено. Я сидѣлъ у себя въ комнатѣ, думалъ объ этомъ дѣлѣ, какъ вдругъ отворилась дверь. Передо мной стоялъ профессоръ Моріэрти.
"Нервы у меня достаточно крѣпкіе, Ватсонъ, но, должно признаться, я вздрогнулъ, увидя передъ собой человѣка, который такъ занималъ мои мысли. Наружность его хорошо знакома мнѣ. Онъ очень высокъ и худъ; у него выпуклый бѣлый лобъ, глубоко впавшіе глаза. Его выбритое, блѣдное аскетическое лицо сохраняетъ еще въ себѣ что-то профессорское. Спина у него сутоловатая отъ постоянныхъ занятій, лицо выступаетъ впередъ и какъ-то странно покачивается изъ стороны въ сторону точно у пресмыкающагося. Онъ съ любопытствомъ смотрѣлъ на меня изъ-подъ своихъ тяжелыхъ вѣкъ.
" — У васъ лобъ менѣе развитъ, чѣмъ я ожидалъ, — наконецъ, проговорилъ онъ. — Опасная привычка ощупывать въ карманѣ халата заряженный револьверъ.
"Дѣло въ томъ, что при входѣ профессора я сразу понялъ, какая опасность угрожаетъ мнѣ. Единственнымъ спасеніемъ для него было заставить меня умолкнуть навѣки. Въ одно мгновеніе я переложилъ револьверъ изъ ящика въ карманъ и ощупывалъ его черезъ халатъ. При его замѣчаніи я вынулъ револьверъ изъ кармана и положилъ его со взведеннымъ куркомъ на столъ. Моріэрти продолжалъ смотрѣть на меня, помаргивая и улыбаясь, но что-то въ его взглядѣ заставило меня радоваться, что револьверъ у меня подъ рукой.
" — Вы, повидимому, не знаете меня, — сказалъ онъ.
" — Напротивъ, — отвѣтилъ я. — Кажется, совершенно ясно, что знаю. Садитесь, пожалуйста, я могу удѣлить вамъ пять минутъ въ случаѣ, если вы желаете сказать что-нибудь.
" — Все, что я хочу сказать, уже промелькнуло у васъ въ умѣ, — сказалъ онъ.
" — Какъ, вѣроятно, и мой отвѣтъ въ вашемъ, — отвѣтилъ я.
" — Итакъ, вы стоите на своемъ.
" — Непоколебимо.
"Онъ опустилъ руку въ карманъ, а я взялъ со стола револьверъ. Однако, онъ вынулъ только записную книжку, въ которой было записано нѣсколько чиселъ.
" — Вы перешли мнѣ дорогу 4-го января, — сказалъ онъ. — 23-го вы обезпокоили меня; въ срединѣ февраля вы серьезно помѣшали мнѣ; въ концѣимарта, 30-го, совершенно разстроили мои планы, а теперь, въ концѣ апрѣля, благодаря вашимъ постояннымъ преслѣдованіямъ, мнѣ положительно грозитъ потеря свободы. Положеніе становится невозможнымъ.
" — Вы желаете сдѣлать какое-нибудь предложеніе? спросилъ я.
" — Бросьте это дѣло, м-ръ Холмсъ, — сказалъ онъ, покачивая головой изъ стороны въ сторону, — знаете, лучше бросьте.
" — Послѣ понедѣльника, — сказалъ я.
" — Ну, ну, — сказалъ онъ. — Я увѣренъ, что человѣкъ такого ума, какъ вы, долженъ видѣть, что существуетъ только одинъ исходъ этого дѣла. Вамъ нужно бросить его. Для меня было умственнымъ наслажденіемъ видѣть, какъ вы возились съ этимх дѣломъ, и поэтому я совершенно искренне говорю, что былъ бы очень огорченъ, если бы мнѣ пришлось прибѣгнуть къ крайнимъ мѣрамъ. Вы ошибаетесь, сэръ, но увѣряю васъ, что это правда.
" — Опасность — часть моего ремесла, — отвѣтилъ я.
" — Это не опасность, а неминуемая погибель, — сказалъ онъ. — Вы стоите на дорогѣ не одного человѣка, а цѣлой могучей организаціи, всего значенія которой вы, при всемъ своемъ умѣ, не могли достаточно оцѣнить.
" — Вы должны сойти съ дороги, м-ръ Холмсъ, или васъ растопчутъ.
" — Боюсь, что удовольствіе, вызываемое этимъ разговоромъ, заставляетъ меня пренебрегать важными дѣлами, призывающими меня въ другое мѣсто, — сказалъ я, вставая съ мѣста.
"Онъ также всталъ и молча смотрѣлъ на меня, печально покачивая головой.
" — Ну, что же дѣлать? — наконецъ сказалъ онъ. — Очень жаль, но я сдѣлалъ все, что могъ. Я знаю весь ходъ вашей игры. Вы не можете ничего сдѣлать до понедѣльника. Это поединокъ между вами и мной, м-ръ Холмсъ. Вы надѣетесь посадить не, ни на скамью подсудимыхъ. Говорю вамъ, я никогда не буду сидѣть на скамьѣ подсудимыхъ. Вы надѣетесь одолѣть меня. Говорю вамъ, что это никогда не удастся вамъ. Если вы достаточно умны, чтобы погубить меня, будьте увѣрены, что и я, въ свою очередь, могу погубить васъ.
" — Вы насказали мнѣ много комплиментовъ, м-ръ Моріэрти, — возразилъ я. — Позвольте мнѣ отвѣтить вамъ однимъ: если бы я могъ быть увѣренъ, что исполнится первое ваше предположеніе, то, ради общественнаго блага, съ радостью согласился бы второе.
" — Могу вамъ обѣщать исполненіе послѣдняго, — съ насмѣшкой проговорилъ онъ, повернулся ко мнѣ своей сутуловатой спиной и, нѣсколько разъ оглянувшись на меня, вышелъ изъ комнаты.
«Таково было мое странное свиданіе съ профессоромъ Моріэрти. Сознаюсь, что оно произвело на меня очень непріятное впечатлѣніе. Его мягкая, точная манера выражаться производитъ впечатлѣніе искренности, чего не можетъ вызвать простая угроза. Конечно, вы скажете: „отчего же не принять полицейскихъ мѣръ?“ Но дѣло въ томъ, что ударъ будетъ нанесенъ его агентами. У меня есть уже доказательства, что это такъ будетъ».
— На васъ уже было устроено нападеніе?
— Дорогой мой Ватсонъ, профессоръ Моріэрти не изъ тѣхъ людей, что любятъ дремать. Около полудня я пошелъ по дѣлу въ Оксфордскую улицу. Въ ту минуту, какъ я завернулъ за уголъ, на меня налетѣлъ, какъ стрѣла, парный экипажъ. Я вскочилъ на тротуаръ и спасся такимъ образомъ отъ опасности быть раздавленнымъ на смерть. Экипажъ мгновенно скрылся изъ виду. Послѣ того я пошелъ по тротуару, и на улицѣ Керъ съ крыши одного изъ домовъ упалъ кирпичъ и разбился вдребезги у моихъ ногъ. Я позвалъ полицію, и мы осмотрѣли мѣстность. На крышѣ были сложены кирпичи для ремонта, и полицейскіе хотѣли увѣрить меня, что кирпичъ сбросило вѣтромъ. Я, понятно, зналъ лучше, въ чемъ дѣло, но не могъ ничего доказать. Послѣ этого я взялъ кэбъ и поѣхалъ на квартиру къ брату, гдѣ и провелъ день. Сейчасъ, по дорогѣ къ вамъ, на меня напалъ какой-то негодяй съ дубиной. Я сбилъ его съ ногъ, и полиція забрала его; но могу съ полной увѣренностью сказать вамъ, что никогда не будетъ установлено какой бы то ни было связи между джентльмэномъ, о передніе зубы котораго я разбилъ себѣ руку, и бывшимъ учителемъ математики, который вѣроятно, рѣшаетъ задачи за десять миль отсюда. Теперь, Ватсонъ, вы, конечно, не удивляетесь, что, войдя къ вамъ, я прежде всего заперъ ставни и принужденъ былъ просить у васъ разрѣшенія выйти изъ вашего дома менѣе замѣтнымъ ходомъ, чѣмъ парадная дверь.
Часто мнѣ приходилось восхищаться храбростью моего друга, но никогда больше, чѣмъ теперь, когда онъ спокойно разсказывалъ о всѣхъ происшествіяхъ этого ужаснаго дня.
— Вы проведете ночь у меня? — спросилъ. я.
— Нѣтъ, другъ мой; я оказался бы опаснымъ гостем. У меня уже составлены планы и все бyдетъ хорошо. Дѣло подвинулось уже настолько, что можетъ итти и безъ моей помощи, арестъ можетъ быть произведенъ и безъ меня, хотя мое присутствіе будетъ необходимо для показаній. Очевидно, что для меня лучше всего уѣхать на нѣсколько дней, пока полиція получитъ возможность дѣйствовать свободно. Поэтому мнѣ было бы очень пріятно, если бы вы поѣхали со мной на континентъ.
— Теперь практики не много, — сказалъ я, — и у меня есть сосѣдъ, который согласится замѣнить меня. Охотно поѣду съ вами.
— И можете отправиться завтра утромъ?
— Если нужно.
— О, да, очень нужно. Вотъ вамъ инструкція, милый Ватсонъ, и прошу васъ слѣдовать ей буквально, такъ какъ вы вполнѣ со мною будете вести игру противъ самаго умнаго мошенника и самаго могущественнаго синдиката преступниковъ въ Европѣ. Слушайте же! Вы отправите сегодня же свой багажъ съ довѣреннымъ лицомъ на станцію «Викторія». Утромъ пошлите лакея за экипажемъ, но велите ему не брать ни перваго, ни второго кэба изъ тѣхъ, которыхъ онъ встрѣтитъ. Вы сядете въ этотъ экипажъ и поѣдете на Страндъ къ Лоутерскому пассажу, передавъ кучеру адресъ на клочкѣ бумаги и предупредивъ его, чтобы онъ не бросалъ адреса. Приготовьте заранѣе плату и, пріѣхавъ къ пассажу, немедленно выскакивайте изъ кэба и пробѣгайте черезъ пассажъ такъ, чтобы въ четверть десятаго быть на другомъ концѣ его. За угломъ васъ будетъ ожидать каретка. На козлахъ будетъ сидѣть человѣкъ въ большомъ черномъ плащѣ съ воротникомъ, обшитымъ краснымъ кантомъ. Онъ довезетъ васъ до станціи какъ разъ къ отходу континентальнаго поѣзда.
— Гдѣ я встрѣчусь съ вами?
— На станціи. Намъ оставлено второе купэ перваго класса.
— Такъ, значитъ, мы встрѣтимся въ вагонѣ?
— Да.
Напрасно я уговаривалъ Холмса переночевать у меня. Я ясно видѣлъ, что онъ боится навлечь непріятности на пріютившій его домъ. Наскоро повторивъ мнѣ инструкцію, онъ всталъ и вышелъ со мной въ садъ, перелѣзъ черезъ заборъ на улицу Мортимеръ, свистнулъ кэбъ и уѣхалъ.
Утромъ я буквально исполнилъ указанія Холмса. Извозчикъ былъ нанятъ со всѣми предосторожностями такъ, чтобы не могъ оказаться однимъ изъ подстерегавшихъ насъ, и послѣ завтрака я сейчасъ же поѣхалъ къ Лоутерскому пассажу; Быстро пробѣжавъ черезъ пассажъ, я нашелъ ожидавшую меня каретку съ сидѣвшимъ на козлахъ человѣкомъ большого роста въ темномъ плащѣ. Какъ только я прыгнулъ въ экипажъ, онъ стегнулъ по лошади, и мы помчались къ станціи «Викторія». Выпустивъ меня, онъ поворотилъ лошадей и быстро отъѣхалъ, даже не взглянувъ въ мою сторону.
До сихъ поръ все шло прекрасно. Мой багажъ былъ уже на мѣстѣ, и я безъ труда нашелъ купэ, указанное Холмсомъ, тѣмъ болѣе, что оно было единственное, на которомъ стояла надпись: «занято». Меня безпокоило только то, что Холмсъ еще не явился. До отхода поѣзда оставалось всего семь минутъ. Напрасно я искалъ тонкую фигуру мосго друга среди путешествеиниковъ и провожавшихъ, Не было и слѣда его. Нѣсколько минутъ я употребилъ на то, чтобы помочь почтенному итальянскому патеру, пытавшемуся объяснить носильщику на ломанномъ англійскомъ языкѣ, что багажъ его слѣдуетъ отправить черезъ Парижъ. Затѣмъ, еще разъ оглянувшись вокругъ, я вернулся къ себѣ въ купэ, гдѣ нашелъ своего престарѣлаго пріятеля итальянца. Носильщикъ усадилъ его ко мнѣ, несмотря на надпись «занято». Безполезно было объяснять патеру, что онъ не имѣетъ права на мѣсто въ купэ, такъ какъ я зналъ по-итальянски еще менѣе, чѣмъ онъ по-англійски. Поэтому я только пожалъ плечами и продолжалъ высматривать своего друга. Дрожь пробѣгала у меня по тѣлу при мысли, что причиной его отсутствія могло быть какое-нибудь несчастье, случившееся съ нимъ ночью. Кондуктрѣ уже захлопнулъ дверцу купэ, раздался свистокъ, какъ вдругъ…
— Вы не удостоили даже поздороваться со мной, милый Ватсонъ, — проговорилъ чей-то голосъ.
Я обернулся въ неописанномъ удивленіи. Старый патеръ повернулся лицомъ ко мнѣ. На одно мгновеніе морщины разгладились, носъ отодвинулся отъ подбородка, нижняя губа подтянулась, ротъ пересталъ шамкать, огонь мелькнулъ въ тусклыхъ глазахъ, сгорбленная фигура выпрямилась. Но въ слѣдующую же минуту все тѣло опять сгорбилось, и Холмсъ исчезъ такъ же быстро, какъ появился.
— Боже мой! — вскрикнулъ я. — Какъ вы поразили меня.
— Нужно соблюдать осторожность, — шепнулъ Холмсъ. — У меня есть основаніе предполагать, что они напали на нашъ слѣдъ. А! Вотъ и самъ Моріэрти!
Въ это мгновеніе поѣздъ двинулся. Выглянувъ изъ окна, я увидѣлъ высокаго человѣка, бѣшено расталкивавшаго толпу и махавшаго рукой, какъ бы желая остановить поѣздъ. Однако было уже поздно; быстрота хода все увеличивалась, и скоро мы уже отъѣхали отъ станціи.
— Благодаря принятымъ предосторожностямъ, намъ все-таки удалось отдѣлаться отъ него, — проговорилъ, смѣясь, Холмсъ.
Онъ всталъ и, сбросивъ сутану и шляпу, спряталъ ихъ въ свой ручной мѣшокъ.
— Видѣли вы утреннія газеты, Ватсонъ?
— Нѣтъ.
— Значитъ, не знаете ничего о томъ, что случилось въ улицѣ Бэкеръ.
— Въ улицѣ Бэкеръ?
Ночью подожгли нашу квартиру, но большого вреда не сдѣлали.
— Боже мой! Да вѣдь это невыносимо, Холмсъ.
— Должно-быть, они совершенно потеряли мой слѣдъ послѣ ареста малаго съ дубиной. Иначе имъ не пришло бы въ голову, что я вернусь домой. Однако они, очевидно, прослѣдили васъ, и потому-то Моріэрти явился на станцію. Не сдѣлали ли мы какого-нибудь промаха?
— Я сдѣлалъ все по вашимъ указаніямъ.
— Нашли карету?
— Да, экипажъ ожидалъ меня.
— Узнали кучера?
— Нѣтъ.
— Это — мой братъ Майкрофтъ. Въ подобного рода случаяхъ хорошо имѣть кого-нибудь своего, чтобы не брать въ повѣренные наемныхъ людей. Но надо подумать, что намъ дѣлать съ Моріэрти.
— Такъ какъ мы ѣдемъ съ экспрессомъ, согласующимся съ отъѣздомъ парохода, то, мнѣ кажется, мы совершенно отдѣлались отъ него.
— Вы, очевидно, не поняли меня, милый Ватсонъ, когда я говорилъ вамъ, что по уму этотъ человѣкъ равный мнѣ. Не можете же вы долустить, чтобы я, преслѣдуя кого-нибудь, растерялся бы отъ такого ничтожнаго препятствія. Отчего же вы можете предположить это о немъ?
— Что же онъ сдѣлаетъ?
— То, что сдѣлалъ бы я,
— А что бы вы сдѣлали?
— Заказалъ бы экстренный поѣздъ.
— Но вѣдь это будетъ поздно.
— Нисколько. Нашъ поѣздъ останавливается въ Кентербёри, а до отхода парохода проходитъ по крайней мѣрѣ четверть часа. Онъ догонитъ насъ тамъ.
— Можно подумать, что мы преступники. Прикажите арестовать его сейчасъ же по пріѣздѣ.
— Это значило бы погубить работу трехъ мѣсяцевъ. Мы поймали бы крупную рыбу, а мелкая ушла бы изъ сѣти, Въ понедѣльникъ мы поймаемъ всѣхъ. Нѣтъ, арестъ немыслимъ.
— Что же намъ дѣлать?
— Мы выйдемъ въ Кентербёри.
— А потомъ?
— Потомъ проѣдемъ по соединительной вѣтви въ Ньюгавенъ, а оттуда въ Діеппъ. Моріэрти опять сдѣлаетъ то же, что сдѣлалъ бы я. Окъ проѣдетъ въ Парижъ, замѣтитъ нашъ багажъ и будетъ поджидать насъ дня два въ помѣщеніи для храненія багажа. Мы же въ то время пріобрѣтемъ пару ковровыхъ мѣшковъ, поощривъ такимъ образомъ промышленнесть тѣхъ странъ, по которымъ путешествуемъ, и спокойно проѣдемъ въ Швейцарію черезъ Люксембургъ и Базель.
Я слишкомъ привычный путешественникъ, чтобы потеря багажа могла серьезно обезпокоить меня, но, признаюсь, мнѣ было непріятно скрываться и укрываться отъ человѣка, за которымъ значилось столько страшныхъ преступленій. Однако было очевидно, что Холмсъ понималъ наше положеніе лучше, чѣмъ я. Поэтому мы вышли въ Кентербёри, гдѣ узнали, что поѣздъ въ Ньюгавенъ отходить только черезъ часъ.
Я смотрѣлъ нѣсколько печальнымъ взглядомъ вслѣдъ быстро исчезавшему поѣзду, увозившему мой багажъ, когда Холмсъ дернулъ меня за рукавъ и указалъ вдаль на линію желѣзной дороги.
— Видите! Уже! — сказалъ онъ.
Вдали, среди Кентскихъ лѣсовъ, виднѣлась тонкая струя дыма. Минуту спустя на открытомъ пути, образующимъ изгибъ станціи, показался мчавшійся паровозъ съ однимъ вагономъ. Мы еле успѣли спрятаться за грудой багажа, какъ онъ съ шумомъ и грохотомъ пролетѣлъ мимо, обдавъ насъ струей горячаго пара.
— Вотъ онъ проѣзжаетъ мимо, — сказалъ Холмсъ вслѣдъ вагону, покачивавшемуся и подскакивавшему на рельсахъ, — Какъ видите, есть граница догадливости нашего пріятеля. Съ его стороны была бы нужна необыкновенная проницательность для того, чтобы вывести то заключеніе, къ которому пришелъ бы я и на основаніи котораго я сталъ бы дѣйствовать.
— А что бы онъ сдѣлалъ въ случаѣ, если бы ему удалось догнать насъ?
— Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что онъ попытался бы убить меня. Однако, эту игру могутъ вести два игрока. Теперь вопросъ въ томъ, позавтракать ли намъ здѣсь раньше обыкновеннаго времени или поголодать до тѣхъ поръ, пока доберемся до буфета въ Ньюгавенѣ,
Въ эту ночь мы доѣхали до Брюсселя и провели тамъ два дня, а на третій отправились въ Страсбургъ. Въ понедѣльникъ утромъ Холмсъ телеграфировалъ лондонской полиціи, и вечеромъ, когда мы возвратились въ гостиницу, мы нашли ожидавшій насъ отвѣтъ. Холмсъ разорвалъ телеграмму и съ проклятіемъ швырнулъ ее въ каминъ.
— Такъ и должно было ожидать! — со стономъ проговорилъ онъ. — Онъ бѣжалъ.
— Моріэрти!
— Поймали всю шайку, за исключеніемъ его. Онъ ускользнулъ. Конечно, разъ меня нѣтъ, некому было бороться съ нимъ. Но мнѣ казалось, что я далъ имъ въ руки все необходимое. Я думаю, вамъ лучше вернуться въ Англію, Ватсонъ.
— Это почему?
— Потому что теперь я опасный товарищъ. Этотъ человѣкъ потерялъ все дѣло своей жизни. Онъ пропалъ, если вернется въ Лондонъ. Если я вѣрно понимаю его характеръ, то онъ употребитъ всю свою энергію на то, чтобъ отомстить мнѣ. Онъ высказалъ это во время нашего короткаго свиданія, и я думаю, что онъ сдержитъ свою угрозу. Я очень совѣтую вамъ возвратиться къ своему дѣлу.
Конечно, старый военный и въ то же время такой старинный другъ, какъ я, не могъ согласиться на подобнаго рода просьбу.
Полчаса мы проспорили объ этомъ вопросѣ въ столовой гостиницы въ Страсбургѣ и въ ту же ночь поѣхали дальше въ Женеву.
Цѣлую недѣлю мы бродили по прелестной долинѣ Роны и затѣмъ черезъ проходъ Жемми, еще покрытый глубокимъ снѣгомъ, пробрались въ Интерлакенъ и Мейрингенъ. Мѣста были удивительно красивыя; свѣжая весенняя зелень внизу представляла яркій контрастъ съ дѣвственной бѣлизной снѣга вверху. Однако, я ясно видѣлъ, что Холмсъ ни на одно мгновеніе не забывалъ о тѣни, омрачившей его жизнь. Въ альпійскихъ деревушкахъ, въ уединенныхъ горныхъ проходахъ, повсюду по его взглядамъ, пристально устремлявшихся на лицо каждаго прохожаго, я видѣлъ, что онъ убѣжденъ, что гдѣ бы мы ни были, намъ не избѣжать опасности, слѣдовавшей за нами по пятамъ.
Однажды, помню, когда мы проходили черезъ Жемми и шли вдоль края меланхолическаго озера Даубенъ, съ вершины горы оторвалась громадная каменная глыба и упала въ озеро позади насъ. Въ мгновеніе ока Холмсъ подбѣжалъ къ горѣ и, поднявшись наверхъ, вытянулъ шею и сталъ осматриваться во всѣхъ направленіяхъ. Напрасно увѣрялъ его проводникъ, что паденіе камней весной обычное явленіе въ этой мѣстности. Холмсъ ничего не сказалъ, но посмотрѣлъ на меня съ видомъ человѣка, который видитъ исполненіе своихъ ожиданій.
Но несмотря на постоянную бдительность, онъ никогда не бывалъ въ подавленномъ состояніи. Напротивъ, я не помню, чтобы мнѣ когда-нибудь приходилось видѣть его въ такомъ веселомъ настроеніи. Онъ постоянно возвращался къ разговору о томъ, что если бы онъ могъ убѣдиться, что общество освободилось отъ профессора Моріэрти, онъ съ радостью закончилъ бы свою карьеру.
— Мнѣ кажется, что я могу сказать, что не совсѣмъ безполезно прожилъ жизнь, Ватсонъ, — говорилъ онъ. — Если бы моя дѣятельность закончилась хоть сегодня, я могъ бы спокойно оглянуться на нее. Изъ болѣе чѣмъ тысячи случаевъ, въ которыхъ я принималъ участіе, я не помню ни одного, гдѣ бы я помогалъ неправой сторонѣ. Въ послѣднее время я болѣе занимался проблемами, ставимыми намъ природой, чѣмъ болѣе поверхностными загадочными вопросами, за которые отвѣтствененъ искуственный строй нашего общества. Ваши записки, Ватсонъ, закончатся въ тотъ день, когда я увѣнчаю свою карьеру поимкой или уничтоженіемъ самаго опаснаго и умнаго преступника въ Европѣ.
Я разскажу все остальное въ короткихъ, ко точныхъ словахъ. Я неохотно останавливаюсь на этомъ предметѣ, но сознаю, что долгъ требуетъ, чтобы я не пропустилъ ни малѣйшей подробности.
3-го мая мы достигли маленькой деревни Мейрингенъ и остановились въ гостиницѣ «Englischer Hof», которую содержалъ тогда Петръ Штейлеръ старшій. Хозяинъ былъ смышленный человѣкъ, отлично говорившій по-англійски, такъ какъ онъ прослужилъ три года кельнеромъ въ Лондонѣ, въ отелѣ «Grosvenor». По его совѣту 4-го мая послѣ полудня мы отправились на прогулку въ горы съ тѣмъ, чтобы переночевать въ деревушкѣ Розенлау. Хозяинъ совѣтовалъ намъ непремѣнно посмотрѣть водопадъ Рейхенбахъ, для чего надо было на половинѣ высоты повернуть немного въ сторону.
Это, дѣйствительно, страшное мѣсто. Потокъ, раздувшійся отъ таянія снѣговъ, низвергается въ страшную пропасть, изъ которой брызги подымаются вверхъ, словно дымъ отъ горящаго дома. Пропасть, въ которую падаетъ потокъ, находится между черными, какъ уголы скалами. Она суживается, образуя узкій колодезь, гдѣ вода кипитъ на неизмѣримой глубинѣ, и съ силой выбрасывается вновь на зубчатые края горы. У человѣка кружится голова отъ несмолкаемаго грохота и движенія зеленой воды, безпрерывно извергающейся въ пропасть, а также и отъ густой завѣсы брызгъ, вѣчно волнующейся и поднимающейся кверху, Мы стояли у края, смотря на сверкающую воду, разбивающуюся далеко внизу о черныя скалы, и прислушиваясь къ получеловѣческимъ звукамъ, вылетающимъ изъ бездны вмѣстѣ съ брызгами.
Тропинка идетъ полукругомъ около водопада для того, чтобы дать полный видъ на него, но она сразу обрывается такъ, что путешественнику приходится возвращаться по тому же пути, по которому онъ пришелъ. Мы только-что намѣривались сдѣлать это, какъ увидѣли молодого швейцарца, бѣгущаго къ намъ навстрѣчу съ письмомъ въ рукѣ. На конвертѣ былъ адресъ отеля, изъ котораго мы только-что вышли. Письмо было отъ хозяина ко мнѣ. Онъ писалъ, что черезъ нѣсколько минутъ послѣ того, какъ мы ушли, въ отель пріѣхала какая-то англичанка въ послѣднемъ градусѣ чахотки. Она провела зиму въ Давосѣ, а теперь ѣхала къ своимъ друзьямъ въ Люцернъ, какъ вдругъ у нея пошла кровь горломъ. Вѣроятно, ей остается жить лишь нѣсколько часовъ, но для нея было бы большимъ утѣшеніемъ видѣть близъ себя доктора англичанина, и если я могу вернуться и т. я Добрякъ Штейлеръ прибавлялъ въ постскриптумѣ, что онъ счелъ бы мое согласіе за большое одолженіе, такъ какъ дама рѣшительно отказалась принять мѣстнаго доктора, и онъ вполнѣ сознаетъ, что на немъ лежитъ большая отвѣтственность.
Нельзя было отказать въ просьбѣ соотечественницѣ, умирающей на чужбинѣ. Но мнѣ не хотѣлось оставить Холмса одного. Наконецъ, мы рѣшили, что съ нимъ останется молодой швейцарецъ въ качествѣ проводника и спутника, а я вернусь въ Мейрингенъ. Мой другъ намѣревался пробыть еще нѣсколько времени у водопада, а затѣмъ медленно спуститься съ горы къ Розенлау, куда я также долженъ былъ притти къ вечеру. Обернувшись, я увидѣлъ, что Холмсъ стоитъ, прислонясь къ горѣ, и, сложивъ руки, смотритъ на несущійся потокъ. Это было въ послѣдній разъ, что мнѣ было суждено увидѣть его на свѣтѣ.
Спустившись съ горы, я оглянулся еще разъ. Съ этого мѣста нельзя было видѣть водопада, но я разглядѣлъ дорожку, огибающую скатъ горы. По ней быстро шелъ какой-то человѣкъ. Его темная фигура ясно обрисовалась на зеленомъ фонѣ. Я замѣтилъ его и быстроту его хода, но скоро забылъ о немъ, спѣша по своему дѣлу.
Черезъ часъ съ небольшимъ я дошелъ до отеля въ Мейрингенѣ. Старикъ Штейлеръ стоялъ на крыльцѣ.
— Ну, что? Ей не хуже, надѣюсь? — поспѣшно проговорилъ я.
Недоумѣніе выразилось на лицѣ хозяина и при первомъ содроганіи его бровей сердце у меня замерло.
— Вы не писали этой записки? — спросилъ я, вынимая письмо изъ кармана. — Въ отелѣ нѣтъ больной англичанки?
— И не было, — отвѣтилъ онъ. — Но на конвертѣ адресъ отеля! А! вѣроятно, записку написалъ высокій англичанинъ, пріѣхавшій послѣ того, какъ вы ушли. Онъ говорилъ…
Но я уже не слушалъ объясненій хозяина, Въ паническомъ страхѣ я бѣжалъ внизъ по деревенской улицѣ къ тропинкѣ, съ которой только-что спустился. Спускаться мнѣ пришлось цѣлый часъ. Несмотря на всѣ мои усилія, прошло еще два, прежде чѣмъ я снова очутился у водопада. Альпійская палка Холмса стояла, попрежнему, у скалы, куда онъ поставилъ ее. Но самого Холмса не было и слѣда, и я напрасно звалъ его. Отвѣтомъ мнѣ былъ только мой собственный голосъ, повторяемый эхомъ окружавшихъ меня скалъ.
При видѣ альпійской палки, я похолодѣлъ и чуть было не лишился чувствъ. Итакъ, Холмсъ не ушелъ въ Розенлау. Онъ оставался на этой тропинкѣ въ три фута, съ одной стороны которой высились отвѣсныя скалы, а съ другой — зіяла бездонная пропасть, до тѣхъ поръ, пока не настигъ его врагъ. Молодой швейцарецъ также исчезъ. Вѣроятно, онъ былъ подкупленъ Моріэрти и ушелъ, оставивъ враговъ наединѣ другъ съ другомъ. Что же случилось потомъ? Кто могъ сказать, что случилось потомъ?
Минуты двѣ я не могъ собраться съ силами, ужасъ при мысли о случившемся ошеломилъ меня. Потомъ я сталъ припоминать методу Холмса и попытался примѣнить ее къ разыгравшейся трагедіи. Увы! Это было очень легко! Во время нашего разговора мы не дошли до конца тропинки, и альпійская палка указывала на мѣсто нашей остановки. Темная почва всегда сыра отъ брызгъ, и на ней былъ бы замѣтенъ даже слѣдъ птицы. На концѣ тропинки были ясно видны два ряда слѣдовъ человѣческихъ ногъ, оба въ противоположномъ направленіи отъ меня. Обратныхъ слѣдовъ не было видко. На разстояніи нѣсколькихъ ярдовъ отъ конца тропинки почва была вся вытоптана и превратилась въ грязь, а кусты терновника и папоротника, окаймлявшіе пропасть, вырваны. Я легъ ничкомъ и сталъ смотрѣть внизъ. Брызги лстѣли вокругъ меня. Стемнѣло, и я видѣлъ только блестящія отъ сырости черныя скалы и далеко внизу сверкающіе, разлетающіеся брызги воды. Я крикнулъ, но въ отвѣтъ до моего слуха донесся только тотъ же получеловѣческій крикъ водопада.
Однако, мнѣ было суждено получить послѣдній привѣтъ отъ моего друга и товарища, Я уже говорилъ, что его альпійская палка осталась прислоненной къ скалѣ, которая выступала надъ тропинкой. На вершинѣ скалы я замѣтилъ что-то блестящее и, поднявъ руку, досталъ серебряный портсигаръ, который онъ всегда носилъ съ собой. Когда я поднялъ его, на землю слетѣлъ маленькій клочокъ бумаги, лежавшій подъ нимъ. Развернувъ бумагу, я увидѣлъ, что это три странички, вырванныя изъ записной книжки Холмса и адресованныя ко мнѣ. Какъ на характеристичную особенность моего друга могу указать на то, что выраженія были такъ же точны, а почеркъ такъ же твердъ и разборчивъ, какъ будто записка была написана въ его кабинетѣ.
«Милый Ватсонъ, — писалъ Холмсъ, — пишу эти строки, благодаря любезности м-ра Моріэрти, который ожидаетъ меня для окончательнаго рѣшенія возникшихъ между нами вопросовъ. Онъ описалъ мнѣ нѣсколькими штрихами, какъ ему удалось ускользнуть отъ англійской полиціи и узнать о нашемъ мѣстопребываніи. Эти подробности только подтверждаютъ мое высокое мнѣніе о его способностяхъ. Я радъ, что буду нмѣть возможность освободить общество отъ дальнѣйшаго пребыванія Моріэрти среди него, хотя боюсь, что заплачу за это цѣной, которая опечалитъ моихъ друзей и въ особенности васъ, дорогой Ватсонъ. Но я уже говорилъ вамъ, что моя карьера достигла кульминаціонной точки и что для меня не могло быть лучшаго конца. Для полноты признанія долженъ сказать вамъ, что былъ убѣжденъ, что письмо изъ Мейрингена не что иное, какъ западня, и отпустилъ васъ въ увѣренности, что произойдетъ нѣчто въ родѣ случившагося теперь. Скажите слѣдователго Паптерсону, что бумаги, нужныя для уличекія шайки, хранятся въ ящикѣ „М“, въ синемъ конвертѣ съ надписью „Моріэрти“. Передь отъѣздомъ изъ Англіи я сдѣлалъ всѣ распоряженія насчетъ моего имущества передалъ ихъ моему брату Майкрофту. Прошу васъ передать мой поклонъ миссисъ Ватсонъ и вѣрить въ искреннюю преданность
Вашего Шерлока Холмса».
Все остальное можно передать въ нѣсколькихъ словахъ. Осмотръ экспертовъ не оставилъ никаrèoro сомнѣнія насчетъ того, что борьба кончилась такъ, какъ она должна была кончиться, т.-е. что оба противника упали въ пропасть, обхвативъ другъ друга. Всякая попытка найти тѣла была признана совершенно безнадежной, и тамъ, на днѣ страшнаго, пѣнящагося водоворота, нашли вѣчный покой тѣла опаснѣйшаго изъ преступниковъ своего времени и искуснѣйшаго изъ борцовъ за законъ. Молодой швейцарецъ исчезъ; нѣтъ сомнѣнія, что это былъ одинъ изъ многочисленкыхъ агентовъ, состоявшихъ въ распоряженіи Моріэрти. Что касается до шайки, то многіе изъ публики, вѣроятно, помнятъ записку, въ которой Холмсъ подробно излагалъ ея организацію, и тотъ гнетъ, подъ которймъ ее держалъ умершій предводитель. На процессѣ было обнаружено мало подробностей относительно этого ужаснаго человѣка, и если мнѣ пришлось теперь подробно описать его жизнь, то это вызвано тѣми недобросовѣстными защитниками, которые старались обѣлить его память нападками на того, кого я всегда буду считать лучшимъ и умнѣйшимъ изъ всѣхъ извѣстныхъ мнѣ людей.