Помню, помню—и другое. Ночь. Неаполь. Сонъ счастливый.
Какъ же все перемѣнилось? Люди стали смертной нивой.
Отвратительно-красивый отблескъ лавы клокоталъ,
Точно чѣмъ-то былъ поддѣланъ между этихъ черныхъ скалъ.
5 Въ страшной жидкости кипѣла точно чуждая прикраса,
Какъ разорванное тѣло, какъ растерзанное мясо.
Точно пинія вздымался расползающійся паръ,
Накоплялся и взметался ужасающій пожаръ.
Красный, сѣрый, темно-сѣрый, бѣлый паръ, а снизу лава,—
10 Такъ чудовищный Везувій забавлялся величаво.
Изверженье, изверженье, въ самомъ словѣ ужасъ есть,
Въ немъ уродливость намековъ, всѣхъ оттѣнковъ намъ не счесть.
Въ немъ размахъ, и пьяность, рьяность огневого водопада,
Убѣдительность потока, отвратительность распада.
15 Тамъ въ одной спаленной грудѣ—звѣри, люди, и дома,
Пепелъ, болѣе губящій, чѣмъ Азійская чума.
Свѣтъ искусства, слово мысли, губы въ первомъ поцѣлуѣ,
Замели, сожгли, застигли лавно-пепельныя струи.
Ненасытнаго удава звенья сжали цѣлый міръ,
20 Здѣсь хозяинъ пьяный—Лава, будутъ помнить этотъ пиръ.
К. Д. Бальмонтъ. Полное собраніе стиховъ. Томъ пятый. Изданіе второе — М.: Изд. Скорпіонъ, 1911