Помню, помню — и другое. Ночь. Неаполь. Сон счастливый.
Как же всё переменилось? Люди стали смертной нивой.
Отвратительно красивый отблеск лавы клокотал,
Точно чем-то был подделан между этих чёрных скал. 5 В страшной жидкости кипела точно чуждая прикраса,
Как разорванное тело, как растерзанное мясо.
Точно пиния вздымался расползающийся пар,
Накоплялся и взметался ужасающий пожар.
Красный, серый, тёмно-серый, белый пар, а снизу лава, — 10 Так чудовищный Везувий забавлялся величаво.
Изверженье, изверженье, в самом слове ужас есть,
В нём уродливость намёков, всех оттенков нам не счесть.
В нём размах, и пьяность, рьяность огневого водопада,
Убедительность потока, отвратительность распада. 15 Там в одной спалённой груде — звери, люди, и дома,
Пепел, более губящий, чем Азийская чума.
Свет искусства, слово мысли, губы в первом поцелуе,
Замели, сожгли, застигли лавно-пепельные струи.
Ненасытного удава звенья сжали целый мир, 20 Здесь хозяин пьяный — Лава, будут помнить этот пир.
К. Д. Бальмонт. Полное собрание стихов. Том пятый. Издание второе — М.: Изд. Скорпион, 1911 