Я мать, и я люблю дѣтей.
Едва зажжется Мѣсяцъ, серповидно,
Я плачу у окна.
Мнѣ больно, страшно, мнѣ мучительно-обидно. 5 За что такая доля мнѣ дана?
Зловѣщій прудъ, погостъ, кресты,
Мнѣ это все отсюда видно,
И я одна.
Лишь Мѣсяцъ свѣтитъ съ высоты. 10 Онъ жнетъ своимъ серпомъ? Что̀ жнетъ? Я брежу. Полно. Стыдно.
Будь твердой. Плачь, но твердой нужно быть.
Отъ Неба до Земли, сіяя,
Идетъ и тянется нервущаяся нить.
Ты мать, умѣй, забывъ себя, любить.
15 Да, да, я мать, и я дурная,
Что не умѣла сохранить
Своихъ дѣтей.
Ихъ всѣхъ сманила въ прудъ Колдунья злая,
Которой нравится сводить съ ума людей. 20 Тихонько ночью приходила,
Когда такъ крѣпко я спала,
Мой сонъ крѣпя, дѣтей будила.
Какая въ ней скрывалась сила,
Не знаю я. Весь міръ былъ мгла. 25 Своей свѣчой она свѣтила,
И въ прудъ ея свѣча вела.
Чѣмъ, чѣмъ злодѣйка ворожила,
Не знаю я.
О, съ тѣми, кто подъ сердцемъ былъ, разстаться, 30 О, жизнь безсчастная моя!
Лишь въ мысляхъ иногда мы можемъ увидаться,
Во снѣ.
Но это все—не все. Она страшнѣй, чѣмъ это.
И казнь безжалостнѣй явила Вѣдьма мнѣ. 35 Вонъ тамъ, въ сіяньи мѣсячнаго свѣта,
Въ той люлькѣ, гдѣ качала я дѣтей,
Когда малютками они моими были,
И каждый былъ игрушкою моей,
Предъ тѣмъ, какъ спрятался въ могилѣ 40 И возростилъ плакунъ-траву,
Лежитъ подмѣнышъ злой, уродливый, нескладный,
Котораго я нежитью зову,
Свирѣпый, колченогій, жадный,
Глазастый, съ страшною распухшей головой, 45 Ненасытимо-плотоядный,
Подмѣнышъ злой.
Чуть взглянетъ онъ въ окно—и листъ березы вянетъ.
Шуршитъ недобрый вихрь желтѣющей травой,—
Вдругъ схватитъ дудку онъ, играть безумно станетъ, 50 И молнія въ овины грянетъ,
И пляшетъ все кругомъ, какъ въ пляскѣ хоровой,
Несутся камни и полѣнья,
Подмѣнышъ въ дудку имъ дудитъ,
А люди падаютъ, въ ихъ сердцѣ онѣмѣнье, 55 Молчатъ, блѣднѣютъ—страшный видъ.
А онъ глядитъ, глядитъ стеклянными глазами,
И ничего не говоритъ.
Я не пойму, старикъ ли онъ,
Ребенокъ ли. Онъ тѣшится надъ нами. 60 Молчитъ и ѣстъ. Вдругъ тихій стонъ.
И жутко такъ раздастся голосъ хилый:—
„Я старъ, какъ древній лѣсъ!“
Повѣетъ въ воздухѣ могилой.
И точно встанетъ кто. Мелькнулъ, прошелъ, исчезъ.
65 Однажды я на страшное рѣшилась:—
Убить его. Жить стало невтерпежъ.
За что такая мнѣ немилость?
Убрать изъ жизни эту гнилость.
И вотъ я наточила ножъ. 70 А! какъ сегодня ночь была, такая,
На небѣ Мѣсяцъ всталъ серпомъ.
Онъ спалъ. Я подошла. Онъ спалъ. Но Вѣдьма злая
Слѣдила въ тайности, стояла за угломъ.
Я не видала. Я надъ нимъ стояла: 75 Я только видѣла его.
Въ моей душѣ горѣло жало.
Я только видѣла его.
И жажду тѣшила нѣмую:—
Вотъ эту голову, распухшую и злую, 80 Отрѣзать, отрубить, чтобы исчезъ паукъ,
Притихъ во мракѣ гробовомъ.
„Исчезнешь ты!“ И я ударила ножомъ.
И вдругъ—
Не тѣло предо мной, мякина, 85 Солома, и въ соломѣ кровь,
Да, въ каждомъ стеблѣ кровь и тина.
И вотъ я на пруду. Трясина.
И въ домѣ я опять. И вновь
Бѣлѣетъ Мѣсяцъ серповидно. 90 И я у моего окна.
Въ углу подмѣныша мнѣ видно.
Тамъ за окномъ погостъ. Погостъ. И я одна.
К. Д. Бальмонтъ. Полное собраніе стиховъ. Томъ шестой. Изданіе второе — М.: Изд. Скорпіонъ, 1911