Письмо к издателям Вестника Европы править
Уже три года, милостивые государи, как я имею честь именоваться рыцарем священного ордена супругов — ордена, которого первым учредителем и гроссмейстером почитают нашего праотца, блаженной памяти Адама и в который, если не ошибаюсь, записаны две трети человеческого рода. Один из вас, сказывали мне, обведен уже вокруг аналоя, а другому, если верить тому, что говорят люди, и наяву и во сне грезится одна только женитьба. В час добрый! Итак, имею причину думать, что вам непротивно будет напечатать в вашем журнале некоторые мысли, полезные для людей женатых и внушенные мне собственным моим опытом.
Известно вам (это относится к женатому издателю Вестника и вообще ко всем женатым людям Европы, Азии, Африки, Америки и Южной Индии; а вы, господин холостой издатель, будьте внимательны, верьте и пользуйтесь нашими опытами) — известно вам, что все мы, то есть мужья, терпеливы, снисходительны, воздержаны, трудолюбивы, сговорчивы, скромны, бережливы, а более всего постоянны и верны — об этом никто и не спорит. Известно вам, что все неприятности семейственной жизни, огорчения, перевороты фортуны, ссоры и нарушения супружеских обязанностей должны поставлен быть насчет любезнейших наших половин, которые, на беду земного шара, созданы ветреными, прихотливыми, непостоянными, любопытными, жадными и прочая, и прочая, и прочая. Все это вам известно; следовательно будет излишне представлять вам в пример нашего прародителя Адама и искать в земном раю доказательства моей истины, доказательства, которое признаться мимоходом, не совсем было бы убедительно в наше время. Мы так непохожи теперь на добросовестных праотцев наших, что не для чего нас с ними и сравнивать. Не стану также начислять вам бесчисленного множества примеров, заимствованных из земного ада, то есть из древней и новой истории, которые неоспоримо доказали бы всему свету, что без жены человек был бы созданием совершенным. Не почитаю за нужное сказывать, что такой-то очень странен, именно оттого, что жена его очень любезна; что этот обезглавлен, единственно оттого, что жена его сделалась слишком славною; что на такого-то все стали указывать пальцами с тех пор, как жена его пропала; что этот не смеет показаться в люди с тех пор, как жена его себя показала; что этот поднял нос с той самой минуты, как жена его унизилась; что наконец этот живет в крайней нищете оттого точно, что жена его жила слишком богато: все это было бы одно пустословие. Кто хочет доказывать, что наши жены не годятся никуда, тот право не имеет никакой нужды искать доказательств своих вдали — ему только стоит осмотреться вокруг себя, и дело кончено. Короче сказать, милостивые государи, зло явное; надобно думать о том, как бы его исправить, и вот этот великий предмет, которым я занимаюсь в эту минуту. Другой на моем месте сказал бы вам: «Друзья мои, соединимся, призовем на помощь искусство Демосфенов и Цицеронов; начнем опровергать наших противниц по правилам логики и красноречия; выставим наружу их гибельные прелести, их милые недостатки; сорвем с них ту очарованную дичину, которая всякого увлекает в их сети, и скажем торжественно миру — смотри безумец, чему ты удивлялся». Так вероятно поступил бы на моем месте другой; но я, милостивые государи, будучи уверен, что злословие более вредно нежели полезно, и будучи мужем во всей обширности этого слова, следовательно философом настоящим, имею честь объявить вам, что мнение мое об этом деле совсем другое, и вот оно: нам мужчинам нельзя обойтись без женщин; следовательно, само по себе разумеется, нельзя не иметь жен — это зло необходимое. Женщины имеют недостатки — известное дело! Мы, мужчины, будучи сами по себе совершенны, впадаем иногда в проступки единственно оттого, что принужден быть мужьями наших жен! И что ж в таком случае делать? Перестать с ними браниться, и приступить к исправлению этих опасных грешниц, которые и нас — чего доброго! — увлекут за собою туда, где вечный плач и вечный скрежет зубов! Итак, государи мои, согласимся исправить любезных своих половин, и мир обратится для нас опять в тот светлый Эдем, из которого выгнаны мы по милости женщины — скажу мимоходом, что мы и теперь наслаждались бы удовольствиями райской жизни, когда бы эта система исправления за несколько тысяч лет перед сим пришла в голову прародителю Адаму! В его время эта система легко бы могла быть всеобщею, потому вероятно, что тогда на земле всего-навсего считалось один только муж и одна жена — в наше время, напротив, нельзя ожидать такого единодушия и согласия! Что муж, то мнение! Признаюсь вам откровенно, мне удавалось не один раз слышать, как один муж бранил жену свою за то именно, что другой его сосед называл лучшею добродетелью женщины.
Например, загляните в один из уездных наших городов, если угодно, в Балахну, в Муром, в Крапивну, в Кинешму и пр. и пр.; подслушайте некоторых мужей в ту минуту, когда они дают спасительные наставления своим женам — везде, или почти везде услышите вы одно: «Помилуй, душенька! на тебя больно глядеть! ты никак не умеешь обходиться с людьми! заикаешься, говоря с человеком порядочно одетым; кашляешь так громко, что все окна в гостиной дрожат, когда надобно завести материю с приятелями, приезжими из Москвы или из губернского города! Желал бы на время переселять тебя в столицу — там научилась бы ты говорить много, приятно, и не сказать ничего! восхищаться от хорошей погоды, быть в отчаяний от дурной, и прочее и прочее. Вместо того чтобы занимать моих друзей, которые заезжают к нам на минуту издалека мимоездом — ты молчишь, или шьешь в пяльцах, или заботишься о хозяйстве, или нянчишься с детьми… Не могу надивиться своей глупости! Кто не велел мне искать жены в Москве, где миллион красавиц, ловких, разговорчивых, образованных! Боже мой! в Москве один Кузнецкий мост стоит доброго института! Всякая молодая девушка, по крайней мере, раз шесть в неделю должна побывать в десяти модных лавках! Неприметно, покупая конфеты, сюрпризы, сувениры, соломенные шляпки, научится она ловкости в обращении, и даже познакомится с философиею, например: из десяти купивших у Md. Martain прекрасные парижские картинки, на которых молодая дама приседает так мило и говорит: je vous félicite (поздравляю вас с Новым годом), девять, без сомнения, будут приседать к будущему новому году со всею парижскою ловкостью; зайди к Mr. St. Vincent: тебе подадут книгу, ты вздумаешь ее развернуть — и что же? — у вас в руках вместо книги коробочка — сыплются конфеты — покупаешь — а в голове твоей пробуждается мысль: книга есть эмблема занятия, а конфеты, которых никак не ожидал бы в ней найти, эмблема того удовольствия, которое неразлучно с занятием — ты кушаешь конфеты — пользуешься нравоучением, и может быть завтра, за туалетом своим, развернешь на минуту библию, роман, комедию. Таких примеров миллионы. Молодая женщина, которая поутру съездит в английский магазин к Буссару, в модную церковь к обедне, в манеж и еще в десять других мест, в несколько часов успеет собрать порядочный запас впечатлений разного рода: там заметит она острое слово, здесь приятный жест, там новый способ кланяться, или улыбаться, или смотреть — всем этим воспользуется, и возвратится домой совершеннее! — А здесь, в уездном городе? какое сравнение! от кого занять приятности! много ли найдешь случаев философствовать! в двадцать, в тридцать, в сорок лет ничего умного не услышишь от русского купца, который, отмеряв тебе несколько аршин тафты или атласу, скажет: милости, прошу пожаловать в другой раз, поклонится в пояс и замолчит. О, я безумный! кто про сил меня искать жены в уезде!» — Натурально, милостивые государи, что такое нравоучение и самой почтительной супруге не может понравиться — а много ли почтительных в Русском царстве? Ссора, шум; жена сидит, надувшись; муж ходит нахмурясь; семейство расстроено навеки!
Таковы мужья в уездах (с некоторыми выключениями однако; но выключения в сторону). Теперь послушаем мужей московских (из их числа позвольте выключить вас, любезный издатель Вестника Европы, потому что я к вам пишу, и некоторых других коротких моих знакомцев, потому что я с ними дружен); что мы услышим? Многие из них поминутно твердят своей половине: "Признаюсь вам, милый друг, что ваши издержки чрезвычайны! Какая мне польза от ваших приятностей, от вашего уменья жить, от вашего искусства обходиться с знакомыми и незнакомыми, когда за все это принужден я отплачиваться наличными деньгами! Я советовал бы вам реже посещать Кузнецкий мост, а чаще заглядывать в детскую, к вашим детям; ездить в университетскую церковь, не для того чтобы слушать приветствия модных врагов супружества, которые восхищаются вами вслух и осмеивают вас исподтишка, в ожидании той минуты, когда отворят двери музея и вам начнут показывать чучел и уродов в банках, — а просто для того чтобы молиться и успокаивать сердце мыслями о Боге; также вы очень хорошо поступили бы, если бы перестали покупать в модных лавках сюрпризы, а вздумали бы сделать мне сюрприз своею экономиею, своею заботливостью о воспитании ваших детей, своею привязанностью к упражнениям полезным. Будем ли мы счастливее, согласнее, спокойнее, оттого что ваша голова будет острижена а lа Titus, a la Barbe-rousse, a la Barbe-bleu, что на ногах ваших будут башмаки новейшего фасона, а на голове антики, найденные в Геркуланум? Не могу надивиться моей оплошности! кто не велел мне искать жены в уезде! Простоту и незнание никаких разорительных прихотей всегда предпочту вашей любезности, вашей образованности, вашему навыку обращаться в свете! мишура, шумиха — более ничего! — Вообразите, милостивые государи, с каким лицом должна светская женщина выслушать эту проповедь, которая слишком отзывается уездом! Ссора, колкие слова, холодность, жена запирается в свою диванную плакать и думать о новых победах; муж уходит в свой кабинет, нахмурив брови; целый месяц и он и она живут в одном доме, едят и пьют за одним столом, не говоря друг с другом ни слова — далее — далее — и счастье семейственное расстроено навеки!
Что же делать? мужья уездные должны ли отослать своих жен к каким-нибудь столичным профессорам светской жизни на выучку? Мужья московские должны ли запереть своих жен крепко-накрепко, и выпускать их только по воскресеньям и в табельные дни к обедне, и то в такую церковь, куда ни один светский человек не заглядывает, и где поют на крылосах одни дьячки нестройными голосами? Или не вздумать ли вам выдавать журнал, например под названием Настольная книга для женатых, в котором критически разбирали бы мы все недостатки наших жен, рассматривали причины семейственных раздоров, и наконец предлагали бы вернейшие способы, как жены могут делать счастливыми мужей своих, которые все без исключения достойны счастья, ибо все до одного бывают дурны только от жен своих? Наконец, не благоразумно ли будет нам прибегнуть, и к строгости, некоторым полезным наказаниям, а в случае крайности и к разводу
Обо всем этом, милостивые государи, всякий из вас может думать, как ему угодно — я с своей стороны изобрел самое легкое и по моему мнению самое действительное средство. Предлагаю собственную жену мою, женщину воспитанную в Москве и очень знакомую с большим светом, одному из добрых мужей, живущих в уезде, например в Ливнах, Кашире, Жиздре, Козельске, и других городах Российской империи; пускай научит он ее скромности, простотой обхождения, бережливости и прочим смиренным добродетелям, отличающим супруг уездных; а мне пускай вверит на известное время и на таких условиях, какие сам рассудит назначить, любезную свою провинциалку, пускай мужья всего света последуют нашему примеру, и в год, а много-много в два, семейственное счастье сделается всеобщим; уездные жены займут несколько образованности и наружного блеска от мужей столичных, и в то же время забудут грубую привычку заниматься всякую минуту своими детьми, думать об экономии, любить порядок и упражнение — пороки, которые весьма скоро бывают исправляемы в столицах, а жены столичные возвратятся из уездов с порядочным запасом добродетелей скромных, не ослепительных, но, сказать правду, для счастья семейственного необходимых. — Какова покажется вам моя выдумка, милостивые государи, женатые люди? Прошу вас покорно, прежде нежели вы вздумаете надо мною смеяться, узнать на опыте, говорю ли я правду?
Прилагаю при сем мой адрес для того доброго провинциала, который рассудит привезти ко мне свою уездную жену, и взять от меня мою московскую: живу близ Красного холму, в собственном доме-- огромное каменное строение, со множеством лавок в низу, и особенно заметное по вывеске булочника, на которой изображен крендель в зубах золотого коронованного льва. Спросите Лукьяна Демидовича Грибосолова. Я очень известен за Яузским мостом.
[Жуковский В. А.] Письмо к издателям Вестника Европы: (Статья полезная для женатых): [Шутка] / [Лукьян Демидович Грибосолов, псевд.] // Вестн. Европы. — 1809. — Ч. 46, N 15. — С. 161-173.