Смотри въ волненіи народы, |
Государь,
Ваше царствованіе начинается подъ удивительно счастливымъ созвѣздіемъ. На Васъ нѣтъ кровавыхъ пятенъ, у Васъ нѣтъ угрызеній совѣсти.
Вѣсть о смерти Вашего отца Вамъ принесли не убійцы его. Вамъ не нужно было пройти по площади облитой русской кровью, чтобъ сѣсть на тронъ, Вамъ не нужно было казнями возвѣстить народу Ваше восшествіе.
Лѣтописи Вашего дома едва-ли представляютъ одинъ примѣръ такого чистаго начала.
И это не все.
Отъ Васъ ждутъ кротости, отъ Васъ ждутъ человѣческаго сердца. — Вы необыкновенно счастливы!
Судьба, случайность, все — окружило Васъ чѣмъ-то говорящимъ въ Вашу пользу. Вы одни изъ всѣхъ Вашихъ родились въ Москвѣ и родились въ то время, какъ она воскресала къ новой жизни послѣ очистительнаго пожара. Бородинскія и Торутинскія пушки, едва воротившіяся изъ-за границы, еще покрытыя парижской пылью, возвѣстили съ высотъ Кремля о Вашемъ рожденіи. Я пятилѣтнимъ ребенкомъ слушалъ ихъ, и помню.
Рылѣевъ привѣтствовалъ Васъ совѣтомъ, — вѣдь Вы не можете отказать въ уваженіи этимъ сильнымъ бойцамъ за волю, этимъ мученикамъ своихъ убѣжденій? — Почему именно Ваша колыбель внушила ему стихъ кроткій и мирный? Какой пророческій голосъ сказалъ ему, что на Вашу дѣтскую голову падетъ со временемъ корона?
Васъ воспиталъ поэтъ, котораго любила Россія.
Въ день Вашего совершеннолѣтія была облегчена судьба нашихъ мучениковъ. — Да, Вы удивительно счастливы!
Потомъ Ваше путешествіе по Россіи. Я его видѣлъ — и больше, я его очень помню; черезъ Ваше предстательство моя судьба географически улучшилась, меня перевели изъ Вятки во Владиміръ — я не забылъ это.
Сосланный, въ дальнемъ за-волжскомъ городѣ, я смотрѣлъ на простую любовь, съ которой шелъ Вамъ на встрѣчу бѣдный народъ, и думалъ: “Чѣмъ Онъ заплатитъ за эту любовь?”
Вотъ оно, время уплаты и какъ она Вамъ легка! Дайте волю Вашему сердцу. Вы вѣрно любите Россію — и Вы можете такъ много—много сдѣлать для народа русскаго.
Я тоже люблю народъ русскій, я его покинулъ изъ любви, я не могъ, сложа руки и молча, остаться зритѣлемъ тѣхъ ужасовъ, которые надъ нимъ дѣлали помѣщики и чиновники.
Удаленіе мое не измѣнило моихъ чувствъ, середь чужихъ, середь страстей вызванныхъ войной, я не свернулъ мое знамя. И на дняхъ еще, во мнѣ англійскій народъ всенародно привѣтствовалъ народъ русскій.
Разумѣется, моя хоругвь — не Ваша, я неисправимый Соціалистъ, Вы самодержавный Императоръ; но между Вашимъ знаменемъ и моимъ можетъ быть одно общее — именно та любовь къ народу, о которой шла рѣчь.
И во имя ея я готовъ принести огромную жертву. Чего не могли сдѣлать ни долголѣтнія преслѣдованія, ни тюрьма, ни ссылка, ни скучныя скитанія изъ страны въ страну — то я готовъ сдѣлать изъ любви къ народу.
Я готовъ ждать, стереться, говорить о другомъ, лишь бы у меня была живая надежда, что Вы что-нибудь сдѣлаете для Россіи.
Государь, дайте свободу русскому слову. Уму нашему тѣсно, мысль наша отравляетъ нашу грудь отъ недостатка простора, она стонетъ въ ценсурныхъ колодкахъ. Дайте намъ вольную рѣчь… намъ есть что сказать міру и своимъ.
Дайте землю крестьянамъ. Она и такъ имъ принадлежитъ; смойте съ Россіи позорное пятно крѣпостнаго состоянія, залечите синіе рубцы на спинѣ нашихъ братій — эти страшные слѣды презрѣнія къ человѣку.
Отецъ Вашъ, умирая — не бойтесь, я знаю, что говорю съ сыномъ — признался, что онъ не успѣлъ сдѣлать всего что хотѣлъ для всѣхъ своихъ подданныхъ… Крѣпостное состояніе явилось какъ угрызеніе совѣсти въ послѣднюю минуту.
Онъ не успѣлъ въ тридцать лѣтъ освободить крестьянъ!
Торопитесь! Спасите крестьянина отъ будущихъ злодѣйствъ, спасите его отъ крови, которую онъ долженъ будетъ пролить…
…Я стыжусь, какъ малымъ мы готовы довольствоваться; мы хотимъ вещей, въ справѣдливости которыхъ Вы такъ-же мало сомнѣваетесь, какъ и всѣ.
На первый случай намъ и этого довольно…
— Быть-можетъ — на той высотѣ, на которой Вы стоите, окруженные туманомъ лести, Вы удивитесь моей дерзости; можетъ даже разсмѣетесь надъ этой потерянной песчинкой изъ семидесяти милліоновъ песчинокъ, составляющихъ Вашъ гранитный пьедесталъ.
А лучше не смѣяться. Я говорю только то, что у насъ молчатъ. Для этого я и поставилъ на свободной землѣ первый русскій станокъ, онъ какъ электрометръ показываетъ дѣятельность и напряженіе сгнетенной силы…
Нѣсколько капель воды, не находящія выхода, достаточны чтобъ разорвать гранитную скалу.
Государь, если эти строки дойдутъ до Васъ, прочтите ихъ беззлобно, одни — и подумайте потомъ. Вамъ не часто придется слышать искренній голосъ свободнаго Русскаго.
10 Марта 1855