Отъ Васъ ждутъ кротости, отъ Васъ ждутъ человѣческаго сердца. — Вы необыкновенно счастливы!
Судьба, случайность, все — окружило Васъ чѣмъ-то говорящимъ въ Вашу пользу. Вы одни изъ всѣхъ Вашихъ родились въ Москвѣ и родились въ то время, какъ она воскресала къ новой жизни послѣ очистительнаго пожара. Бородинскія и Торутинскія пушки, едва воротившіяся изъ-за границы, еще покрытыя парижской пылью, возвѣстили съ высотъ Кремля о Вашемъ рожденіи. Я пятилѣтнимъ ребенкомъ слушалъ ихъ, и помню.
Рылѣевъ привѣтствовалъ Васъ совѣтомъ, — вѣдь Вы не можете отказать въ уваженіи этимъ сильнымъ бойцамъ за волю, этимъ мученикамъ своихъ убѣжденій? — Почему именно Ваша колыбель внушила ему стихъ кроткій и мирный? Какой пророческій голосъ сказалъ ему, что на Вашу дѣтскую голову падетъ со временемъ корона?
Васъ воспиталъ поэтъ, котораго любила Россія.
Въ день Вашего совершеннолѣтія была облегчена судьба нашихъ мучениковъ. — Да, Вы удивительно счастливы!
Потомъ Ваше путешествіе по Россіи. Я его видѣлъ — и больше, я его очень помню; черезъ Ваше предстательство моя судьба географически улучшилась, меня перевели изъ Вятки во Владиміръ — я не забылъ это.
Сосланный, въ дальнемъ за-волжскомъ городѣ, я смотрѣлъ на простую любовь, съ которой шелъ Вамъ на встрѣчу бѣдный народъ, и думалъ: “Чѣмъ Онъ заплатитъ за эту любовь?”
Вотъ оно, время уплаты и какъ она Вамъ легка! Дайте волю Вашему сердцу. Вы вѣрно любите Россію — и Вы можете такъ много—много сдѣлать для народа русскаго.
Я тоже люблю народъ русскій, я его покинулъ изъ любви, я не могъ, сложа руки и молча, остаться зритѣлемъ тѣхъ ужасовъ, которые надъ нимъ дѣлали помѣщики и чиновники.
Удаленіе мое не измѣнило моихъ чувствъ, середь чужихъ, середь страстей вызванныхъ войной, я не свернулъ мое знамя. И на дняхъ еще, во мнѣ англійскій народъ всенародно привѣтствовалъ народъ русскій.
