Жилъ да былъ себѣ старикъ со старухою, бѣдные-бѣдные! Хлѣба-то у нихъ не было; вотъ они поѣхали въ лѣсъ, набрали жолудей, привезли домой и начали ѣсть. Долго ли, коротко ли они ѣли, только старуха уронила одинъ жолудь въ подполье. Пустилъ жолудь ростокъ и въ небольшое время доросъ до полу. Старуха запримѣтила и говоритъ: „старикъ! надобно полъ-та прорубить; пускай дубъ ростетъ выше; какъ выростетъ, не станемъ въ лѣсъ за жолудями ѣздить, станемъ въ избѣ рвать“. Старикъ прорубилъ полъ; дерево росло-росло и выросло до потолка. Старикъ разобралъ и потолокъ, а послѣ и крышу снялъ; дерево все ростетъ да ростетъ, и доросло до самаго неба. Не стало у старика со старухой жолудей, взялъ онъ мѣшокъ и полѣзъ на дубъ. Лѣзъ-лѣзъ, и взобрался на небо[2]. Ходилъ-ходилъ по небу, увидалъ: сидитъ кочетокъ-золотой гребенекъ, маслена головка, и стоятъ жорновцы. Вотъ старикъ-атъ долго не думалъ, захватилъ съ собою и кочетка и жорновцы и спустился въ избу. Спустился и говоритъ; „какъ намъ, старуха быть, что намъ ѣсть?“—Постой, молвила старуха, я попробую жорновцы. Взяла жорновцы и стала молоть: анъ блинъ да пирогъ, блинъ да пирогъ! что ни повернетъ—все блинъ да пирогъ! И накормила старика.
Ѣхалъ мимо какой-то баринъ, и заѣхалъ къ старику со старухой въ хату. „Нѣтъ ли спрашиваетъ, чего-нибудь поѣсть?“ Старуха говоритъ: „чего тебѣ, родимой дать поѣсть, развѣ блинковъ?“ Взяла жорновцы и намолола: нападали блинки да пирожки. Проѣзжій поѣлъ и говоритъ: „продай мнѣ, бабушка, твои жорновцы“.—Нѣтъ, говоритъ старушка, продать нельзя. Онъ взялъ да и укралъ у ней жорновцы. Какъ увѣдали старикъ со старушкою, что украдены жорновцы, стали горе горевать. „Постой, говоритъ кочетокъ-золотой гребенекъ; я полечу, догоню!“ Прилетѣлъ онъ къ боярскимъ хоромамъ, сѣлъ на ворота и кричитъ: „кукуреку! бояринъ, бояринъ! отдай наши жорновцы золотые, голубые! бояринъ, бояринъ! отдай наши жорновцы золотые, голубые!“ Какъ услыхалъ баринъ, сейчасъ приказываетъ: „эй, малой! возьми-брось его въ воду“. Поймали кочетка, бросили въ колодезь; онъ и сталъ приговаривать: „носикъ, носикъ! пей воду; ротикъ, ротикъ! пей воду“—и выпилъ всю воду. Выпилъ всю воду и полетѣлъ къ боярскимъ хоромамъ; усѣлся на балконъ и опять кричитъ: „кукуреку! бояринъ, бояринъ! отдай наши жорновцы золотые, голубые! бояринъ, бояринъ! отдай наши жорновцы золотые, голубые!“ Баринъ велѣлъ повару бросить его въ горячую печь. Поймали кочетка, бросили въ горячую печь—прямо въ огонь; онъ и сталъ приговаривать: „носикъ, носикъ! лей воду; ротикъ, ротикъ! лей воду“—и залилъ весь жаръ въ печи. Вспорхнувъ, влетѣлъ въ боярскую горницу и опять кричитъ: „кукуреку! бояринъ, бояринъ! отдай наши жорновцы золотые, голубые! бояринъ, баяринъ! отдай наши жорновцы золотые, голубые!“ Гости услыхали это и побѣгли изъ дому, а хозяинъ побѣгъ догонять ихъ; кочетокъ-золотой гребенекъ схватилъ жорновцы, да и улетѣлъ съ ними.—(Записана издателемъ въ Воронежскомъ уѣздѣ).
