Персидская граница (Логофет)/1909 (ВТ:Ё)/9


[114]
IX
Кара-Кала — Кайне-Касыр

Укрепление Кара-Кала является общим из значительных по числу населения пунктов Закаспия… Почтово-телеграфная контора, таможня и несколько лавок наглядно указывают на это значение. Казачья сотня, резервная рота и штаб отдела пограничной стражи составляют его гарнизон. Общее впечатление этого пункта такое же, как и всех небольших городов в области. Вокруг русского города по течению реки Сумбару тянутся аулы оседлых туркмен принадлежащих к племени гоклан.

Ущелье, идущее от Кара-Кала по направлению к Дузлу-Тепе, в которое мы въехали, тянется между горным хребтом на расстоянии почти тридцати пяти вёрст и принадлежит к числу самых живописнейших мест Закаспийской области. При взгляде на открывающиеся вдоль дороги виды чудной растительности, невольно забывается сожжённая солнцем песчаная пустыня. Картины природы здесь поражают своим разнообразием, представляя собою изумительно красивые уголки. [115]Громадные серые скалы поднимаются на всём протяжении ущелья сплошными стенами, то расходясь далеко друг от друга и образуя долины, покрытые зарослями, то сближаясь, превращаются в широкий мрачный коридор с нависшими над дорогою карнизами. По дну ущелья, журча и прихотливо извиваясь, протекают воды Сумбара, берущего своё начало с высот Кара-Калинского хребта и впадающего в Атрек около Чата. Местами заросли казались целым непроницаемым лесом. Под склонами горного ущелья везде чувствовалось присутствие влаги, являющейся большой противоположностью горячим раскалённым степям. Громадные карагачи, чинары и гранатовые деревья привольно разрастались по берегу реки, покрывая собою все склоны ущелья. Переплетаясь с различными кустарниками, они в некоторых местах представляли собою заросли, куда не в состоянии заглянуть даже прямые лучи южного яркого солнца. Кое-где, пустив свои корни в расщелины скал, на страшной высоте виднелись кусты инжира, питающегося незначительным количеством влаги сохраняемой землёю, наполняющей эти расщелины. Порою перед нами расстилались небольшие долины, среди которых виднелись две-три кибитки туркмен, расположенных около участков, засеянных джугарою, арбузами и пшеницею. Иногда где-то высоко над нашими головами слышалось журчание воды, просачивающейся сквозь каменные массивы горного кряжа. Словно бриллианты искрились на солнце капли падающей воды, выступая будто слёзы [116]на каменной поверхности. В этих местах на всех карнизах виднелась изумрудного цвета свежая зелёная трава, имея вид шелковистого бархатного ковра, задрапировавшего красивыми складками серые скалы. Тёмные тоны различных видов мха покрывали огромные обломки скал, разбросанных по ущелью. Колоссальный геологический переворот, образовавший эту грандиозную трещину, нагромоздил в некоторых местах целые горы камней. Кое-где на поверхности скалистых стен виднелись отверстия пещер, закрытых нависшими карнизами. Стаи летучих мышей, испуганные стуком копыт наших лошадей, гулко разносившегося по ущелью, поднимались и начинали носится в воздухе, издавая пронзительный визг…

— Когда-то, видимо, эти пещеры служили местом жительства для людей… — заговорил штаб-ротмистр N, — меня очень интересовали они, и поэтому я как-то раз вздумал исследовать две пещеры, про которые у местного населения ходят рассказы, что в них когда-то жила шайка разбойников, которые грабили всех в окрестностях и, по завоевании края русскими, были принуждены уйти в Персию, скрыв награбленные богатства в этих пещерах. Запаслись мы достаточным количеством верёвок, и я, устроив некоторое подобие люльки, употребляемое штукатурами при работах начал спускаться сверху. Вход в пещеру, как вы сами видите, находится от поверхности земли саженях в тридцати, причём, как можно предполагать, когда-то [117]карниз, начинавшийся сверху, зигзагами спускался к этой пещере и таким образом служил дорогою к ней. Впоследствии, вероятно, горная порода выветрилась и карниз обрушился, образовал гладкую стену, которую мы теперь видим. Ощущение было не из приятных, и невольно чувствовалось головокружение при взгляде вниз, вися над двухсотсаженной бездной. Перед пещерой сохранилась небольшая площадка, выйдя на которую, я направился в самую пещеру, взяв с собою на всякий случай запас свечей и верёвку. Внутри пещера довольно значительных размеров, сажень десять длины и сажени четыре ширины, при высоте от одной до трёх и четырёх сажень. С одной стороны на стене виден налёт чёрной копоти, по-видимому, давнего происхождения. В углу вырублен очаг. Далее эта пещера соединялась с другою коридором в несколько сажень длины; следующая пещера была несравненно больших размеров, и слабый свет свечей не давал возможности определить её размеры. Единственно, что чувствовалось — это страшная тяга воздуха, указывавшая на соединение её или с другими пещерами, или же с поверхностью земли. Нашел я несколько обломков грубо обделанных каменных предметов, имевших некоторое отдалённое сходство с плоскими чашками. Грунт в пещерах каменистый, хотя в некоторых местах видны кучи глины. Дальше по коридорам я свои исследования не рискнул продолжать, ввиду того что свечи тухли от тяги воздуха, да и, кроме того, чувствовалось какое-то невольное угнетённое состояние. [118]

Ущелье между тем всё расширялось и перед нами вдали уже виднелся аул Дузлу-Тепе, расположенный среди значительной долины, покрытой зеленью различных посевов.

— Здесь очень хорошая почва для земледелия, — заговорил штаб-ротмистр, — сеют всего много, а в особенности много бахчей. Всё местное население почти целое лето питается исключительно лепёшками из пшеничной муки (чуреки), да арбузами или дынями, поэтому их засевают в большом количестве. Ну, джугару, просо, рис тоже сеют и всё это родится недурно, за исключением пшеницы, которая и мелка, и имеет много примеси ржи. Кроме обычного здесь поливного хозяйства, уже в этих местах существуют так называемые богарные посевы.

— Вот странное название!.. — заинтересовался один из наших спутников.

— Богарные посевы?!. Да это, в сущности, посев без поливки… Для такого посева обыкновенно выбирают места на высотах гор, не ниже трёх тысяч футов над уровнем океана. Там, во-первых, иногда выпадают дожди, а во-вторых, посевы не сжигаются солнцем. Вообще же, как говорят знатоки, удачны посевы не ниже полосы горных туманов. Урожаи бывают вообще хорошие. Внизу по течению реки, как видите, идут заросли камышей и здесь для охотника, что называется, земля обетованная — дичи масса, в особенности кабанов, которые подходят ночью к самому посту. Здесь у людей чуть не [119]круглый год всегда есть запасы свинины. Бьют они их чуть не каждый день. Мясо вкусное, хотя скоро приедается.

— Пост, расположенный в бывшей казачьей казарме, несёт свою трудную службу изо дня в день, разнообразя её лишь охотами на кабанов да на диких коз, которых водится здесь также порядочно. Жизненные же условия для людей в этом районе очень недурны, да и станция от Кара-Кала всего девяносто вёрст.

Дальше в Кайне-Касыру мы ехали всё время по течению того же Сумбара, который питает своими водами целый ряд туркменских аулов, занимающихся хлебопашеством… Горные склоны начались более пологие, мало-помалу утратив характер типичного горного ущелья. Растительность по склонам гор также исчезла; вместо неё небольшая трава покрывала землю. Порою перед нами вырисовывались туркменские кладбища, устраиваемые ими преимущественно по склонам гор. Несколько деревянных шестов, увешанных рваными цветными тряпками, заменяли собою памятники умершим, особенно прославившимся во время своей земной жизни. Обыкновенно же хоронят и лишь набрасывают груду камней над могилой, чтобы шакалы не вытащили тела. Просто живут и просто умирают здесь люди; через десятка два-три лет не остаётся даже признака могилы… Был человек, и нет его — и только.

На высоте небольшой скалы виднеются развалины какой-то крепостцы, когда-то гордо [120]возвышавшейся над окрестностями, а в настоящее время своими полуразрушенными башнями и осыпавшимися стенами производящая особенное унылое впечатление, как бы служа наглядным доказательством, что ничто не вечно на земле и что всё, созданное руками людей, с течением времени подвергается обязательному и неизбежному разрушению.

По левому горному склону, громко журча несутся по арыку воды какой-то незначительной реки, отведённые где-то далеко вверх по течению. От этой водяной магистрали проведена целая сеть маленьких арыков, питающих своею водою поля, лежащие по лощине.

Пограничный пост Кайне-Касыр, расположенный при въезде в аул того же имени, представляет ту отличительную особенность относительно остальных постов, что, кроме казармы нижних чинов и дома офицера, здесь же устроено для надобностей пограничной стражи лазаретное отделение, при котором живёт младший бригадный врач, а также имеется полный штат фельдшеров и лазаретных служителей.

Кайне-Касырское лазаретное отделение Закаспийской бригады устроено в 1900 году и помещается в специально выстроенном для него здании, рядом с которым построен особый дом для врача. Отделение приспособлено на пятнадцать больничных мест для нижних чинов и два для офицеров, но величина здания вполне свободно допускает и увеличение количества мест в случае необходимости. [121]Общий наружный вид здания с первого же взгляда указывает на его назначение. Громадный дом с большими окнами, построенный у подошвы горного склона, представляет резкий контраст с беспорядочно разбросанными по долине низкими глинобитными саклями туркмен. Внутри здания широкий светлый коридор, специально устроенный для прогулки больных, ведёт в палаты, которые расположены по обеим его сторонам. Полы, двери, окна — всё блестит, указывая на тот замечательный порядок, который установлен в лазарете. Несколько больных в синих холщовых халатах стоят около своих коек, внимательно прислушиваясь к словам врача, делающего подробный [122]доклад о каждом генералу, интересующемуся малейшею мелочью солдатского обихода, а потому и относящемуся особенно внимательно к больным.

— Больше всего маляриков, ваше превосходительство, а затем с различными механическими повреждениями, — слышится нам спокойный голос врача, в то время, как мы осматриваем одну палату за другою и останавливаемся в операционной комнате…

— А обращаются к вам туркмены за медицинскою помощью? — задаёт вопрос генерал, быстро окидывая всё замечающим взглядом обстановку операционной.

— Постоянно обращаются и вообще с большою верою относятся к русскому лечению. Не только я, но и все мои фельдшера постоянно осаждаются больными, среди которых в особенности много встречается больных различными глазными болезнями… Яркий свет солнца, жара, вызывающая обильную испарину, и едкая пыль являются причинами очень многих болезней; к этому нужно добавить и то обстоятельство, что за медицинскою помощью туркмены ко мне в лазарет приходят с самыми застарелыми формами болезни, сплошь и рядом попробовав получить облегчение применением целого ряда туземных средств…

— Жаль, что на такие пункты у нас недостаточно обращается внимания, конечно, благодаря отсутствию денежных средств, а, правду сказать, учреждение глазных амбулаторий в некоторых пунктах Закаспийской области было бы [123]благодеянием для туземного населения… Иногда просто в ужас приходишь, когда видишь больного, уже побывавшего в руках туземных знахарей и попробовавшего их лечение. Ведь у них засыпать глаза купоросом или чем-нибудь вроде этого — дело обыкновенное. Их знахари набирают различные травы, корни, минералы и употребляют их, за исключением некоторых, действие которых им хорошо известно, без всякой системы. Что под руку попалось то и отпустят больному.

Одно нужно сказать: различные виды накожных болезней и порезы они лечат изумительно. По отношению первых ими употребляется какой-то минеральный порошок, имеющий большую долю серы в своём составе. Порошок этот смешивается с маслом и растирается в ступке до густоты клейстера и тогда им намазываются поражённые места… Парши, чесотки таким образом излечиваются в какую-нибудь неделю. По отношению же порезов и других механических повреждений единственным лекарством служит корень какого-то растения… Да вот, кстати, я его вам могу показать, и у меня есть несколько корней, — один знакомый туркмен принёс…

И доктор быстро направился в другую сторону к одному из шкафов, откуда вынул довольно большой корень красно-синеватого цвета, толщиною до полувершка.

— Я сам пробовал им лечить и действительно получаются блестящие результаты… Заживление всяких ран происходит при его употреблении [124]замечтательно быстро, и, кроме того, нужно сказать, что он имеет антисептическое свойство…

Проведя целый день в Кайне-Касыре, частью в квартире доктора, а частью у местного командира отряда, мы рано на заре тронулись дальше, по направлению к горе Арвазу, выделявшейся среди горного хребта и давно показавшейся на краю горизонта. До поста Дайне, находящегося около аула того же имени, мы проехали расстояние в несколько вёрст совершенно незаметно. Места здесь имели совершенно одинаковый характер широкой долины, засеянной различными видами зернового хлеба, кунжута и риса. Развалины персидской крепости Кайне-Касыра быстро исчезли из наших глаз. Кони наши шли крупною рысью, дробно выбивая подковами по твёрдому грунту наезженной дороги.

— Не правда ли, как странны здешние места по всему Закаспию, — каждая даже маленькая долина, где есть вода, отличается хорошей растительностью а подниметесь из неё вверх на плоскогорье, так снова всё совершенно мертво, — сказал один из наших спутников, указывая на поднимавшиеся по сторонам голые, пустынные холмы. — При этом вода распределяется крайне неравномерно. Пойдут дожди и начинаются наводнения. Прошел этот период и снова всё высыхает.

Вдали, между тем, виднелись уже горные хребты, покрытые тёмными пятнами зелени — это арчёвые леса, покрывающие вершины гор. Арча или горный кипарис принадлежит к породе [125]хвойных деревьев. Заросли его встречаются почти по всей Закаспийской области, но особенно их много в этой части Копетдага. Вышиною не более трёх сажень, дерево это достигает до одного аршина толщины у корня и в то же время очень быстро утончается в верхушке. При большой твёрдости оно очень узловато. Вследствие недостатка древесных пород его употребляют на постройку, но чистой отделке оно не поддаётся. Туземное население, кроме употребления арчи для своих надобностей, занимается также выжиганием из него углей и добыванием смолистого вещества, вроде дёгтя.

Отдохнув на посту Дайне и переменив лошадей, мы длинною вереницею вытянулись по горной тропе, начав подниматься по склону горы, лежащей перед Арвазом. Медленно, шаг за шагом, двигались привычные кони в гору.

Подъём становился всё круче и круче. С левой стороны перед нашими глазами виднелось ущелье, по краю которого, прихотливо извиваясь, пролегала конная тропа, по которой мы ехали. Часа через два с половиной начался спуск с первой горы, а затем и подъём на гору Арваз, тёмной шапкой видневшуюся перед нашими глазами. Заря между тем уже догорела и за нею непосредственно, как бы разом, упала на землю темнота. Яркие блестящие звёзды выделялись на тёмном фоне неба, которое казалось огромным куполом, высоко поднимавшимся над нами. Местами подъём был так крут, что приходилось слезать с лошадей и [126]двигаться вперёд, держась за седельное стремя или за хвост своего коня. Сбоку темнела какая-то тёмная страшная бездна, по самому краю которой уверенным шагом подвигались наши кони, лишь порою на минуту останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Мы были уже на высоте семь тысяч футов. Невольно каждый чувствовал какое-то угнетённое состояние при взгляде на тёмную полосу, которой обозначалось ущелье. Где-то далеко внизу виднелся неясный, светящийся тёмною точкою огонёк разложенного пастухами-туркменами костра.

— Не правда ли, чувствуешь себя как-то неприятно над этою бездною, в особенности не на своих, а на чужих ногах? — обратился ко мне притихнувший на время доктор.

— Это вы верно говорите… — послышался в ответ откуда-то из темноты спокойно-уверенный голос местного командира отряда, ротмистра N. — Всё, конечно, зависит от привычки… Проедете несколько раз и даже перестанете видеть эти пропасти, — они уже тогда не кажутся такими глубокими… Когда ездить в неделю раза два по этому подъёму на Арваз, так и гора не кажется высокою. Дорога тогда как будто делается короче. Кто не привык к таким путешествиям, тот, конечно, чувствует себя неважно. Но, правду сказать, опасности особенной ведь нет. Здесь неприятно ездить после дождей, тогда, действительно, даже страшновато: поскользнётся конь и тогда пиши пропало, костей не соберёшь, потому что скользко, да и земля может каждую минуту осыпаться. На [127]днях верблюд тут один оступился и скатился вниз. Конечно, от него котлетка лишь осталась. Ведь схватиться не за что, то покатость, то отвесная стена в несколько десятков сажен высоты. Недавно один офицер проезжал по этой тропе, так, верите ли, слез с лошади, завязал себе глаза и его всё время двое солдат под руки вели. Страшно боялся, а храбрый человек, на войне был. Только с этим страхом высот ничего не поделаешь; Нервы не выдерживают у многих.

Вдали, на соседнем хребте, появилась какая-то полоса света, а через час с небольшим езды мы увидели уже яркое пламя огня, освещавшее горизонт.

— Ишь ты, лес горит, должно быть, туркмены подожгли нечаянно, — как бы отвечая на наш вопрос, сказал ротмистр. — Здешние лесные пожары уничтожают массу арчёвых лесов и, главное, что раз загорится, так покуда не сгорит всё на известной площади, пожар не прекращается. Бывает, большие участки выгорают — по несколько дней горит. Главное, сушь страшная, да и сама по себе арча горит, как порох. Пожар между тем разгорался всё больше и больше. Легкий ветерок раздувал пламя, быстро бежавшее по ветру. Казалось, что вдали извивался какой-то огненный змей, разбрасывая вокруг себя целые снопы искр. В воздухе слышался запах гари и несмотря на то, что лес горел в нескольких верстах от нас, мы чувствовали теплоту огня. Картина пожара была своеобразно красива. [128]

— Много теперь выгорит леса, — с сокрушением вздохнул ротмистр. — Пока весь хребет этот не обгорит, — пожар не остановится. Вероятно жгли уголь или костёр развели, а то и прямо так, здорово живёшь, кто поджёг. У кочевника-туркмена прямо какая-то природная антипатия к растительности. Он, мне кажется, рад бы был уничтожить все здешние леса, если бы не охранение их администрацией области. Ведь надо вам сказать, что на охранение растительности в области ещё не очень давно не обращалось никакого внимания и лишь генерал-адъютантом Куропаткиным, во время бытности его начальником Закаспийского края, приняты были меры к охранению лесов и зарослей в крае. Теперь обращаются с лесом более бережно, чем прежде… На нашей стороне и пожары бывают относительно редко, а на персидской, так там постоянно. Ведь все лесные площади в настоящее время приведены в известность, и ими заведует администрация, без разрешения которой порубки запрещаются. Кроме того, ещё установлен особый попенный сбор, который уплачивается каждым за срубленное дерево… Затем были изданы правила об обязательном насаждении деревьев по всем арыкам области. И правду сказать, прошло всего восемь — десять лет, а уже много мест в крае, недавно голых пустынь, превращено в целые площади зарослей всевозможных деревьев и растений.

Между тем, постепенно поднимаясь, мы достигли вершины Арваза, покрытой целым лесом арчёвых зарослей, достигавших значительных [129]размеров. Масса старых арчей, вырванных с корнями ветром, валялись по всем направлениям, сплетаясь своими ветвями и представляя собою основательные преграды. Порою, с треском ломая эти сухие ветви, через нашу тропу перескакивали какие-то животные и исчезли во мраке ночи. Испуганные неожиданным шумом кони, пугливо прядя ушами, на мгновение останавливались, всматриваясь в темноту и как будто убедившись, что нет никакой опасности, трогались дальше, снова уверенно направляясь по извилистой тропе. Спуск вниз был и для лошадей, и для всадников гораздо неприятнее подъёма. Всё время отваливаясь на круп, чтобы освободить перед лошади, медленно сползали мы с горы, внимательно всматриваясь в дорогу и с нетерпением ожидая, когда наконец покажется так долго нами ожидаемый, приветливо блестящий в темноте огонёк Арвазского поста. Яркость звёзд между тем увеличивалась и их бледный мерцающий свет освещал весь небесный купол, имевший тёмно-синий тон.

Спустившись ещё немного по склону и сделав два-три поворота, мы остановились среди седловины, в которой, закрытый со всех сторон горами, расположился Арвазский пост. Последний пока помещался временно в просторной, светлой землянке, невдалеке от родника, в нескольких саженях от которого уже спешно строилась новая кирпичная казарма для этого поста. Раскинувшись на солдатских кроватях и отдыхая от знойных ночей, проведённых раньше, мы все моментально погрузились в глубокий сон.