В Арваз дорога проложена по склону горы и направляется на пост Сарам-Сакли, находящийся недалеко от посёлка Саратовского. Мы то поднимались на возвышенности хребта, то спускались вниз. Горы делались всё безлеснее и лишь изредка встречались незначительные заросли чахлых кустарников; арча попадалась значительно реже, рельефно выступая на поверхности холмов. Арчёвые деревья, стоящие далеко друг от друга, были гораздо мельче по объёму и по своей величине. Видимо, здесь растительность уже неоднократно уничтожалась людьми и пожарами и поэтому везде виднелся молодняк. Бесшумно скользя по земле и сверкая на солнце изгибами своего тела, отливающего металлическим блеском, проползла через тропу змея довольно значительных размеров. Кони наши насторожились, нервно прядя ушами и посматривая в её сторону.
— И здесь эти гады есть, — пугливо посматривая на змею, вздохнул сокрушённо доктор. — Терпеть не могу их… Просто какой-то ужас они во мне возбуждают.
— Полноте, — успокоительным тоном утешал его ротмистр N, — вовсе их не так много в здешних местах. Всего-то одну-две, небось, вы за всю дорогу встретили. Эта ещё не велика, есть гораздо больше.
На заграничной персидской стороне живут курды родов Шаделлю и Зафраилу, которые управляются особыми ханами носящими звание ильханий… Харосанский персидский губернатор в управление этими племенами почти не вмешивается. Племена эти отличаются воинственностью.
Тропа между тем уже проходила по холмам, понижавшимся к посту Сулюкли, постройки которого и посёлок Саратовский уже видны были в долине. Родник светлой холодной воды, превращённой в большой бассейн, обложенный камнями, лежал на нашей дороге и невольно манил к себе. Утомившиеся кони, почуяв воду, прибавили шагу и через несколько минут мы остановились около постовой казармы, обнесённой высоким забором, недалеко от которой виднелся пруд и постройки посёлка.
Саратовский посёлок возник около десяти лет тому назад. Мысль о заселении удобных мест области русскими уроженцами принадлежала генерал-адъютанту Куропаткину, изыскивавшему все способы, чтобы привлечь переселенцев. По отношению к ним были созданы особые льготы, которые и явились главною причиною, что скоро в далёкий, пустынный Закаспий потянулись ходоки, разыскивающие подходящие места для земледелия. Льготы эти были следующие: освобождение от всяких повинностей и налогов до 1903 года, освобождение от воинской повинности, выдача особых бесплатных билетов для проезда по железным дорогам и, наконец, выдача по прибытии на место особой безвозвратной ссуды в количестве ста рублей на первоначальное обзаведение. При отыскании удобных и отводе удобных мест для поселений администрации приходилось назначать для этого свободные земли, не занятые туземным населением, и по этой причине казавшаяся вначале такою простою задача усложнялась. Лишь благодаря твёрдо поставленному требованию, не занятые туркменами земли были определены и постепенно один за другим основались русские посёлки. Главным элементом, который явился отчасти и самым удобным для колонизаторских целей были наши сектанты, двинувшиеся частью с Кавказа, а частью из губерний внутренней России. Самою существенною приманкою для них служило освобождение от воинской повинности. Штундисты, баптисты, жидовствующие, хлысты, молокане потянулись длинною вереницею, бросая свои насиженные места и стремясь поселиться на новых землях, в новом крае, где можно было свободно исповедовать свои вероучения. Скоро образовалось таким образом в области около двадцати с лишком русских посёлков, с населением до двух тысяч шестисот человек, обрабатывающих до двух тысяч десятин земли. Посёлок Саратовский населён немцами, баптистами по исповеданию. Просторные светлые домики, обсаженные деревьями, отличаются чистотою и указывают во многом на благосостояние, которым пользуется их население. Весь посёлок занимается земледелием, засевая яровую и озимую пшеницу, ячмень, просо и картофель. Урожаи при поливном хозяйстве почти всегда хороши. Приятное впечатление производит большое здание школы, расположенное среди посёлка. Прежде во всём этом районе жили курды, ушедшие в Персию.
— Одно плохо, — жаловался нам староста посёлка, — трудно нам приходилось вначале вести наше хозяйство, не привыкли обращаться с водою, да и теперь многие только о том и думают, чтобы перебраться на такие места, где бы можно сеять хлеба под дождик, которого здесь почти и вовсе не бывает всё лето. Зимою же от дождей не знаем, куда деваться. Как начнут лить, так и удержу нет. Всё размывают. То и дело приходится хату чинить. Мы ведь сюда из Саратовской губернии перебрались и в посёлке у нас всё одни немцы. Кажется, уж на что хороший народ, а все жалуются. Положим, грех говорить, урожаи постоянно хорошие, — а обработка земли, и уход за посевом очень тяжёлый… Скот разводим — травы в горах неважные, а всё же есть. Ниже по Гермабскому ущелью места пойдут уже лучше наших, — ну и живут поэтому куда зажиточнее нашего.
Удобно разместившись на разостланных кошмах, под тенью небольшой группы деревьев, мы отдохнули после долгого и утомительного переезда по горам.
— Здесь район очень бойкий, — говорил командующий отрядом молодой поручик, только что недавно переведённый из полка. — То и дело стычки бывают. Местность страшно пересечённая и поэтому надзор за границею особенно труден. Недавно у меня такой случай был. Еду с разъездом по одной стороне ущелья, смотрю, а по другой идёт караван контрабандистов и ничего поделать нельзя; перебраться через ущелье невозможно — нужно вёрст тридцать вниз спускаться. Пробовали стрелять — далеко. Так на них рукою махнуть пришлось. Всё в Асхабад возят контрабанду.
От Сулюкли до Гермаба протянулось живописное ущелье, хотя и не покрытое по скатам растительностью, но само по себе красивое огромными серыми скалами. По дну его, тихо журча, протекает быстрый горный ручей с достаточным для надобностей населения количеством воды, дающей возможность орошать ею землю по ручью, засеянную различными посевами хлеба и травы. Густые поросли люцерны красиво выделяются среди долины своим сочным зелёным цветом. Вырисовываясь на фоне зелени широкой долины, покрытой значительной группою растительности, издалека ещё виднеется крест гермабской приходской церкви. С каким-то особенным трогательным чувством умиления мы стали всматриваться в этот чудный и родной каждому русскому человеку символ любви и всепрощения, одиноко возвышавшийся среди диких гор. Густой и мелодичный звук колокола, призывающий прихожан на молитву по случаю воскресного праздника, пробудил в памяти у каждого целый рой воспоминаний. Разговоры прекратились и все долго ехали молча. По мере приближения перед нами всё больше выделялась небольшая гермабская церковь.
— Вот подите-ка разберите, — прервал наконец молчание непоседа доктор. — У себя в России совершенно не замечаешь церкви, когда проезжаешь мимо, смотришь на неё как на обыкновенную постройку… А здесь не то. Кажется, я к вопросам религии уже совсем стал относиться безразлично. В церковь годами не хожу. Жизнь давно заглушила другими впечатлениями способность приходить в умиление, а тут вид этой же церкви, построенной на чужбине, разбудил в душе много давно позабытого. Сразу как будто переживаешь какое-то душевное обновление. И добрее, и лучше себя чувствуешь. Как ни говорите, а великий чудный символ. Всё же у каждого светлым воспоминанием на всю жизнь останется церковь и служба в ней в большие праздники. Этого не расчленим — первые понятия о религии даёт почти всегда каждому мать; первым молитвам научает она же. Поэтому-то в воспоминаниях образ матери связывается во многом с церковью. Я не буду касаться теперешнего воспитания; его я не знаю, но у людей нашего времени весь фундамент, на котором построена дальнейшая жизнь, создан был матерью и церковью. Для меня эти понятия нераздельны.
Гермабский русский посёлок по числу населения может считаться одним из самых больших в области. Кроме местных жителей здесь расквартированы: штаб 3-го отдела пограничной стражи, командиры отдела и отряда и младший офицер, казачья сотня Кубанского войска с командиром сотни и двумя офицерами. Если к этому добавить, что тут же живут приходский священник и учитель, то общество можно считать по здешним местам очень значительным. Дружно и сплочённо живёт здесь эта горсть русских интеллигентных людей, работая на пользу государства и края. Весь посёлок русских крестьян и солдат, во главе с вышеприведённым обществом, представляет из себя на этой далёкой окраине одну из маленьких спиц государственного механизма, проводящего в области русскую культуру и русское влияние.
Небольшая, но светлая церковь была полна молящихся и производила своею чистотою отрадное впечатление. Казаки, солдаты пограничной стражи, крестьяне благоговейно молились. В церкви не слышно было тех разговоров вполголоса о предметах совершенно посторонних, которыми так изобилует служба в городских церквах.
— Много пришлось положить труда, пока не удалось завести здесь всё то, что вы видите, — сообщил нам священник, радушно принимая нас у себя. — Во многом большое спасибо администрации. Одно лишь плохо, что здесь в крае очень много сектантов и при том принадлежащих по своим вероучениям к числу особенно вредных сект. Хлысты, молокане — эти даже служат краю хорошую службу, сохраняя везде свою русскую самобытность. Другое же дело штундисты, баптисты и тому подобные секты. Я про жидовствующих и говорить не буду… Обставлены мы здесь в материальном положении недурно, а всё порою на родину тянет. Хочется посмотреть, как живут у нас в русских губерниях.
Самый посёлок имел характер малороссийского села Харьковской или Полтавской губернии. Обсаженные высокими стройными тополями, приветливо из зелени выглядывали чистенькие домики крестьян. Здания штаба отдела, казарма поста, квартиры офицеров придавали его середине вид местечка.
Верстах в сорока от Гермаба, около станции железной дороги, находятся развалины текинской крепости Геок-Тепе…
Осыпавшиеся валы и рвы напоминают собою ту грозную твердыню, которую штурмовали наши войска под начальством генерала Скобелева. Ряд памятников над павшими героями и военный музей заслуживают особенного внимания. Из рамок портрета как живой смотрит покойный Михаил Дмитриевич… Карта с его собственноручными пометками висит тут же… Стены музея покрыты оружием и портретами славных сподвижников белого генерала. Покрытые пылью стоят боевые барабаны. Налётом ржавчины покрыто всё оружие…
Уже истлели кости героев, но память о них не умрёт. Золотыми буквами записали они свои подвиги на страницах истории.
В тихие светлые ночи тени павших носятся над крепостью, а в бурные осенние ночи, среди рёва ветра порою слышатся крики. Глухо звучат барабаны… Чудятся мерные звуки копыт скачущей конницы.
И порою появляется на коне фигура белого генерала, осматривающего поле сражения. «Отступления не будет — надо победить или умереть!!.»
Как будто ясно слышатся его слова, бывшие лозунгом всего отряда, штурмовавшего Геок-Тепе. Вечная память Михаилу Дмитриевичу…
Дальше за Гермабом ущелье начало делаться уже и уже. Почти отвесные каменные громады скал угрюмо сдвинулись около ручья, оставляя пространство в несколько десятков саженей. Горы, одна выше другой, поднимались над нами. Их огромные каменные массы угрюмо и неприветливо встречали путников, нарушавших их безмолвие. Тишина в ущелье лишь нарушалась однообразным журчанием ручья, постоянно углублявшего свой путь и быстро нёсшего свои холодные воды дальше от этих мёртвых гор в места, где его воды с пользою будут израсходованы людьми. Проехав довольно долгое время по ущелью, мы наконец добрались до подъёма на Хейрабадский перевал. Еще недавно этот подъем сопряжён был с значительными трудностями, но вновь устроенная дорога их уничтожила. Эта дорога поднимается винтом на самую вершину перевала и изгибы её, проведённые по подъёму, настолько пологи, что делают крутизну горы совершенно незаметною, и, лишь поднявшись на гору, при взгляде вниз можно увидеть ту крутизну, которую она имеет. С горы далеко виднелось пройденное нами ущелье, а по другую сторону подъёма ещё выше поднимался Хейрабад, почти на вершине которого на небольшой площадке приютились постройки Хейрабадской санитарной станции.
Последняя была построена по мысли генерал-адъютанта Куропаткина, выбравшего это самое высокое место в области для помещения станции. Расположенная на высоте семь тысяч футов, она представляет собою место, в котором, благодаря особой чистоте и свежести воздуха, совершенно невозможны проявления малярии. Поэтому все войска Закаспийской области высылают сюда своих больных малярией. Совершенно истощённые долгими приступами болезни, едва передвигающие ноги люди, более похожие на тени, в самый короткий срок здесь снова поправляются и по истечении срока пребывания возвращаются совершенно здоровыми с новым запасом сил в свои части. Лечение же здесь заключается преимущественно в прогулках и движении. С горы далеко открывается горизонт и видна равнина, на краю которой с правой стороны виднеется Асхабад. Тёмными пятнами выступают поселения и станции, выделяясь на жёлтом фоне равнины. Недалеко от санитарной станции построена дача, в которой любил проводить время летних жаров генерал-адъютант Куропаткин. Ниже в ложбине, закрывая собою ущелье, ведущее в Персию, расположен пограничный пост Хейрабад, белая, недавно выстроенная казарма которого примкнула своим краем к разработанной дороге к Фирюзу.
От Хейрабада дорога идёт между гор, постепенно понижающихся по направлению Фирюзы. Сменив верховых лошадей на показавшуюся нам особенно покойною небольшую тележку, запряжённую парою коней, мы, подскакивая на кочках, по хорошо наезженной каменистой дороге быстро спускались вниз по извилинам дороги. Горы здесь были совершенно лишены растительности, и лишь чахлая трава кое-где покрывала их вершины.
На половине дороги, приютившись около родника, стоит пограничный пост Чаек, закрывающий вход в Чулийское ущелье.
Спустившись с гор после двух часов неимоверно быстрой езды, при которой, казалось, не выдержат колёса брички, мы наконец выехали в небольшую лощину, покрытую чудною растительностью. Большие деревья различных пород тесною группою покрывали течение небольшой реки Чули, извивающейся по лощине.
На протяжении нескольких вёрст мы ехали под тенью этого леса, а далее дорога снова пролегает по пустынным каменистым ущельям, которые, постепенно понижаясь, вывели нас ко входу в Фирюзинское ущелье.