Фет А. А. Сочинения и письма: В 20 т.
Т. 3. Повести и рассказы. Критические статьи.
СПб.: Фолио-Пресс, 2006.
ПЕРВЫЙ ЗАЯЦ
правитьЭто было, как теперь помню, 5 сентября, в день именин маменьки. Обедали у нас в семействе рано, и потому к 12 часам все уже было готово к принятию гостей. Круглый стол в зале раздвинули приборов на 20-ть, и на каждой тарелке салфетка сложена была в виде звезды. На отдельном столике у стены, рядом с бутылками разных сортов вин и наливок, около груды нового серебра, оставлено было место для закуски. Человек 8 прислуги в одинаковых синих сюртуках с медными пуговицами, давно совались из буфета в кухню, из кухни во флигель, или озабоченно перешептывались в лакейской. Шейные платки на лакеях были всех цветов, смотря по вкусу каждого из них. Одного буфетчика, Павла Тимофеича, можно было отличить по белому галстуку, длинные и вышитые концы которого раздувались у него на груди в виде бороды. Не менее Павла Тимофеича заметен был между прислугой наемный дядька мой Сергей Мартынович. Покойный барин, о котором Мартыныч вспоминал всегда со слезами, завещал ему фрачную пару с своего плеча. Сергей Мартыныч очень гордился этим платьем и, не перешивая его на свой небольшой рост, носил по торжественным дням, причем поминутно вздвигал рукава к локтям и узкими фалдами фрака едва не доставал до полу.
Маменька в шелковом платье вишневого цвета давно сошла сверху и ходила по комнатам, наблюдая, все ли в надлежащем порядке. Боясь замечаний папеньки, я избегал попадаться ему на глаза и неохотно выходил из классной в парадные комнаты. Но на этот раз я вышел в залу, рассчитывая, что пусть лучше приезжие здороваются со мною по одиночке, чем мне входить в комнату и раскланиваться со всеми, причем легко какой-либо неловкостью заслужишь замечание папеньки. На мне был новый синий сюртучок, в котором зимой собирались отвезти меня в школу, и ненавистный отложной воротник рубашки. При появлении моем в залу, маменька выговаривала Павлу Тимофеичу, что бокалы с левой стороны стола не были так же выровнены, как с правой. Увидав свой промах, Павел Тимофеич чуть не плакал от огорчения. Маменька подозвала меня к себе и принялась поправлять мой отложной воротник.
— Опять косо! — сказала она. — Как не стыдно твоему Мар-тынычу пускать робенка в таком безобразном виде?
— Да что вы, maman! Все ребенка, да ребенка! Мне уже 14 лет.
— Пожалуйста, не прибавляй! терпеть этого не могу.
— Как же, maman! в ноябре мое рожденье.
— Тогда и будет 14, а теперь 13.
— Четырнадцатый, — затянул я, приседая.
В дверях показался папенька, и я, продолжая опускаться до полу, сказал громко:
— Какая тут неловкая складка вышла на скатерти. Папенька, видимо, был в духе.
Белым венцом зачесанные кверху остатки волос на обнаженной голове, тщательно подстриженные седые усы и белый батистовый галстук придавали папеньке особенно праздничный вид.
— Экой славной день! — сказал он, входя. — Право, не верится, что за границей теперь вторая половина сентября. Что твоя Италия! Еще раз здорово! — прибавил он, подходя к маменьке и подставляя ей гладко выбритую щеку, которую та поцеловала. — Что это ты надела черную кружевную мантилью?
— Я думала, — отвечала маменька, — к этому платью.
— Нет, пожалуйста. Надо уметь прилично одеваться. Ты всех напугаешь. Пойди, пойди перемени!
Маменька молча отправилась к себе наверх, а папенька подошел к окну и, взглянув на дорогу, по которой ожидали гостей, сказал:
— Удивительно! первый час, а никого нет! И то сказать, барыни — народ неисправный, а что брата до сих пор нет, — странно.
— Да, дяденька встает очень рано, — сказал я, чтобы не промолчать на папенькины слова. Вслед за маменькой, надевшей белую, кружевную косынку, с мезонина сошла в залу полная, приземистая немка Елисавета Николаевна, в белом платье и высоком черепаховом гребне, в виде лопаты, на гладко причесанных, рыжеватых волосах. Она вела за руку 6-тилетнюю сестру мою Верочку. На Верочке тоже было белое платье, с голубою лентою вместо пояса, а на белокурой головке ее во все стороны торчали папильотки, свернутые из моей старой учебной тетрадки. Верочка подбежала к руке папеньки.
— Это что такое? — воскликнул папенька, указывая на Ве-рочкины папильотки. — Кто это выдумал?
— Это я приказала, — сказала маменька.
— Нет уж, пожалуйста, не портьте! Сейчас это снять и гладко расчесать! — обратился папенька к Елисавете Николаевне, которая тотчас увела Верочку. — Удивительное дело! — продолжал папенька, — и взрослых-то людей надо отучать от этих глупостей, а мы таким червякам начинаем их вбивать в голову. Иной подойдет, снимет с головы ребенка эту писаную бумажку, да и скажет: прочти, что тут написано, — а тот и читать-то еще не умеет.
Чтобы не обращать на себя внимания, я плотно прижался к окошку, усердно глядя на дорогу, пролегавшую невдалеке, по самому верху бугра. По ней, на ясном небе, все можно было рассмотреть в подробности, так что между слетевшимися голубями я различал пару глинистых, живших на флигеле.
— Дяденька едет! — крикнул я радостно; и действительно, из-за рощи показалась пара форейторских лошадей, длинные уносы, и еще пара, везущая новую, ильинскую коляску. Четверня раскормленных, рослых лошадей, бурых в масть, так и сияла на солнце, встряхивая, на резвой рыси, белыми, расчесанными гривами. В коляске сидел дяденька в белой пуховой шляпе, из-под полей которой, над глазами торчал зеленый зонтик-козырек. За дяденькой, в ливрее горохового цвета, с аксельбантами и в круглой шляпе с серебряным галуном, стоял его камердинер и стремянной Василий Тарасов. Дяденькина коляска была для меня первым экипажем, в котором лакейские запятки были приделаны к кузову, а не к задней оси, как это бывало прежде. Дяденька недавно завел эту коляску. С тех пор, как я стал себя помнить, единственными у него экипажами были зимой — одиночные сани, а летом — беговые дрожки. Впрочем летом он чаще всего приезжал к нам верхом. Дяденька был меньшой брат папеньки. Между собою они были очень дружны, и один дяденька мог распоряжаться у нас, как угодно, и даже баловать детей, чего никому не позволялось. Дяденька с малых лет моих баловал меня и возился со мною. Любимой мыслью дяденьки было видеть меня артиллеристом, и потому он заранее старался ознакомить меня с верховой ездой и огнестрельным оружием. Папеньке тоже нравилась мысль видеть меня в артиллерии, но он постоянно твердил: учиться, учиться арифметике, геометрии, а воробьев пугать успеет! Тем не менее, по милости дяденьки, 13-ти лет я уже ездил верхом на лошади, которую он мне подарил.
В конце августа того же года дяденька привез мне небольшое двухствольное ружье, снабдив необходимыми к нему припасами. Папеньки не было дома, и мы с Сергеем Мартынычем пробовали стрелять сначала в цель, потом в галок, но все как-то неудачно. С приездом папеньки, не знавшего про мое ружье, стрельба, поневоле, была отложена до более удобного времени.
Понятна непритворная радость, с которой, увидав знакомую мне ильинскую коляску, я крикнул:
— Дяденька едет!
Коляска скрылась за флигелем, и через минуту форейтор Митька, в синем полукафтане и в новой шляпе с блестящей пряжкой, подскакнув в последний раз на седле, прямо перед моим окном остановил свою белогривую пару.
— Вот и я, — сказал дяденька, сдав Василию Тарасову камлотовый плащ и зеленый зонтик. — Честь имею поздравить вас, сестрица, со днем ангела, — прибавил он, подходя к ручке маменьки. — И тебя, брат, поздравляю. Одни заячьи почки привез в коляске, а другие лежат в поле. Пока нет гостей, пошли сейчас Павлушку взять их.
— Какие там почки? обронили вы, что ли? — спросил папенька.
— Просто заяц лежит, — смеясь, отвечал дяденька. — Дорогой я его подозрел.
— Далеко отсюда? — спросил папенька.
— С версту. Знаешь полевую дорогу мимо Забинских мельниц. Отсюда, по правую руку пар, а за ним зеленя. Я нарочно счел десятины: на третьей от пару, около первой поперечной межи. Стало быть, саженях в 80 от дороги. Порядочно подцвел. Слепой увидит.
— Павлушка! — сказал папенька вносившему закуску Павлу Тимофеичу, — вели поскорей заложить беговые дрожки и поезжай к Забинским мельницам с ружьем.
Павел Тимофеич считал себя егерем. У него на руках был барский порох и однострельное ружье, с которым он зимой ходил за зайцами. Повторив описание местности, дяденька спросил Павла Тимофеича, понял ли он?
— П-п-помилуйтесь, к-к-как-с не понять-с.
— Ну, ступай скорее… А знаешь ли что, брат! — сказал дяденька, когда Павел Тимофеич чуть не опрометью побежал из залы. — Пока Павлушка соберется, гости наедут, и мы все спутаем. Велим, пока ее не отложили, подать мою коляску, возьмем по ружью и сами привезем почки. Есть ли у вас ружья?
— Как не быть, — отвечал папенька, — ты возьмешь мое французское. Оно одноствольное, но тихо бьет, а я возьму павлушкино.
Приказали подавать коляску и зарядить ружья.
— Позвольте и мне с вами ехать, — робко спросил я.
— Куда же мы тебя возьмем в двухместную коляску? — сказал папенька.
— Мы с Сергеем Мартынычем на запятки станем.
— Собирайся проворней, — сказал мне дяденька.
Я упросил Сергея Мартыныча зарядить мое ружье крупной дробью и вынесть его из сеней, когда большие усядутся в коляске. Когда Павел Тимофеич подавал в коляску свое заряженное ружье, папенька спросил, хорошо ли оно бьет?
— Р-ружье хорчевитое, — отвечал Павел Тимофеич, — и м-м-меры не знает-с. Зи-зимой русака на 150 шагов — на повал-с.
— Пожалуйста, не ври, — сказал папенька; но в это время кучер вполголоса проговорил «пошел!» и бурые тронули крупною рысью. Мы с Сергеем Мартынычем, держащим у ноги мое ружье, стояли на запятках. Подъезжая к месту, обозначенному дяденькой, мы сначала услыхали выстрел, а затем увидали на зеленях по левую сторону дороги двух братьев Зобиных с ружьями.
— Плохо! — сказал дяденька. — Либо они нашего русака погубили, либо убили. Вот сейчас увидим… А ведь его точно нет на том месте, где я его по дозрел. Ванька! — сказал дяденька кучеру, — проехав третью десятину, поворачивай назад. Постой, постой, — поезжай шагом. Вот он! старый знакомый лежит. Брат! ты видишь? — спросил дяденька.
— Нет, не вижу, — отвечал папенька.
— Стой! — вполголоса сказал дяденька, коляска остановилась. — Пойдем, брат, сюда левее забирать. Они не любят, когда на них напрямик идут.
Папенька шел рядом с дяденькой, а мы с Сергеем Мартынычем за ними следом. Я уже держал в руке ружье со взведенными курками, но как пристально ни осматривал зелени впереди нас, решительно ничего не мог заметить.
— Теперь видишь, брат? — спросил дяденька.
— Вижу, — отвечал папенька.
— Подойдем еще шагов 20 и будем стрелять, а то, пожалуй, вскочит… Ну, теперь довольно! Ты, брат, хорчеватым-то бей на лежке, а я попробую попасть в бег.
Папенька стал целиться, а я все-таки ничего не видал, кроме озими. Хорчеватое ружье Павла Тимофеича бухнуло, как пушка. В ту же минуту большой, серый заяц вскочил перед нами. Подкидывая белыми ляжками и пушистым хвостиком и высоко насторожив белые уши с черными концами, он пустился бежать к лесу. Не успел он сделать четырех прыжков, как дяденька тоже в него выстрелил. Заяц, наклонив одно ухо круто наперед, прибавил бегу. Видя, что заяц уходит от старых охотников, я и не помышлял поправить дело. Но почему же не выстрелить? Папенька все равно увидит меня с ружьем. Мгновенно решившись, я приложился, поднял цель вдоль спины уходящего зайца и спустил курок. Выстрел грянул, и в ту же минуту я увидел широко мелькнувшее белое брюхо через голову перекинувшегося зайца.
— Это ты? — милостиво спросил папенька.
— Браво! браво! — восклицал дяденька. — Ай да артиллерист! Ну, беги за своим зайцем. Я вижу, тебе не терпится.
Радость моя в ту минуту была так велика, что ее хватило на всю жизнь.
КОММЕНТАРИИ
правитьБольшая часть собранных в томе художественных произведений и статей печатается по первым публикациям. При публикации по автографам в квадратных скобках даются слова, зачеркнутые в оригинале, в ломаных — восстанавливаемые по смыслу.
Тексты и комментарии к разделу «Повести и рассказы» составлены Л. И. Черемисиновой, к статье «Ответ на статью „Русского вестника“ об „Одах Горация“» — А. В. Успенской, к остальной части раздела «Критические статьи» --А. Ю. Сорочаном и М. В. Строгановым, при участии Н. П. Генераловой и В. А. Лукиной, к разделу «Афоризмы» — Н. П. Генераловой.
Редколлегия приносит благодарность за содействие в подготовке тома сотрудникам РО ИРЛИ и ОР РГБ, предоставившим возможность работать с архивными материалами, и выражает особую признательность сотрудникам ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН Т. Г. Ивановой, Л. В. Герашко, Н. А. Хохловои, Е. М. Аксененко и В. А. Лукиной, а также сотрудникам Орловского государственного литературного музея И. С. Тургенева Л. А. Балыковой, С. Л. Жидковой и Л. М. Маричевой.
Белинский — Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. М.; Л., 1953—1959.
БдЧ — журнал «Библиотека для чтения».
ВЕ — журнал «Вестник Европы».
ВО 1 — Вечерние огни. Собрание неизданных стихотворений А. Фета. М., 1883.
Даль — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1—4. 2-е изд. СПб.; М., 1880—1882 (репринт 1978 г.).
ГАОО — Государственный архив Орловской области (Орел).
ЖМНП — «Журнал Министерства народного просвещения».
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (Санкт-Петербург).
ЛН — «Литературное наследство».
Летопись — Блок Г. П. Летопись жизни А. А. Фета / Публ. Б. Я. Бухштаба // А. А. Фет. Традиции и проблемы изучения. Курск, 1985. С. 127—182.
МБ — Фет A.A. Мои воспоминания: 1848—1889. Ч. 1—2. М., 1890.
ОГЛМТ — Орловский государственный литературный музей И. С. Тургенева (Орел).
ОЗ — журнал «Отечественные записки».
ОР РГБ — Отдел рукописей РГБ.
ОР РНБ — Отдел рукописей РНБ.
ПССт1912 — Фет А. А. Полное собрание стихотворений: В 2 т. / Со вступ. статьями Н. Н. Страхова и Б. В. Никольского. СПб., 1912. (Приложение к журналу «Нива»).
ПССт1959 — Фет А. А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг. текста и примеч. Б. Я. Бухштаба. Л., 1959 (Библиотека поэта. Большая серия).
PB — журнал «Русский вестник».
РГ — Фет A.A. Ранние годы моей жизни. М., 1893.
РГБ — Российская государственная библиотека (Москва).
РНБ — Российская национальная библиотека (Санкт-Петербург).
РО ИРЛИ — Рукописный отдел ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН (Санкт-Петербург).
РСл — журнал «Русское слово».
ССиП — Фет А. А. Собрание сочинений и писем: В 20 т. / Гл. ред. В. А. Кошелев. Т. 1. Стихотворения и поэмы. 1839—1863. СПб., 2002; Т. 2. Переводы. 1839—1863. СПб., 2004.
Садовской — Садовской Б. Ледоход: Статьи и заметки. Пг., 1916.
Совр. — журнал «Современник».
Соч. — Фет A.A. Сочинения: В 2 т. / Подг. текста, сост. и коммент. А. Е. Тархова. М., 1982.
Толстой. Переписка — Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями: В 2 т. М., 1978.
Тургенев. Письма — Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28 т. Письма: В 13 т. М.; Л., 1961—1968.
Чернышевский — Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений Т. 1—16. М., 1939—1953.
Первый заяц. Впервые: Семейные вечера. 1871. № 8. С. 1—9, с подзаг.: «Посвящено маленькому приятелю графу С. Л. Толстому». Автограф не обнаружен. Печатается по первой публикации.
Написание рассказа, возможно, было связано с педагогической деятельностью Л. Н. Толстого. Известно, что уже в 1862 г., в период работы в Яснополянской школе, Толстой пришел к мысли о необходимости создания литературы для детей школьного возраста. Эта идея была частично реализована писателем через десять лет в «Азбуке» (1872), а более полно — в последовавших за нею в 1875 г. «Новой азбуке» и «Русских книгах для чтения». Согласно предположению В. С. Спиридонова, исследователя и комментатора детских рассказов Толстого, «в 1870 г. А. А. Фет, по-видимому после какой-то беседы с Толстым, задумал написать рассказ о зайце в форме, доступной для понимания детей» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 21. М., 1957. С. 632). И хотя документальных подтверждений этому нет, характер взаимоотношений Фета с Толстым в указанное время вполне мог способствовать появлению фетовско-го рассказа для детей.
Первое упоминание о рассказе встречается в переписке Фета с И. П. Борисовым. 25 октября <1870 г.> Фет сообщает: «В Ясной провел два прекраснейших дня в обществе Толстого, его жены, Урусова Сер. Сем. и одного Юрьева, котор<ому> обещал рассказ о зайце. М<арья> Петр<овна> его захватит, она выезжает 1-го ноября» (ОР РГБ. Ф. 315/Н. Картон 2. Ед. хр. 30. Л. 65об.). По-видимому, Фет, познакомившись в доме Л. Н. Толстого с известным театральным критиком и журналистом С. А. Юрьевым (1821—1888), собирался опубликовать свой рассказ в новом журнале «Беседа», который начал выходить в 1871 г., редактором и издателем его был Юрьев. По неизвестной причине публикация в «Беседе» не состоялась.
Рассказ, таким образом, был написан до 25 октября 1870 г. Вероятно, вскоре после этого его прочел Л. Н. Толстой, отозвавшись о нем в письме от 17 ноября: «Интересен мне очень заяц. Посмотрим, в состоянии ли будет все понять, хоть не мой Сережа, а 11-летний мальчик» (Толстой. Переписка. Т. 1. С. 405). Поскольку впоследствии Толстой существенно отредактировал рассказ (см. ниже), очевидно, что его оценка не была однозначной. Скорее всего, она была обусловлена несоответствием рассказа главному критерию, предъявляемому Толстым к произведениям для детей, — «понятность и занимательность». Обилие в повествовании статических элементов (описания одежды, интерьера, пейзажа, охоты), замедляющих действие, внимание к подробностям и деталям противоречило требованиям Толстого к детской литературе.
Рассказ был посвящен толстовскому первенцу — сыну Сергею (1863—1947) и явился своеобразным знаком семейной дружбы Фетов с Толстыми. Однако его адресат С. Л. Толстой, автор очерка о Фете, весьма тенденциозного и нелицеприятного, об этом рассказе умалчивает (Толстой С. Л. Очерки былого. Тула, 1965. С. 346—353). Ко времени выхода рассказа в свет Сереже исполнилось восемь лет (он родился 28 июня н. ст.).
В дальнейшем Толстой переработал рассказ (сохранив сюжетную основу) и под названием «Как я в первый раз убил зайца», с подзаголовком «Рассказ барина» включил в состав своей «Первой русской книги для чтения» (1875).
Как и все рассказы Фета, «Первый заяц» носит автобиографический характер и содержит немало сведений о ранних годах жизни писателя. В сокращенном варианте события, представленные в рассказе, излагаются в позднейших воспоминаниях (РГ. С. 74—75). Не исключено, что под впечатлением от этого рассказа Толстой одобрил желание Фета отразить детство в своих воспоминаниях (РГ. С. 1—2).
Стр. 115. …5 сентября, в день именин маменьки. — На 5 сентября приходился день памяти праведной Елисаветы, матери св. Иоанна Предтечи. Фет писал в РГ: «Ежегодно у нас праздновался 5 сентября, день именин матери, и один из этих дней навсегда остался мне памятным…» (С. 74).
Буфетчик Павел Тимофеевич — лицо реальное. Фет пишет о том, что он «был страстный ружейный охотник» и «кроме охоты на порошу за зайцами с барским ружьем, был облечен наравне с Тихоном садовником и официальной должностью ястребятника. Так как охота эта представляла и материальную выгоду, то отец обращал на нее особое внимание» (РГ. С. 69).
…наемный дядька мой Сергей Мартынович. — Историю появления Сергея Мартыновича в доме Шеншиных Фет рассказал в РГ. Это был отпущенный на волю крепостной Александра Михайловича Мансурова, одного из ближайших соседей отца Фета из села Подбе-левца. После смерти барина Сергей Мартынович получил по завещанию весь его гардероб. «Вероятно, хорошая слава трезвого и усердного Сергея Мартыновича побудила отца нанять его в качестве дядьки при мне», — пишет Фет (РГ. С. 29).
Стр. 116. Мантилья — кружевная накидка, заимствованная европейской модой из испанского национального костюма в начале XIX в. Словом мантилья обозначали не только накидки, но и любую короткую кружевную одежду. В середине XIX в. (события рассказа относятся к середине 1830-х гг.) были распространены мантильи, получившие название изабелла, которые делали только из черных кружев с сильно удлиненной спинкой и коротким, едва достигающим талии передом.
Немка Елисавета Николаевна — так звали няню Фета, которая, по его словам, «еще плохо владея русским языком, тем не менее до тонкости знала весь народный быт, начиная с крестинных, свадебных и похоронных обрядов…» (РГ. С. 12).
…сестру мою Верочку. — В то время, которое изображает Фет, у него была одна сестра — Любовь. Анна умерла в младенчестве, а Надежда родилась, если верить РГ, как раз в тот день, о котором он пишет в рассказе «Первый заяц». Афанасий Неофитович, узнав о рождении дочери, сказал: «Любовь и Анна есть, <…> пускай же эта будет Надежда. Право, стоило бы Анну переименовать в Веру» (РГ. С. 74).
Папильотки — свернутые бумажки, на которые накручивались волосы для завивки.
Стр. 117. …между слетевшимися голубями я различал пару глинистых… — Возможно, речь идет об особой разновидности голубей, название которых зафиксировано в толковом словаре В. И. Даля: «Глинка — дикий полевой голубь» (Даль. Т. 1. С. 355).
Пара форейторских лошадей. — Форейтор — кучер, сидящий на передней лошади при запряжке цугом (в две или три пары, запряженные гуськом).
Унос — пара лошадей, обычно первая, в запряжке четверней и более.
…в ливрее горохового цвета, с аксельбантами и в круглой шляпе с серебряным галуном, стоял его камердинер и стремянной Василий Тарасов. — Ливрея — одежда лакея, служителя; обычно с выпушками, басонами, шерстяными аксельбантами; иногда с гербом господина на галунах. Аксельбант — наплечная нашивка на одежде лакеев. Галун — тесьма. Камердинер — комнатный или приближенный служитель. Стремянной — слуга-конюх, ухаживающий за верховой лошадью.
Дяденька был меньшой брат папеньки. — Прототипом этого героя явился родной дядя и крестный отец Фета Петр Неофитович Шеншин (по сведениям Л. М. Маричевой — Иван Неофитович), с которым его связывали самые теплые отношения. Он был владельцем родового с. Клейменова, жил в имении Ядрино, в 4 верстах от Новоселок.
…по милости дяденьки, 13-ти лет я уже ездил верхом на лошади, которую он мне подарил. В конце августа того же года дяденька привез мне небольшое двухствольное ружье… — В РГ Фет сообщает о том, что Петр Неофитович подарил ему двухствольное ружье и персидскую кобылку Ведьму в 1839 г., когда он, закончив первый курс университета, приехал на летние каникулы в Новоселки (С. 167). Первое, кремниевое ружье Петр Неофитович подарил племяннику, когда ему было 12 лет (Там же. С. 73).
Стр. 118. Полукафтан — кафтан короче и уже обыкновенного, надеваемый под другое верхнее платье.
Камлот — см. примеч. к с. 102.
…дорогой я его подозрел. — Подзирать, подозреть — высматривать, примечать, подстерегать.
…мимо Забинских мельниц. — Возможно, речь идет о помещиках Зыбиных, ближайших соседях Шеншиных из села Ядрино. Ядринская церковь была приходской церковью и для жителей Новоселок (РГ. С. 23—24). С особенной теплотой вспоминал Фет «молодую красавицу» Александру Николаевну Зыбину (Там же. С. 12—13).
Пар — поле севооборота, не занимаемое посевами в течение определенного времени (лета, половины лета или всего вегетационного периода).
Зеленя — молодые всходы хлебов (обычно озимых).
Десятина — русская мера земельной площади, равная 1,09 га.
Сажень — 3 аршина, т. е. 2,13 метра.
Стр. 119. Ружье хорчевитое — «Харчистый, харчевитый стол, — по Далю, — начетистый, где много выходит. Харчистое ружье, требующее большого заряда, широкоствольное» (Даль. Т. 4. С. 543).
Лежка — то же, что лежбище, место, где скрывается зверь, а также след лежащего на земле зверя.