(ПАМЯТИ КАДМИНОЙ).
Смугла, какъ Руѳь, съ огнистымъ взоромъ
И чистымъ профилемъ камей,
Она жила однимъ задоромъ —
Однѣми бурями страстей.
Таился въ ней тотъ голосъ дивный,
Который за сердце беретъ
Своею гибкостью отзывной
И дрожью задушевныхъ нотъ.
Но въ нашемъ небѣ мутно-сѣромъ
Зажглась на мигъ ея звѣзда;
Простилась дива навсегда
Съ холоднымъ сѣвернымъ партеромъ.
Она укрылась въ той глуши,
Въ той сторонѣ гостепріимной,
Гдѣ чаще грѣетъ пылъ взаимный
Томленье любящей души…
И тамъ разсыпались тѣ звуки —
Богатство груди молодой!
Тамъ, передъ южною толпой,
Пѣвица выплакала муки
Души горячей и больной!
И какъ блестящая природа
Сама казнитъ свои плоды —
Она сама, не ждавъ захода,
Затмила лучъ своей звѣзды!..
Умолкла муза молодая,
Покинувъ кругъ своихъ сестеръ,
Разстроивъ ихъ негромкій хоръ
Среди пустынь родного края!
Въ оградѣ дальней, между плитъ,
Ужъ холмъ невѣдомый забытъ,
Гдѣ скрыта жертва злой отравы —
И нѣтъ на немъ вѣнка отъ славы!
Зато чудесныя черты —
Прямой образчикъ красоты[1]
Для живописнаго этюда, —
Еще намъ памятны покуда:
Въ высокой кичкѣ, въ жемчугахъ,
Въ нарядѣ праздничномъ царицы
И съ гордой смѣлостью въ очахъ
Мы знаемъ всѣ портретъ пѣвицы.
Но имя сглажено подъ нимъ,
Онъ сталъ безвѣстною картиной
И вслѣдъ за пѣснью лебединой
Онъ сталъ для Кадминой чужимъ…[2]
И мимо насъ прошла пѣвица.
Промчался образъ красоты,
Какъ огненосная зарница
Въ застоѣ душной темноты.
