Париж (Брюсов)/Urbi et orbi, 1903 (ДО)
См. также одноимённые страницы.
| ← Италия | Париж | Мир → |
Изъ цикла «Думы. Искания», сб. «Urbi et orbi». Источникъ:  Валерий Брюсов Urbi et Orbi. Стихи 1900—1903 гг. — М.: Скорпион, 1903. |
И я къ тебѣ пришелъ, о городъ многоликій,
Къ просторамъ площадей, въ открытые дворцы;
Я полюбилъ твой шумъ, всѣ уличные крики:
Напѣвъ газетчиковъ, бичи и бубенцы;
Я полюбилъ твой міръ, какъ сонъ, многообразный
И вѣчно дышащій, мучительно живой…
Твоя стихія — жизнь, лишь въ ней твои соблазны
Ты на меня дохнулъ — и я навѣки твой.
Порой казался мнѣ ты безпощадно старымъ,
Но чаще ликовалъ, какъ рѣзвое дитя,
Въ вечерній, тихій часъ по меркнущимъ бульварамъ
Межъ оконъ блещущихъ людской потокъ катя.
Рядами сжатыми летѣли экипажи,
И росъ людской приливъ… Сверкали вензеля
Огнистыхъ вывѣсокъ… Таинственною пряжей
Вкругъ яркихъ фонарей сплетались тополя…
И эти тысячи и тысячи прохожихъ
Я сознавалъ волной, текущей въ новый вѣкъ.
И жадно я слѣдилъ теченье вольныхъ рѣкъ,
Самъ — капелька на днѣ въ ихъ каменистыхъ ложахъ.
А ты стоялъ во мглѣ — могучимъ, какъ судьба,
Колоссомъ, давящимъ безчисленныя рати…
Но не скудѣлъ пэанъ моихъ безумныхъ братій,
И Города съ Людьми не падала борьба…
Когда же, утомленъ видѣньями и свѣтомъ,
Искалъ пріюта я — меня манилъ соборъ,
Давно прославленный торжественнымъ поэтомъ…
Какъ сладко здѣсь мечталъ мой воспаленный взоръ.
Какъ были сладки мнѣ узорчатыя стекла,
Розетки въ вышинѣ — сплетенья звѣздъ и лицъ…
За ними суета невольно гасла, блекла,
Предъ вѣчностью душа распростиралась ницъ…
Забывъ напѣвъ псалмовъ и тихій стонъ органа,
Я видѣлъ только свѣтъ, святой калейдоскопъ,
Лишь краски и цвѣта сіяли изъ тумана…
Была иль будетъ жизнь? и колыбель? и гробъ?
И начиналъ миражъ вращаться вкругъ, смѣняя
Всѣ краски радуги, всѣ отблески огней.
И краски были міръ. Въ глубокихъ безднахъ рая
Не эти ль образы, вѣка, не утомляя,
Ласкаютъ взоръ ликующихъ тѣней?
А тамъ, за Сеной, былъ еще пріютъ священный.
Кругообразный храмъ и въ безднѣ саркофагъ,
Гдѣ, отдѣленъ отъ всѣхъ, спитъ императоръ плѣнный, —
Суровый нашъ пророкъ и роковой нашъ врагъ!
Сквозь окна льется свѣтъ то золотой, то синій,
Неяркій, слабый свѣтъ, таинственный, какъ мгла,
Прозрачнымъ знаменемъ дрожитъ онъ надъ святыней,
Сливаясь съ вѣяньемъ орлинаго крыла!
Чѣмъ дольше здѣсь стоишь, тѣмъ все кругомъ безгласнѣй,
Но въ жуткой тишинѣ растетъ беззвучный громъ,
И оживаетъ все, что было дѣтской басней,
И съ невозможностью стоишь къ лицу лицомъ!
Онъ вѣкомъ властвовалъ, какъ парусомъ матросы,
Онъ милліонамъ душъ указывалъ ихъ смерть;
И сжали вдругъ его стѣной тюрьмы утесы,
Какъ кровля, налегла расплавленная твердь.
Заснулъ онъ во дворцѣ — и взоръ открылъ въ темницѣ,
И умеръ, не понявъ, прошелъ ли страшный сонъ…
Иль онъ не миновалъ? ты грезишь, что въ гробницѣ?
И вдругъ войдешь сюда — съ жезломъ и въ багряницѣ, —
И предъ тобой падемъ — мы ницъ, Наполеонъ!
И эти крайности! — все буйство жизни нашей,
Средневѣковый миръ, величье страшныхъ дней —
Парижъ, ты съединилъ въ своей священной чашѣ,
Готовя страшный ядъ изъ пѣсенъ и идей!
Ты человѣчества — Мальстремъ. Напрасно люди
Мечтаютъ отъ твоихъ вліяній ускользнуть!
Ты долженъ все смѣшать въ чудовищномъ сосудѣ.
Блеститъ его рѣзьба, незримо таетъ муть.
Ты властно всѣхъ берешь въ зубчатыя колеса
И мелешь души всѣхъ, и вѣешь легкій прахъ.
А слезы вѣчности кропятъ его, какъ росы…
И ты стоишь, Парижъ, какъ мельница, въ вѣкахъ!
Въ тебѣ возможности, въ тебѣ есть духъ движенья,
Ты вольно окрыленъ, и вольныхъ крыльевъ тѣнь
Ложится и теперь на наши поколѣнья,
И стать великимъ днемъ здѣсь можетъ каждый день.
Плотины баррикадъ вонзалъ ты смѣло въ стѣны
И замыкалъ потокъ мятущихся временъ,
И раздроблялъ его въ красивыхъ брызгахъ пѣны.
Онъ дальше убѣгалъ, разбитъ, преображенъ.
Вторгались варвары въ твой сжатый кругъ, крушили
Завѣтные углы твоихъ святыхъ дворцовъ,
Но былъ невластенъ мечъ надъ тайной вѣчной были:
Какъ фениксъ, ты взлеталъ изъ дыма, живъ и новъ.
Парижъ не весь въ домахъ, и въ томъ иль въ этомъ ликѣ:
Онъ часть исторіи, идея, сказка, бредъ.
Свое безсмертіе ты понялъ, о великій,
И бреду твоему исчезновенья — нѣтъ!
Парижъ, 1903.