Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XIII/ДО
Шипидинъ не вытерпѣлъ дальнѣйшихъ разглагольствованій Саханова и ушелъ въ мастерскую, гдѣ Гаврюша работалъ при слабомъ освѣщеніи. Именно только при этомъ освѣщеніи выступали рельефы въ своей живой полнотѣ. У Гаврюши никакъ не удавался античный затылокъ Гамлета, именно мускулы cucullaris и latissimus dorsi. Затѣмъ, чувствовалось что-то неестественное въ легкомъ поворотѣ головы, точно у Гамлета болѣла шея. Увлекшись своей работой, Гаврюши не обратилъ вниманія на Шипидина, который по обыкновенію скромно помѣстился въ уголкѣ. Вѣроятно въ ожиданіи гостей, всѣ работы были открыты и производили теперь странное впечатлѣніе, точно то сказочное царство, гдѣ всѣ заснули: застылъ на губахъ Гамлета его горькій монологъ, окаменѣла благословляющая рука препод. Сергія, Ромео и Джульета замерли, бюстъ Ольги Спиридоновны смотрѣлъ какими-то пустыми глазами, изъ которыхъ выкатилась жизнь. Появился на свѣтъ еще новый барельефъ, котораго давеча Шипидинъ не замѣтилъ — онъ занималъ боковую стѣну и заслонялся со стороны входа печкой.
На первомъ планѣ была молодая женщина верхомъ на конѣ. Она была одѣта по мужски, но съ распущенными волосами, съ лукомъ въ рукахъ. Около лошади толпилась невыяснившіяся еще фигуры какихъ-то людей, которые хватались за поводья, угрожающе поднимали руки кверху и, вообще, страшно волновалась, точно хотѣли вылѣзти изъ непросохшей глины.
— Что это такое? — спросилъ Шипидинъ. — Жанна Д'Аркъ?
— Нѣтъ, это Марина Мнишекъ… Взятъ моментъ, когда она бѣжала изъ Тушина и явилась въ станѣ Сапѣги, одѣтая въ костюмъ польскаго воина.
Замѣтивъ, что Шипидинъ любуется Мариной, Гаврюша прибавилъ:
— Не правда-ли, какая экспрессія? А лицо Марины… За такихъ женщинъ умираютъ. На выставкѣ вся публика ахнетъ, и никто не будетъ подозрѣвать, что вотъ эта самая Марина продавала булки и сухари на Пескахъ. Красавинъ, кажется, хочетъ купить и барельефъ, и оригиналъ.
— Что съ вами, Гаврюша? — удивился Шипидинъ, глядя на покрывшееся пятнами круглое лицо Гаврюши. — Вѣдь вы, вѣроятно, повторяете какую нибудь ходячую сплетню… Не хорошо, молодой человѣкъ.
Лицо Гаврюши приняло злое выраженіе, которое совсѣмъ не шло къ нему, онъ уже раскрылъ ротъ, чтобы отвѣтить, но въ этотъ моментъ послышался громкій звонокъ въ передней и слышно было, какъ торопливо пробѣжалъ человѣкъ Андрей. Гаврюша быстро сбросилъ съ себя рабочую блузу, торопливо вымылъ руки и ушелъ. Шипидинъ посмотрѣлъ ему въ слѣдъ, покачалъ головой и подумалъ:
— Этотъ молодой человѣкъ плохо кончитъ… Что за фантазія была у Егора выхватить этого мальчика изъ родной обстановки и бросить въ омутъ искусства?
По затихшему въ гостиной говору Шипидинъ догадался, что пріѣхалъ самъ меценатъ Красавинъ. Въ открытую дверь корридора можно было разсмотрѣть промелькнувшую фигуру Васяткина, точно громадная сѣрая летучая мышь, которую показываютъ на экранѣ волшебнаго фонаря. Все это коробило Шипидина. Неужели искусство не можетъ существовать безъ мецената? А тутъ еще довольно прозрачные намеки Гаврюши.
— А ну ихъ! рѣшилъ Шинидинъ, опять начиная разсматривать Марину, у которой уже окончательно не было никакой связи съ остальными произведеніями.
Именно здѣсь Шипидинъ и былъ накрытъ, когда изъ гостиной съ шумомъ привалила цѣлая толпа гостей съ Красавинымъ во главѣ.
— А… вы здѣсь, — проговорилъ Сахановъ, который велъ подъ руку бывшую натурщицу Шуру. — Рекомендую вамъ оригиналъ…
Ню слегка покраснѣла отъ этой рекомендаціи, но отнеслась къ новому знакомому съ самымъ обиднымъ равнодушіемъ, точно ей рекомендовали кошку. Красавина велъ подъ руку Васяткинъ, говорившій задыхавшимся отъ волненія голосомъ:
— Нѣтъ, вы посмотрите, Антонъ Ильичъ, что это такое… Вѣдь съ этого барельефа открывается новая страница въ русской скульптурѣ… Вѣдь это все живое… Посмотрите, какъ протянула Марина впередъ свою руку, обращаясь къ казакамъ.
— И совсѣмъ это не казаки… поправилъ его Сахановъ.
— Гмъ, эти… Виноватъ, дѣйствіе происходитъ въ лагерѣ Сапѣги и кругомъ поляки, — подхватилъ Васяткинъ.
Красавинъ только морщился, какъ человѣкъ, у котораго надъ самымъ носомъ жужжитъ муха. Онъ прямо подошелъ къ барельефу Марины Мнишекъ и долго разсматривалъ не ея лицо, а посадку, причемъ сдѣлалъ замѣчаніе относительно неправильно согнутаго колѣна и слишкомъ короткаго стремени. Бургардтъ не возражалъ, потому что былъ поглощенъ тѣмъ, какъ отнесется миссъ Мортонъ къ его работѣ. Нѣмая дѣвушка точно расцвѣла, когда очутилась въ мастерской. Она радостно узнала бюстъ Ольги Спиридоновны, Шуру въ Маринѣ Мнишекъ, ее же въ Джульеттѣ и даже шею Бахтерева въ Гамлетѣ. Бургардту казалось, что среди его скульптуры она именно дома, какъ нигдѣ, и онъ даже поймалъ ея ревнивый взглядъ, когда она съ особеннымъ вниманіемъ разсматривала Марину.
— Удивительно… Новая эра въ искусствѣ… задыхавшимся шопотомъ повторялъ Васяткинъ, обращаясь къ Саханову, причемъ шопотъ настолько былъ разсчитанъ, что его могли слышать и другіе.
Ольга Спиридоновна рѣшительно ничего не понимала въ скульптурѣ и восхищалась изъ вѣжливости. Она сегодня находилась въ самомъ умиленномъ настроеніи духа и даже не обидѣлась, когда Сахановъ назвалъ ее незаконной дочерью дьякона, какъ называлъ Бачульскую "мадонной для некурящихъ". Это дешевенькое остроуміе, вѣроятно, было взято на прокатъ изъ какого-нибудь уличнаго заграничнаго листка. Сахановъ получалъ всѣ иностранныя изданія этого тона и не стѣснялся черпать изъ нихъ полной рукой.
Бывшая натурщица Шура такъ мило стѣснялась, чувствуя, какъ всѣ сравнивали ее съ Мариной! Ей даже было немножко стыдно, что она верхомъ на лошади и сидитъ въ сѣдлѣ по мужски. Могли подумать, что она въ такой позѣ сидѣла передъ Бургардтомъ голая, потому что нѣкоторые скульпторы предварительно лѣпятъ голую фигуру, а уже потомъ ее одѣваютъ. Особенно она подозрѣвала въ такомъ взглядѣ на нее Шипидина, который такъ пристально всматривался въ нее, сравнивая съ Мариной.
— Что этому-то вахлаку нужно? думала Шура и злилась.
Наблюдая каждое движеніе Красавина, Шипидинъ, въ свою очередь, негодовалъ на меценатство, въ которомъ видѣлъ главный источникъ уклоненій искусства отъ своей прямой задачи служить одной истинѣ. Это его возмущало до глубины души, какъ своего рода развратъ. И Бургардтъ, какъ другіе, невольно поддѣлывается подъ вкусъ этого сомнительнаго креза, и можетъ быть Гаврюша давеча былъ правъ. Эта мысль почти подтвердилась, когда, разсмотрѣвъ внимательно барельефъ, Красавинъ небрежно сказалъ Бургардту:
— Мнѣ эта вещь нравится… Мы потомъ поговоримъ. Сахановъ и Васяткинъ только переглянулись, что въ переводѣ значило: везетъ-же этому Бургардту, какъ утопленнику. "Нравится" Красавина стоило тысячъ десять — пятнадцать, а барельефъ еще не конченъ. Конечно, дѣло тутъ не въ искусствѣ, а въ Ню, которую Красавинъ желаетъ получить увѣковѣченной въ мраморѣ.
— Здоровую пѣночку слизнулъ многоуважаемый Егоръ Захарычъ, — шепталъ Васяткинъ. — Это, видно, не Пересвѣтъ и Ослябя…
Когда всѣ ушли, Шипидинъ сдѣлался невольнымъ свидѣтелемъ довольно жестокой сцены. Гаврюша, блѣдный и страшный, схватилъ за обѣ руки Шуру и задыхавшимся голосомъ повторялъ:
— Я тебя убью, змѣя… убью!..
— Мнѣ больно… больно… — шептала дѣвушка, напрасно стараясь вырвать свои руки. — Какъ вы смѣете…
Шипидинъ спокойно подошелъ къ Гаврюшѣ и помогъ дѣвушкѣ освободиться. Когда Шура торопливо ушла въ гостиную, онъ спокойнымъ голосомъ замѣтилъ:
— Слѣдовательно, такъ съ дамами нельзя поступать…
Гаврюша ничего не понималъ и только смотрѣлъ на него страшными глазами.
— Слѣдовательно, нельзя, — еще разъ повторилъ Шипидинъ. — Выпейте холодной воды. Это помогаетъ…
Гаврюша схватилъ себя за голову, бросился на узкій диванчикъ въ углу и зарыдалъ.
— Вы хорошій человѣкъ… — шепталъ онъ. — Но вы ничего не понимаете… Ее мало убить… Нѣтъ, ей лучше быть убитой… Смерть избавитъ ее отъ позора…