БЛАГОЧЕСТІЕ. — Слово «благочестіе» заимствовано русскимъ языкомъ изъ греческаго и есть переводъ слова εὐσέβεια (= поэтич. εὐσεβία). Оно часто употреблялось у греческихъ писателей классическаго періода (напр., у Ѳукидида, Ксенофонта, Платона, Демосѳена, Исократа, Софокла и многихъ другихъ), и обозначало или «вообще благочестіе», или, въ частности, «богобоязнь, почтеніе въ отношеніи къ родителямъ и начальникамъ, любовь къ братьямъ и сестрамъ и къ родственникамъ, благодарность по отношенію къ благодѣтелямъ, дѣтски-благочестивое чувство, pietas». Коротко сказать: εὐσέβεια есть должное, «справедливое» отношеніе человѣка къ тѣмъ объектамъ, съ какими ему приходится въ своей жизни имѣть дѣло ( Платонъ и «опредѣляетъ» ее, какъ δικαιοσύνη περὶ θεούς‚ — «праведность въ отношеніи боговъ») (Passow и др.). Перенесенное въ русскій языкъ, слово εὐσέβεια (εὖ = благо, σεβομαι = чту, почитаю) сохранило здѣсь свое общее содержаніе. На нашемъ богословскомъ языкѣ оно и обозначаетъ ближайшимъ образомъ «справедливое» отношеніе человѣка-христіанина прежде всего къ Богу, а потомъ и къ остальнымъ объектамъ, могущимъ войти съ нимъ въ какія-либо столкновенія. Такого рода представленіе дѣла намѣчается и тѣмъ опредѣленіемъ «благочестія», какое, т. е.‚ опредѣленіе, предлагается и авторитетнѣйшимъ православнымъ богословомъ — покойнымъ еп. Ѳеофаномъ (бывшимъ владимірскимъ), «Истинное благочестіе», говоритъ онъ, «есть постоянное, искреннее, полное и всестороннее хожденіе въ духѣ единой истинной и святой вѣры» (см. его «Начертаніе христіанскаго нравоученія», Москва, 1891 г., стран. 354). Чтобы Б. было на-лицо, необходимы, слѣдовательно, моменты: обладаніе «единою истинною и святою вѣрою», съ одной стороны, и, съ другой, «постоянное, искреннее, полное и всестороннее» поступаніе «въ» ея «духѣ», въ смыслъ ея требованій. Въ христіанствѣ первый моментъ на-лицо: мы обладаемъ здѣсь тою вѣрою. «Богъ, многократно и многообразно говорившій издревле отцамъ въ пророкахъ, въ послѣдніе дни сіи говорилъ намъ въ Сынѣ»... (Евр. 1, 1—2). Благодаря этому обстоятельству, мы имѣемъ необходимыя и здравыя представленія о Тріединомъ Богѣ, о мірѣ и его исторіи, — въ частности, о человѣкѣ и его судьбѣ съ момента его созданія Творцомъ, о неразумныхъ тваряхъ и всей вообще неразумной природѣ. Имѣя здравое міровоззрѣніе, мы знаемъ, во что и какъ вѣровать, чтобъ вѣра наша была незыблемой и покоющейся не на фантастическихъ вымыслахъ, а на дѣйствительно истинномъ основаніи. Всякую, сколько-нибудь несогласную съ нашей, опирающейся на божественномъ откровеніи, вѣру мы отвергаемъ, какъ ложную: истина — только одна. Второй момѣнтъ — поступаніе въ смыслѣ «истинной» и «святой» вѣры, въ «духѣ» ея требованій — можетъ быть и бываетъ на-лицо только въ христіанствѣ, какъ и разсмотрѣнный первый. Христіанство учитъ: вѣра безъ дѣлъ мертва (Іак. 2, 20, см. также подъ сл. Вѣра). Такъ и должно быть уже при первомъ взглядѣ на вопросъ. Въ самомъ дѣлѣ, если наша вѣра — «единая истинная и святая», то уже элементарная справедливость требуетъ, чтобъ ея «духъ», единственно только и признаваемый нами за нѣчто незыблемое, проводился нами и въ самой жизнедѣятельности нашей. Иное поведеніе наше уже не будетъ согласнымъ съ правдою, будетъ несправедливо, какъ опирающееся на лжи и фальши, а не на истинномъ основаніи. Въ частности, если вѣра наша говоритъ, что всесовершенный Богъ, создавшій насъ по Своей благости, надѣлившій насъ высокими качествами, ввелъ насъ въ райское жилище, а изгнанныхъ отсюда за грѣхъ не оставилъ безъ Своей постоянной промыслительной помощи, пока, наконецъ, не спасъ насъ отъ грѣха и его слѣдствій — проклятія и смерти — искупительными заслугами Сына Своего, ради насъ претерпѣвшаго мучительнѣйшую и постыднѣйшую крестную смерть..., — то не единственно ли разумнымъ и справедливымъ съ нашей стороны будетъ поведеніе, преисполненное самой искренней, самой глубокой, на какую только мы способны, благодарной любви къ нашему Богу? Если вѣра наша учитъ, что каждый изъ насъ — носитель божественнаго образа и подобія (Быт. 1, 26, 27), то не будетъ ли справедливо, чтобъ мы любили въ себѣ все, что есть въ насъ небеснаго, божественнаго, предпочтительно предъ всѣмъ низменнымъ, земнымъ и грубымъ, каково наше тѣло, созданное изъ земного праха (Быт. 2, 7) и въ него разрѣшающееся (3, 19)? Если вѣра наша говоритъ намъ, что всѣ мы — люди — братья и тѣлесно, какъ происшедшіе отъ одной первозданной супружеской четы, и духовно‚ какъ сдѣлавшіеся, благодаря искупительнымъ заслугамъ Спасителя, чадами Божіими, (1 Іоанн. 3, 2), то не справедливо-ли будетъ намъ относиться къ другимъ людямъ‚ какъ къ братьямъ, т. е. растворять эти наши отношенія любовью (ср. Галат. 5, 14 и мног. друг. мѣста)? Если вѣра наша учитъ, что насъ ожидаетъ за гробомъ безконечная жизнь, то не справедливо ли будетъ, чтобъ мы здѣсь къ ней всячески подготовлялись и проч.? Коротко сказать: будучи вѣрующими, вѣрующими въ истинномъ смыслѣ слова, мы по справедливости должны доказывать свою вѣру самою своею жизнедѣятельностію, какъ кто изъ насъ въ состояніи достигать этого, соотвѣтственно нашимъ индивидуальнымъ свойствамъ и особенностямъ, соотвѣтственно занимаемому нами положенію въ обществѣ и связаннымъ съ тѣмъ, т. е.‚ положеніемъ, нашимъ обязанностямъ и т. д. Поступая подобнымъ образомъ, мы будемъ благочестивы. Отсюда нельзя не согласиться и съ тѣмъ опредѣленіемъ Б., какое дѣлается о. І. Толмачевымъ (въ его «Православномъ Собесѣдовательномъ Богословіи или практической Гомилетикѣ», т. II, Спб. 1898 г.‚ стр. 54—55): «христіанское Б.»‚ говоритъ онъ, «состоитъ въ» надлежащемъ «исполненіи обязанностей того званія, какое возложено на насъ Церковію и обществомъ», т. е.‚ «исполненіи добросовѣстномъ, съ усердіемъ и любовію, съ постоянствомъ и терпѣніемъ, во славу Божію» или‚ — если воспользуемся словами преосвящ. Ѳеофана‚ — въ «исполненіи постоянномъ, искреннемъ, полномъ и всестороннемъ» (ср. выше). Почему необходимо проведеніе въ нашей жизни требованій вѣры «постоянное»? Потому что иначе Б. наше окажется случайнымъ и не проникающимъ нашего существа всецѣло, — слѣдовательно, призрачнымъ, чѣмъ-то по отношенію къ нашему внутреннему я внѣшнимъ, а между тѣмъ истинное Б. должно быть не таково, оно должно раствориться въ нашей духовной сущности. Почему, далѣе, «искреннее»? Потому что иначе было бы на-лицо Б. фарисейское, лицемѣрное и, слѣдовательно, безусловно фальшивое. Почему, наконецъ, «полное и всестороннее»? Потому что иначе Б. не достигнетъ надлежащаго и желательнаго своего развитія и осуществленія. Таково то должно быть по своему существу наше поступаніе, которое называется благочестивымъ, а источникъ его — внутреннее наше настроеніе — благочестіемъ. Если послѣднее въ сущности совпадаетъ съ идеаломъ христіанской жизни, какой только достижимъ человѣкомъ, призваннымъ къ нему стремиться, то не удивительно, что, по слову св. Апостола, быть благочестивымъ... — великое пріобрѣтеніе (1 Тимоѳ. 6, 6), что благочестіе, какъ имѣющее обѣтованіе жизни настоящей и будущей, на все полезна (— 4‚ 8). Но столь важное настроеніе это и соотвѣтствующее ему поведеніе въ тоже время и весьма трудно достижимо для христіанина даже, а для нехристіанъ и совсѣмъ недоступно въ болѣе или менѣе надлежащемъ его видѣ. Не имѣя «истинной» и «святой вѣры», нехристіане уже по этому одному не могутъ «ходить въ духѣ» ея, безъ чего о Б. не можетъ быть и рѣчи, по крайней мѣрѣ, объ истинномъ, о какомъ говорится въ христіанствѣ. А кромѣ того, у нехристіанина, какъ невозрожденнаго въ божественныхъ христіанскихъ таинствахъ, нѣтъ на-лицо и силъ‚ необходимыхъ для проведенія началъ «святой вѣры» въ жизнедѣятельности, — для «хожденія въ духѣ» той «вѣры», для всецѣлаго проникновенія ея началами..., — если бы онъ какъ-либо и получилъ (что, однако, помимо божественнаго откровенія, безусловно невозможно) правильное о ней представленіе. Другое положеніе — христіанина, получающаго въ данномъ случаѣ помощь свыше: «ибо, — говоритъ Апостолъ‚ — явилась благодать Божія, спасительная для всѣхъ человѣковъ, научающая насъ, чтобы мы, отвергнувъ нечестіе и мірскія похоти, цѣломудренно, праведно и благочестиво жили въ нынѣшнемъ вѣкѣ» (Тит. 2, 11—12). — Христіанское Б., такимъ образомъ, со стороны своего понятія и условій его осуществленія въ жизни, представляетъ собою явленіе, характерно отличающее христіанина отъ всякаго другого человѣка — не только язычника, но до извѣстной степени и ветхозавѣтнаго іудея, не имѣвшаго ни такой вѣры, какую имѣетъ христіанинъ, ни помощницы въ лицѣ божественной благодати, даруемой свыше только послѣднему...