Очерки и рассказы из старинного быта Польши (Карнович)/Panie Kochanku/ДО
| ← Анна Ожельская | Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши — Panie Kochanku | Станиславъ-Августъ, король польскій → |
| Источникъ: Карновичъ Е. П. Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши. — СПб.: Типографія Ф. С. Сущинскаго, 1873. — С. 178. |
Около половины прошедшаго столѣтія, старинный домашній бытъ въ Польшѣ и въ Литвѣ началъ исчезать слишкомъ замѣтно. Иноземные обычаи и иноземный образъ жизни, усвоенные первоначально только королевскимъ дворомъ и самыми знатными панами, проникали мало-по-малу и въ другія сословія.
Въ это время при дворѣ короля польскаго подражательность французамъ развилась уже до такой степени, что какъ казалось, при этомъ дворѣ напудренные версальскіе придворные были скорѣе на своемъ мѣстѣ, нежели одѣтые въ кунтушъ чубатые воеводы — виленскій Радзивилъ и кіевскій Потоцкій. Оба они, придерживаясь старопольскихъ обычаевъ, казались уже какими-то чудаками среди офранцузившихся польскихъ царедворцевъ, — въ особенности же Радзивилъ, который, и по своему личному характеру и по образу своей жизни, былъ представителемъ старинной польской народности, уже исчезнувшей въ кругу перерожденныхъ магнатовъ.
Между тѣмъ низшая польская и литовская шляхта, не поддавшаяся еще иноземному вліянію и слѣдовавшая дѣдовскимъ обычаямъ, видѣла въ Радзивилѣ представителя стараго времени, слѣдовательно и представителя своихъ коренныхъ правъ и наслѣдственныхъ преданій. По этому самому, виленскій воевода пользовался между польскою, и особенно между литовскою шляхтою, такою популярностію, какой, вѣроятно, никому, никогда и нигдѣ не удавалось достигнуть. Не было ни поляка, ни литвина, который не зналъ бы о «Panie Kochanku» и не любилъ бы его. Преданіе о немъ живетъ и донынѣ.
Всѣ называли князя Карла Радзивила, воеводу виленскаго, ни по княжескому его титулу, ни по его крестному имени, ни по его знаменитой фамиліи, ни по его воеводскому званію, но означали его обыкновенно словами: «Panie Kochanku»; это значитъ почти то же самое что по-русски: «мой любезнѣйшій!» Прозвище это дали Радзивилу потому, что онъ, обходясь со всѣми, по старопольскому обычаю, за панибрата, говорилъ всѣмъ и каждому, а въ томъ числѣ даже и самому королю — «Panie Kochanku»!
Придерживаясь польской старины, Радзивилъ уже по одному этому не могъ быть въ ладу съ послѣднимъ польскимъ королемъ, Станиславомъ-Августомъ Понятовскимъ, бывшимъ скорѣе иностранцемъ, нежели полякомъ, переписывавшимся съ Вольтеромъ и умѣвшимъ пріобрѣсти себѣ корону не единодушнымъ выборомъ шляхты, но посредствомъ чужеземнаго вліянія.
При вступленіи Понятовскаго на престолъ, Радзивилъ составилъ-было конфедерацію, но король одолѣлъ ее, и предводитель уничтоженной конфедераціи подвергся изгнанію изъ отечества. При такихъ обстоятельствахъ, Карлу Радзивилу, владѣтелю двухъ-сотъ тысячъ душъ и несмѣтныхъ радзивиловскихъ богатствъ, накопленныхъ вѣками, угрожала самая печальная участь: онъ долженъ былъ изъ богача-магната обратиться въ бѣдняка-странника.
Но любовь шляхты къ Радзивилу спасла его отъ этой горькой участи; потому что, какъ только сдѣлался извѣстенъ приверженцамъ Радзивила состоявшійся надъ нимъ приговоръ, они тотчасъ на общей сходкѣ постановили: взять отъ казны за собою въ аренду всѣ описанныя имѣнія Радзивила за самую ничтожную плату. Никто не смѣлъ состязаться съ многочисленными пріятелями Радзивила, называвшимися албанчиками и отличавшимися неограниченной отвагой, и потому всѣ описаныя имѣнія изгнанника перешли въ руки его горячихъ приверженцевъ, которые постановили между собою — посылать ему полугодовой доходъ со всѣхъ его имѣній, заарендованныхъ ими.
Между тѣмъ Радзивилъ, принужденный оставить родную Литву, странствовалъ на чужбинѣ; и куда онъ только ни являлся — въ Стамбулъ ли, въ Венецію ли, въ Римъ ли, — всюду ожидали его у мѣстныхъ банкировъ огромныя суммы, переведенныя албанчиками на его имя. Поддерживаемый дружбою своихъ приверженцевъ, Радзивилъ удивлялъ всѣхъ иностранцевъ своею непомѣрною роскошью; а между тѣмъ они, зная о судьбѣ изгнанника, повидимому лишеннаго всего, не могли никакъ объяснить себѣ источниковъ его изумительнаго богатства. И поэтому мало-по-малу распространилась за границею молва, будто Радзивилъ обладаетъ какимъ-то волшебнымъ, неразмѣннымъ червонцемъ, величиною съ жерновый камень, доставшимся ему по наслѣдству.
Странствуя изъ одной страны въ другую, въ ожиданіи возможности вернуться на родину, Радзивилъ и на чужбинѣ хотѣлъ сохранять родные обычаи; поэтому, однажды, находясь въ Венеціи, онъ устроилъ такъ называемые у поляковъ «свенцёны»[1].
Свенцёнами[1] у поляковъ называется холодная закуска, выставляемая, какъ и у насъ, на столъ въ теченіе Свѣтлой недѣли; только надобно замѣтить, что польскіе свенцёны[1] далеко превосходятъ подобныя наши закуски, и по обилію, и по разнообразію.
Устроивъ свенцёны[1], Радзивилъ пригласилъ къ себѣ свѣтлѣйшаго дожа и всѣхъ сенаторовъ, и изумилъ всѣхъ своихъ гостей необыкновенною вмѣстимостію польскаго желудка, потому что въ то самое время, когда итальянцы, съ ужасомъ посматривая на слишкомъ тяжелыя и слишкомъ жирныя кушанья, обходили ихъ и прикасались только къ маслу и къ макаронамъ, Радзивилъ показывалъ своимъ воздержнымъ гостямъ образецъ литовскаго аппетита, истребляя въ изумительномъ количествѣ и жгучую водку, и жирную ветчину, и аршинныя колбасы и пр. и пр.
Благоразумный правитель Венеціанской республики опасался дурныхъ послѣдствій невиданнаго имъ до того времени обжорства, и по совѣщанію съ превосходительными сенаторами прислалъ тотчасъ же, послѣ своего возвращенія во дворецъ, двухъ самыхъ искусныхъ докторовъ, которые должны были, сохраняя самое строгое инкогнито, оставаться на сторожѣ въ палаццо, занятомъ Радзивиломъ, на случай болѣзненныхъ припадковъ знаменитаго гостя, послѣ описанной закуски.
Само собою разумѣется, излишне было бы говорить, что опасенія свѣтлѣйшаго дожа и сената были совершенно напрасны. Можно только добавить, что если Радзивилъ умѣніемъ выпить и плотно закусить изумлялъ итальянцевъ, то онъ этими же самыми качествами пріобрѣталъ себѣ особенное расположеніе своихъ соотечественниковъ: у нихъ въ то время крѣпкая противъ водки голова и вмѣстительный желудокъ, — эти двѣ необходимыя принадлежности гостепріимнаго хозяина, обязаннаго давать примѣръ своимъ гостямъ, — считались вообще не послѣдними достоинствами порядочнаго человѣка.
Проведя нѣсколько лѣтъ въ изгнаніи, Радзивилъ получилъ наконецъ позволеніе возвратиться на родину, и съ этого времени началась его необыкновенная популярность.
Осуждая вообще польскихъ магнатовъ послѣдняго времени за ихъ холодное равнодушіе къ благу родины, за ихъ стремленіе отдѣлиться отъ общей массы народа, за предпочтеніе ими ихъ собственнаго довольства и честолюбія прямымъ потребностямъ погибавшей отчизны, за своеволіе ихъ съ низшими своими собратіями, — нельзя не сказать, что князь Карлъ Радзивилъ составлялъ среди подобныхъ личностей совершенное исключеніе. Онъ былъ образецъ богача, жившаго не столько для себя, сколько для другихъ, Къ чести Радзивила надобно сказать также и то, что въ то время, когда современные ему магнаты отдавали, изъ корыстныхъ видовъ, своихъ бѣдныхъ холоповъ въ жертву жаднымъ арендаторамъ, Карлъ Радзивилъ постоянно думалъ о благѣ подвластныхъ ему крестьянъ, и малѣйшую обиду, малѣйшее притѣсненіе, оказанныя кому нибудь изъ нихъ, онъ уже считалъ лично сдѣланнымъ ему оскорбленіемъ.
Привѣтливость, равное со всѣми обхожденіе, простодушіе, откровенность, отсутствіе надменности, пышность — тамъ, гдѣ ее нужно было выказать, — и наконецъ желаніе помочь каждому — слишкомъ выдвигали впередъ личность князя Карла Радзивила и пріобрѣтали ему общее уваженіе, не смотря на всѣ его причуды и странности, которыя, конечно, безъ множества добрыхъ качествъ, могли бы сдѣлать его только предметомъ общихъ насмѣшекъ.
Мы сказали, что Радзивилъ не прочь былъ отъ пышности, но надобно прибавить, что онъ былъ далекъ отъ той тщеславной выставки своихъ богатствъ, которая доставляетъ удовольствіе только тѣмъ, кто имѣетъ возможность пользоваться ими, и которая въ то же время какъ бы оскорбляетъ другихъ. Напротивъ, Карлъ Радзивилъ обнаруживалъ пышность и выставлялъ свои богатства тамъ, гдѣ то и другое, по понятіямъ того времени, могло доставлять общее удовольствіе: тамъ, гдѣ богатство одного человѣка дѣлалось предметомъ зрѣлища, любопытнаго для всѣхъ, и какъ бы забавляло цѣлую толпу, не давая ей чувствовать преобладаніе пышнаго магната. Всѣ очень хорошо знали, что Карлъ Радзивилъ, изумлявшій всѣхъ своею пышностью въ извѣстныхъ, только весьма не многихъ, случаяхъ, въ обыкновенной своей жизни, не смотря на несмѣтныя богатства, хотѣлъ жить и жилъ такъ, какъ жилъ въ его время простой, небогатый шляхтичъ.
Чтобы убѣдиться въ этомъ, нужно было заглянуть въ Несвижъ, любимое и обыкновенное мѣстопребываніе князя. Побывавшіе въ Несвижѣ могли видѣть, что Карлъ Радзивилъ, если ему не было надобности измѣнять образа жизни, строго держался, по обычаю предковъ, и старинной простоты и строгой умѣренности тамъ, гдѣ соблюденіе той и другой повелось изстари.
Дѣйствительно, въ то время, когда польскіе магнаты, побывавши за границею и присмотрѣвшись къ тамошнему быту дворянства, строили въ своихъ помѣстьяхъ и огромные замки и великолѣпные дворцы, — первый богачъ Литвы и Польши жилъ подъ простою дѣдовскою кровлей.
У Радзивила, въ его несвижскомъ домѣ, въ подвалахъ котораго хранились несмѣтныя сокровища, не было ни пышной мебели, ни зеркалъ, ни бронзы; были только драгоцѣнные ковры, и то развѣшанные по стѣнамъ, тогда какъ гладкій дубовый полъ былъ, какъ это велось у его отца и дѣдовъ, старательно натертъ воскомъ.
Правда, надобно сказать, что обѣденная зала въ домѣ Карла Радзивила отличалась слишкомъ дорогою диковинкою для того времени, потому что вся была обита гобеленовскими обоями. Но это не было собственной тратой князя Карла, потому что дорогіе обои достались ему въ наслѣдство отъ отца, который самъ получилъ ихъ въ подарокъ отъ французскаго короля Людовика XIV. Самый рисунокъ обоевъ до нѣкоторой степени соотвѣтствовалъ назначенію той комнаты, въ которой они висѣли; такъ какъ на одной ихъ части было изображено насыщеніе 5000 человѣкъ пятью хлѣбами, а на другой — бракъ въ Канѣ Галилейской.
Въ дополненіе къ этимъ обоямъ, отецъ князя Карла велѣлъ нарисовать на стѣнахъ охоту, на которой погибъ лучшій его другъ Илиничъ, и въѣздъ въ Краковъ королевы Варвары, жены короля Сигизмунда II, урожденной Радзивилъ. Всѣ лица, изображенныя на этикъ картинахъ, были сняты съ родныхъ, пріятелей, знакомыхъ и слугъ покойнаго князя.
Надобно впрочемъ замѣтить, что еще двѣ вещи, по своей цѣнности, обращали на себя въ домѣ Радзивила общее вниманіе его многочисленныхъ гостей: это были — двѣ огромныя люстры, каждая въ 300 свѣчей, перешедшія къ Радзивиламъ по наслѣдству отъ князей Вишневецкихъ.
Такимъ образомъ въ домѣ магната не попадались въ глаза убогой шляхты тѣ прихотливыя и вычурныя украшенія, которыя въ жилищахъ другихъ польскихъ богачей слишкомъ рѣзко напоминали гостямъ о ихъ бѣдности и о богатствѣ хозяина.
Но ограничивая пышность въ своемъ домѣ, князь Карлъ выказывалъ ее тамъ, гдѣ она могла дѣлаться какъ бы общею для всѣхъ: такъ гостямъ его, всѣмъ безъ различія, подавали обѣдать и ужинать на серебрѣ и на фарфорѣ, что, надобно замѣтить, не очень водилось у другихъ магнатовъ, на обѣды которыхъ являлись шляхтичи, неся за пазухой собственные свои ножи, вилки и ложки. Кормилъ своихъ гостей радушный хозяинъ опять всѣхъ безъ различія, не одними простыми кушаньями — крупникомъ и рубцами, но кромѣ этихъ, самыхъ обыкновенныхъ польскихъ блюдъ, у него на столѣ являлись медвѣжьи лапы подъ вишневымъ соусомъ, бобровые хвосты съ икрой, лосьи ноздри съ миндалемъ, жареные ежи и кабаньи головы. Само собою разумѣется, что объ изобиліи водки, пива, меда и венгерскаго говорить нечего.
При пріѣздѣ каждаго гостя, трубачъ трубилъ; и Радзивилъ по этому знаку выходилъ въ сѣни, для встрѣчи пріѣзжаго гостя. Обыкновенно у него набиралось столько гостей, что, несмотря на огромность княжескихъ палатъ, въ нихъ не могли всѣ гости обѣдать разомъ, и потому обѣдали по-очереди, такъ что иногда накрывали столъ раза по четыре.
Обходясь, какъ замѣчено, со всею шляхтою за панибрата, «Panie Kochanku» не требовалъ отъ нея для себя особаго почета; но сами гости, любя и уважая своего хозяина, вставали съ своихъ мѣстъ и низко кланялись князю, при каждомъ его выходѣ въ залу, хотя бы это случилось сряду двадцать разъ. На эту вѣжливость гостей хозяинъ отвѣчалъ тою же самою вѣжливостію.
Особенный приливъ гостей въ Несвижъ былъ ежегодно 4 ноября, въ день святаго Карла, такъ какъ въ этотъ день князь былъ имянинникъ. Понятовскій, примирившійся съ Радзивиломъ, никогда не забывалъ этого дня, и присылалъ нарочно въ Несвижъ къ этому дню одного изъ каштеляновъ, чтобъ поздравить князя съ его ангеломъ, отъ имени короля.
Еще за нѣсколько дней до 4 ноября, по дорогамъ, шедшимъ въ Несвижъ, не было уже проѣзду; онѣ были загромождены множествомъ каретъ, кочей, повозокъ и бричекъ, набитыхъ гостями, ѣхавшими въ Несвижъ; всѣ придорожныя корчмы и гостинницы были заняты проѣзжими. Хлопанье длинныхъ бичей не умолкало ни на минуту.
Впрочемъ было два особенныхъ случая, гдѣ пышность Радзивила превзошла всякое вѣроятіе; именно, — одинъ разъ, при въѣздѣ его въ Вильно, какъ виленскаго воеводы, а другой разъ, при пріѣздѣ короля Станислава-Августа въ Несвижъ, въ гости къ своему бывшему сопернику.
О въѣздѣ виленскаго воеводы долго говорили и въ Литвѣ и въ Польшѣ. Въѣздъ начался въ 6 часовъ утра и кончился только въ 8 часовъ. Цѣлыхъ два часа безостановочно тянулся торжественный поѣздъ князя-воеводы. Послѣ множества каретъ, бывшихъ въ поѣздѣ, ѣхала княжеская кухня, за нею княжескій гардеробъ, при особой стражѣ; всего было 100 цуговъ или 600 лошадей въ упряжи; кромѣ того, за воеводой ѣхали 2000 его конныхъ козаковъ и шло 6000 человѣкъ его собственной пѣхоты.
Въ этотъ день во всѣхъ пяти радзивиловскихъ палацахъ, принадлежавшихъ въ то время въ Вильнѣ Радзивилу, были приготовлены роскошные обѣденные столы для шляхты; а на всѣхъ виленскихъ рынкахъ были разставлены въ изобиліи жареные волы, а также бочки съ медомъ и пивомъ. Каждый ѣлъ и пилъ, сколько было душѣ угодно, на счетъ щедраго воеводы. Кромѣ того, на нѣкоторыхъ площадяхъ были пущены фейерверки, устроены иллюминаціи, маскарады, и представляли комедіанты разныя штуки.
Еще большее великолѣпіе выказалъ Радзивилъ при посѣщеніи Несвижа королемъ Станиславомъ-Августомъ въ 1782 году. Въ этомъ случаѣ, князь, уже не боясь раздражить шляхту, но зная, что она будетъ довольна, если короля поразитъ богатство литовскаго шляхтича, онъ рѣшился показать королю и гостямъ богатство Радзивиловъ. Открылась вѣковая сокровищница: изъ нея вынесли золотую, золоченую и серебряную посуду, столы и экраны для каминовъ, вылитые изъ серебра, и разставили ихъ въ комнатахъ, назначенныхъ для короля. Развѣсили рѣдкія гобелены и разостлали драгоцѣнные турецкіе ковры. Въ шести огромныхъ комнатахъ разложили наслѣдственныя рѣдкости: булавы, жезлы, знамена, изображенія апостоловъ, вылитыя изъ золота, мощи въ ковчегахъ, украшенныхъ драгоцѣнными каменьями, старинное оружіе, египетскія муміи, китайскіе и японскіе фарфоры и пр.
На зовъ хозяина, къ пріѣзду короля поспѣшила почти вся литовская шляхта въ Несвижъ, а какъ извѣстно, ее было не мало.
По случаю посѣщенія королемъ Несвижа, князь обмундировалъ заново все свое восьмитысячное войско, выписалъ музыкантовъ изъ Италіи, а также и поэтовъ, плохихъ и хорошихъ, какъ изъ ближайшихъ околодковъ, такъ и изъ самыхъ отдаленныхъ мѣстъ Литвы и Польши. Наконецъ были сдѣланы огромныя приготовленія къ королевской охотѣ.
Начиная далеко за Слуцкомъ, съ самаго Полѣсья, стали сгонять къ Несвижу звѣрей; чтобы удержать ихъ въ этихъ мѣстахъ до королевскаго пріѣзда, строили заборы, дѣлали засѣки и составляли неразрывныя цѣпи изъ людей, иногда по протяженію нѣсколькихъ миль. Тѣснимые такимъ образомъ со всѣхъ сторонъ, и волки, и медвѣди, и лисицы, и лоси, и вепри сбѣгались во множествѣ па мѣсто, предназначенное для королевской охоты. Тамъ устроили великолѣпный павильонъ; охота удалась какъ нельзя лучше: король самъ застрѣлилъ медвѣдя.
Гостей, кромѣ дамъ, собралось двѣ тысячи; для нихъ были разбиты палатки подъ Несвижемъ. Все содержаніе ихъ, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль, производилось на счетъ Радзивила.
Когда король, въ сопровожденіи литовскаго подканцлера Хрептовича и знаменитаго польскаго историка, епископа Нарушевича, подъѣзжалъ къ Несвижу, то князь Карлъ встрѣтилъ его за милю отъ своей резиденціи.
Князь выѣхалъ навстрѣчу королю на конѣ чистой арабской породы; на конѣ была золотая уздечка, осыпанная драгоцѣнными камнями, а подкованъ онъ былъ золотыми подковами. На Радзивилѣ былъ надѣтъ богатый кунтушъ съ брильянтовыми пуговицами, а сабля, украшенная брильянтами, стоила, по увѣренію знатоковъ, по крайней мѣрѣ 80.000 польскихъ злотыхъ, — сумма огромная для тогдашней цѣнности денегъ.
При встрѣчѣ короля княжеская пѣхота стояла вытянутою по несвижской дорогѣ въ два ряда; по бокамъ королевскаго поѣзда ѣхала конница; надъ домомъ развѣвался флагъ съ гербомъ Радзивиловъ; съ валовъ, окружавшихъ Несвижъ, безпрерывно стрѣляли изъ пушекъ; во всѣхъ костелахъ раздавался неумолкаемый колокольный звонъ.
Король остановился у несвижской приходской церкви и вошелъ въ нее. Тамъ онъ сѣлъ на приготовленное для него кресло, а шесть рыцарей огромнаго роста, въ тяжелыхъ стальныхъ доспѣхахъ, заняли мѣста по бокамъ королевскаго трона. Духовникъ Радзивила произнесъ королю привѣтственную рѣчь, въ которой онъ сказалъ, между прочимъ, что не зачѣмъ дивиться Радзивиламъ, если къ нимъ приходятъ короли, такъ какъ въ Несвижѣ былъ у нихъ блаженной памяти король польскій Сигизмундъ II Августъ, желая вступить въ бракъ съ Варварою Радзивилъ; былъ и король Михаилъ Вишневецкій, близкій родственникъ Радзивиламъ; что былъ наконецъ здѣсь и знаменитый освободитель Вѣны Янъ Собѣскій, родившійся отъ княжны Радзивилъ, но что все-таки, не смотря на это, прибытіе его величества короля Станислава-Августа князь Радзивилъ считаетъ для себя за особенную честь.
Король провелъ пять дней въ Несвижѣ. Въ это время праздникъ смѣнялся праздникомъ. Между прочими увеселеніями была представлена на несвижскихъ прудахъ осада Гибралтара.
Былъ впрочемъ еще и третій случай, выказавшій богатство князей Радзивиловъ — это похороны отца князя Карла, великаго гетмана литовскаго. «Panie Kochanku» къ похоронамъ отца готовился нѣсколько лѣтъ: многія украшенія костела, — куда былъ внесенъ стоявшій до того времени въ склепѣ гробъ гетмана, — были выписаны изъ Парижа. Къ похоронамъ гетмана съѣхалась въ Несвижъ почти вся литовская шляхта; сто экипажей, каждый запряженный четырьмя конями, были готовы во всякое время къ услугамъ гостей. Похороны гетмана стоили болѣе 1.000.000 польскихъ злотыхъ, не считая огромныхъ издержекъ на вина.
Богатство и могущество Радзивила и его вліяніе на шляхту обнаруживались также и при его поѣздкахъ въ гости, при отправленіи на охоту и пріѣздахъ его на шляхетскіе сеймики.
Пріемъ такого гостя, какъ Радзивилъ, обходился тому, кого онъ удостоивалъ своимъ посѣщеніемъ, иногда до 30.000 злотыхъ. Когда «Panie Kochanku» пріѣзжалъ въ гости къ какому нибудь шляхтичу, то хозяинъ, со всѣми своими гостями, спѣшилъ встрѣтить его на границахъ своихъ владѣній; при появленіи князя раздавались громкія восклицанія: «Да здравствуетъ нашъ князь, краса литовской провинціи!» Въ знакъ же уваженія къ дорогому гостю вся шляхта, встрѣчавшая Радзивила, соскакивала съ коней, хотя бы въ то время лежалъ самый глубокій снѣгъ, или была бы грязь по колѣни; но за то и самъ князь, въ свою очередь, выходилъ изъ саней, здоровался, стоя въ снѣгу или въ грязи, съ каждымъ изъ шляхтичей, такъ что иногда такая встрѣча длилась по нѣскольку часовъ.
Поздоровавшись и перецѣловавшись со всѣми шляхтичами, князь ужъ не влѣзалъ въ свои сани, но садился на коня и отправлялся верхомъ вмѣстѣ со всѣми. При подъѣздѣ къ дому и хозяинъ и гости поспѣшали обогнать князя, чтобы снова встрѣтить его на крыльцѣ всей ватагой. Во время обѣдовъ и ужиновъ, гости, очарованные любезностію князя, нерѣдко стаскивали съ него сапогъ, и пили изъ этого сапога венгерское за здоровье добродушнаго магната.
Отправленіе «Panie Kochanku» на охоту тоже было дѣломъ не послѣднимъ. Кстати замѣтимъ при этомъ, что онъ, проѣзжая отъ Нѣмана до Двины и отъ Двины къ Вислѣ, могъ всегда ночевать въ своихъ владѣніяхъ, — такъ широко раскидывались они по всей Литвѣ.
При поѣздкахъ Радзивила на охоту, впереди его ѣхало нѣсколько вершниковъ, впереди которыхъ находился придворный маршалокъ Радзивила. Маршалокъ замѣчалъ вязками соломы дорогу, если она выходила на проселки, и отправлялъ въ лѣсъ одного изъ ловчихъ, который замѣчалъ тропинки, посыпая ихъ ельникомъ. На дорогѣ поѣздъ увеличивался, какъ снѣжный комъ, все болѣе и болѣе, потому что безпрестанно выѣзжали навстрѣчу князю всѣ окольные шляхтичи и присоединялись къ слѣдовавшей за нимъ толпѣ.
Маршалокъ распоряжался заготовленіемъ на дорогѣ всего необходимаго; по его распоряженію, на всемъ пути строили будки и шалаши; по вечерамъ, если останавливался княжескій поѣздъ на ночлегъ, около того мѣста зажигались безчисленные огни, вокругъ которыхъ, и въ лѣсу и въ полѣ, широко размѣщались спутники князя. Ночевка ихъ напоминала цыганскій таборъ: кони ржали, пощипывая траву; слышалось безпрестанно ворчаніе и лай гончихъ собакъ, и раздавался веселый говоръ и пѣсни охотниковъ, отзывавшіяся и удалью и беззаботностью.
Мѣстечки, черезъ которыя проѣзжалъ Радзивилъ, были рады гостямъ, потому что князь обращался со всѣми не такъ, какъ другіе магнаты, — онъ былъ постоянно и добръ и привѣтливъ.
Шляхетскіе сеймики, на которые пріѣзжалъ Радзивилъ, обнаруживали не столько его значеніе, какъ магната, сколько любовь къ нему шляхты и собственное его желаніе пріобрѣсти для себя расположеніе своихъ односословниковъ.
Обыкновенно «Panie Kochanku» являлся на сеймики въ Новогрудокъ, и останавливался въ кельѣ настоятеля тамошняго монастыря. Весь городъ при пріѣздѣ князя кипѣлъ жизнью. Дворъ монастыря загромождали фуры съ мукой, солониной, съ пивомъ, назначеннымъ для угощенія шляхтичей, которые, разведя огромные костры, укладывались спать на монастырскомъ дворѣ. На счетъ князя, во все продолженіе сеймиковъ, убивали каждый день двухъ воловъ для кормленія шляхты. Въ теченіе этого времени онъ обѣдалъ каждый день два раза: разъ со всею шляхтою на дворѣ, а другой разъ только съ избранными своими гостями въ настоятельскихъ покояхъ.
Желая какъ можно болѣе расположить къ себѣ шляхту, бывшую на сеймикахъ, «Panie Kochanku», окруженный толпою шляхтичей, нерѣдко начиналъ съ того, что снималъ съ себя шапку и дарилъ ее одному изъ близъ-стоявшихъ около него согражданъ, потомъ снималъ дорогой поясъ и съ нимъ дѣлалъ то же; далѣе доходила очередь до брилліантовъ булавки, до кунтуша; и такимъ образомъ подобная раздача оканчивалась обыкновенно тѣмъ, что Радзивилъ, раздѣвшись почти донага, садился въ простую телѣгу, на которой стояла огромная бочка вина, и шляхта, приведенная въ восторгъ любезностью и щедростью магната, впрягшись въ телѣгу, тащила ее на себѣ по улицамъ Новогрудка. Поѣздъ останавливался время-отъ-времени, и каждый шляхтичъ, который только хотѣлъ, могъ получить или кубокъ, или цѣлый гарнецъ вина изъ бочки, находившейся на телѣгѣ; причемъ самъ князь вытаскивалъ изъ бочки затычку и уговаривалъ шляхтичей избрать тѣхъ, кому онъ покровительствовалъ.
Дѣйствуя такимъ образомъ на умы шляхты, «Panie Kochanku» прибѣгалъ порою и къ другимъ, болѣе замысловатымъ средствамъ. Такъ однажды, для большаго привлеченія на свою сторону новогрудской шляхты, онъ разсказывалъ ей, что разъ какъ-то ему пришло на мысль оставить Литву и поселиться на Волыни; но что, однако, когда онъ молился въ Боремлѣ, услышалъ голосъ, который сказалъ ему: «Радзивилъ! иди опять въ Литву и не имѣй никакого дѣла съ волынской шляхтой; потому что она тебя не стоитъ. Иди въ Литву, говорю тебѣ я, и кланяйся отъ меня новогрудской шляхтѣ!»
Такими способами князь-воевода привлекалъ къ себѣ толпу приверженцевъ, которые видѣли въ немъ магната, неотступно слѣдовавшаго обычаямъ своихъ предковъ, уравнивавшимъ всѣхъ шляхтичей между собою, какъ родныхъ братьевъ. Такъ, самая одежда князя Карла Радзивила обличала въ немъ любителя стараго, а не новаго порядка, потому что въ то время, когда знатные паны, побывавши за границей и возвратившись на родину, покидали праотеческую одежду, Радзивилъ и среди варшавскаго двора не снималъ старопольскаго жупана, присвоеннаго виленскому воеводству. Надобно также сказать, что любимый бѣлый жупанъ Радзивила былъ обыкновенно весь въ пятнахъ и истасканъ до крайности. Въ такомъ нарядѣ князь-воевода, въ бытность свою въ Варшавѣ, зачастую являлся къ щеголеватому Понятовскому, всегда напудренному, раздушенному, подшнурованному и завитому. Король, любившій щегольство и опрятность, рѣшился однажды замѣтить Радзивилу ветхость его наряда.
— Наияснѣйшій государь! — отвѣчалъ Радзивилъ, — хорошо вамъ все новое да новое, а вѣдь такой кунтушъ, какъ на мнѣ, ужъ тринадцатый Радзивилъ, виленскій воевода, носитъ, — такъ не удивительно, что онъ и поистерся.
Этими словами Радзивилъ намекнулъ Понятовскому на древность и знатность рода Радзивила и на недавнюю извѣстность Понятовскихъ.
Но кромѣ одежды, Радзивилъ отличался отъ другихъ современныхъ ему магнатовъ и религіозными вѣрованіями, и образомъ жизни.
Въ его время ученіе французскихъ философовъ, покровительствуемое королемъ, все сильнѣе и сильнѣе проникало въ высшій классъ общества. Внѣшнія проявленія религіозности, вслѣдствіе того, замѣтно ослабѣли; но Карлъ Радзивилъ, выросшій въ глуши Литвы на глазахъ отца, который билъ его батогами, не смотря на то, что Карлъ былъ уже въ совершенномъ возрастѣ, занималъ должность литовскаго мечника, и имѣлъ станиславскую ленту, — сохранилъ стародавнія понятія и обычаи.
Вслѣдствіе этого, князь Карлъ былъ однимъ изъ самыхъ ревностныхъ блюстителей внѣшняго богопочитанія. Онъ обнаруживалъ это при каждомъ удобномъ случаѣ. Такъ, когда однажды, въ сраженіи съ русскими, упало почти у самыхъ ногъ Радзивила пушечное ядро и онъ остался невредимъ, то избавленіе свое отъ смерти онъ приписалъ особенному за него заступленію Богородицы, и поэтому онъ приказалъ поднять ядро и взвѣсить его, и когда оказалось что ядро, подлетѣвшее къ Радзивилу, было двѣнадцатифунтовое, то онъ велѣлъ сдѣлать серебряное ядро въ столько же фунтовъ и въ память благодарности повѣсилъ его передъ иконою Борунской Богоматери.
Слѣдуя во всемъ, сколь можно болѣе, старымъ обычаямъ, «Panie Kochanku» проводилъ всегда послѣдніе дни масляницы самымъ веселымъ образомъ; но за то въ первый день великаго поста онъ начиналъ свое покаяніе съ сокрушеннымъ сердцемъ и съ соблюденіемъ всѣхъ внѣшнихъ обрядовъ.
Обыкновенно въ послѣдній день масляницы, уже на разсвѣтѣ, Радзивилъ заговлялся; на столъ подавали постное кушанье, и когда поднимали съ миски крышку, то изъ подъ нея вылеталъ воробей. Это по старопольскому обычаю должно было означать, что мясная пища кончилась и что постъ ужъ начался. Въ это время Радзивилъ приглашалъ своихъ собесѣдниковъ говѣть вмѣстѣ съ нимъ.
Поутру, при первомъ ударѣ колокола въ несвижскомъ костелѣ, Радзивилъ съ своими пріятелями, надѣвъ на себя власяницу, съ веревкой на шеѣ, и съ головой, покрытой пепломъ, шелъ къ костелу, и онъ и спутники его пѣли покаянные псалмы и каждый изъ нихъ, въ томъ числѣ и князь, несъ подъ мышкой по огромной плотно-скрученной, ременной плети.
Войдя въ костелъ, князь раздѣвался до пояса и приказывалъ дѣлать то же самое и своимъ кающимся пріятелямъ, и потомъ, читая псаломъ: «Помилуй мя Боже!» принимался хлестать по плечамъ сокрушавшихся грѣшниковъ; каждый изъ нихъ былъ и самъ битъ, и въ свою очередь билъ каждаго изъ своихъ товарищей. Однажды, когда въ одинъ изъ такихъ дней, очередь быть битымъ дошла и до Радзивила, то сначала всѣ били его плетью слегка, по чувству особеннаго къ нему уваженія, но одинъ изъ каявшихся шляхтичей, котораго самъ Радзивилъ за особенные его грѣхи отхлесталъ безъ сожалѣнія, началъ отплачивать ему тѣмъ же. «Довольно! довольно, panie kochanku, — закричалъ тогда Радзивилъ, — остальное покаяніе отложимъ лучше до великой пятницы!»
Много разныхъ забавныхъ разсказовъ сохранилось о Радзивилѣ. Всѣ они обнаруживаютъ его доброту и ненадменность: онъ любилъ шутить съ другими, но не оскорблялся, если и съ нимъ поступали такъ же. Стараясь не отличаться въ образѣ жизни отъ убогой шляхты, Радзивилъ самъ очень часто чистилъ въ несвижской конюшнѣ своихъ лошадей, сѣдлалъ и запрягалъ ихъ; славно пилъ, много ѣлъ, не любилъ картъ и сѣкъ безъ милосердія всѣхъ евреевъ, которые продавали ихъ.
Онъ не дѣлалъ ни шагу безъ огнива, нѣсколькихъ карманныхъ часовъ, шнипера для пусканія крови, табакерки, четокъ, печатки, запонки, кошелька для денегъ, пустаго мѣшочка, зажигательнаго стекла, складнаго ножа и сабли.
Онъ чрезвычайно боялся чертей и привидѣній, и лежа въ постелѣ, крестился безпрестанно.
Наружность Радзивила можно описать въ слѣдующихъ словахъ: онъ былъ высокаго роста, довольно тучный, имѣлъ огромную голову и былъ въ старости до такой степени лысъ, что у него торчало на вискахъ только нѣсколько волосъ; усы у него были большіе; онъ опускалъ ихъ книзу, когда бывалъ не въ духѣ, и наоборотъ — поднималъ ихъ вверхъ и крутилъ ихъ, если былъ веселъ; голубые его глаза смотрѣли привѣтливо.
Князь Карлъ умеръ въ Варшавѣ, въ 1788 году, старымъ холостякомъ. Его пышность и щедрость къ шляхтѣ поразстроили доставшееся ему радзивиловское богатство; такъ что, по выраженію одного современника, у него долги росли, какъ грибы.
«Panie Kochanku» остался донынѣ, и въ польской литературѣ и въ преданіяхъ, символомъ исчезавшаго въ его время народнаго польскаго характера. Онъ, когда иноземные обычаи стали ужъ запирать передъ убогой шляхтой великолѣпные палацы магнатовъ, давалъ въ Несвижѣ гостепріимный пріютъ не только ей самой, но и всѣмъ ея обычаямъ и преданіямъ.