Чудесный вечеръ… Мы усѣлись группой
Въ травѣ зеленой, на опушкѣ лѣса,
Предъ насыпью желѣзнаго пути.
Вздымались ели темною грядою
На свѣтломъ небѣ и кресты верхушекъ
Отчетливо, недвижные, чернѣли.
Порой предъ нами проносился поѣздъ,
И долго, долго въ гулкомъ отдаленьи
Въ тиши вечерней шумъ его катился…
Вдругъ мѣсяцъ круглый глянулъ съ вышины
Межъ двухъ шпалеръ померкнувшаго тѣса,
Какъ въ глубинѣ громадной, тихой сцены…
И всѣ мы смолкли, словно притаились.
А шаръ луны, какъ нѐзваный свидѣтель,
Все выступалъ, неотразимо-ясный,
И въ тихомъ небѣ тихо поднимался
И, наконецъ, уставился на насъ.
Мелькнули звѣзды. Раздались межъ нами
Обычные мечтанья и вопросы:
Тамъ есть ли люди? и въ мірахъ далекихъ
Намъ суждено-ль иную жизнь извѣдать?
— «Насъ тамъ не будетъ — и на куполъ звѣздный
Я избѣгаю пристально смотрѣть:
Мутится умъ и слово стынетъ въ горлѣ,
И друга благородныя черты
Мнѣ кажутся пустой и скверной маской,
А пестрый день, картинный и шумливый, —
Обманомъ жалкимъ, надъ которымъ втайнѣ
Смѣются тамъ стальныя очи мрака!..
Къ чему дано намъ вѣчно созерцать
Алмазную мятель и вихрь міровъ
Въ бездонной синевѣ ночного неба —
И ясно видѣть ихъ недостижимость?!
Какая неотместная обида!»
— Вашъ ропотъ страненъ. Полно вамъ глядѣть
На этотъ міръ изъ узкой, темной трубки!
На первый планъ вы ставите себя.
Но въ сферѣ звѣздъ никто о васъ не думалъ;
Никто, разсудкомъ сходный съ человѣкомъ,
Созданіемъ міровъ не управлялъ;
Природа есть, откуда — мы не знаемъ,
И ваши распри съ этимъ неизвѣстнымъ,
Едва-ль носящимъ образъ существа,
По-истинѣ достойны сожалѣнья!
Вашъ гнѣвъ измышленъ или вы больны.
Но и въ разгарѣ затаенной злобы
Вы дышете, вы смотрите — вамъ любо.
А съ этой злобой, будь она правдива,
Намъ жить нельзя…
— «И лучше бы не жить!
Мое несчастье и несчастье многихъ,
Что жизнь мила при думахъ безотрадныхъ…
Но съ каждымъ днемъ растутъ самоубійства
И устарѣло въ наши времена
Гамлетовское «быть или не быть?»
Загробныхъ сновъ никто ужъ не боится…
Пугаетъ насъ, напротивъ, смерть ума,
Его тлетворной, внутренней бесѣды
Внезапное, глухое прекращенье…
Мы съ нимъ страдаемъ и страдать не прочь
За гранью гроба: лишь бы не разстаться!
А многимъ страшенъ малый промежутокъ
Удушья, муки, гадкаго чего-то,
Съ чѣмъ неразлученъ жалкій нашъ конецъ…
Насъ гложутъ мысли. Я скажу къ примѣру:
Прельщенъ ли я сіяньемъ этой ночи?
Не такъ, какъ вы! Вашъ миръ ненарушимъ.
А я — вникаю въ эту тишину
И слышу въ ней придушенные звуки
Тревожной жизни, бьющейся вокругъ:
Тамъ люди мрутъ, и въ судорожномъ хрипѣ
Колеблются безчисленныя груди…
Что̀, если бы тѣ звуки слить въ одинъ?
Какой бы хоръ пронесся въ тихомъ небѣ!!
А поцѣлуевъ рой соединенный
Съ мильоновъ устъ, поспѣшныхъ и безумныхъ,
Какой бы шумъ они произвели
Своимъ безсвязнымъ, птичьимъ щебетаньемъ!
А вопль родильницъ? А рыданье скорбныхъ?..
Теперь любуйтесь этой тишиной…
И вспомните, что по̀логъ облаковъ
Почти отвсюду дымчатой пустыней
На вышинѣ задернутъ надъ землею—
И никому не виденъ этотъ міръ,
И никому не слышенъ дольній звукъ,
Какъ звуки тлѣнья въ замкнутой могилѣ
Не слышны людямъ!.. Мы живемъ, какъ тѣни,
Водимыя невѣдомой рукой
По чуждому, безвыходному за̀мку:
Когда порой начнемъ стучаться въ окна,
Откуда насъ прельщаютъ чудеса —
Ни отзыва, ни помощи не слышно!
И всѣ мы гибнемъ, чуждые другъ другу…
Мы — тѣни! тѣни!»…
