Отрывок надгробной речи
правитьАнглийский доктор Ровландгиль, потеряв любимого своего слугу, сам в присутствии множества слушателей говорил ему надгробную речь, в которой заключается следующее, достойное замечания место:
«Многие из слушателей моих, знавшие коротко покойника, имели случай познакомиться с его характером и были свидетелями порядочной его жизни. Никто из них не обвинит меня в неправде, когда в уважение памяти его скажу, что он был честен, благоразумен, тих, истинный христианин и что, наконец, почитал священным долгом служить мне ревностно и верно. Но кто из вас, почтенные слушатели, не удивится, когда я прибавлю, что этот честный, прямодушный, богобоязненный человек был — разбойник?
Будет около тридцати лет, как мы встретились с ним в первый раз на большой дороге, в густоте леса; он остановил мою лошадь и требовал от меня кошелька. Я не потерял присутствия духа, вступил с ним в разговор и желал узнать, какие обстоятельства принудили его приняться за такое ремесло, которое со временем могло привести его к петле?
— Ах, государь мой! — отвечал он. — Я служил камердинером у одного доброго господина, который убит параличом, умер скоропостижно и не оставил мне аттестата; с тех пор шатаюсь по свету, не имею места и принужден разбойничать!
Я велел ему прийти ко мне в Лондон; он дал мне слово, которое верно исполнил. Мы познакомились короче, я принял его к себе в дом; с той самой минуты служил он мне честно, с удивительным усердием и умер как добрый христианин, утешая себя надеждою на будущую жизнь, и с твердым установлением на милосердие Создателя! Но, слушатели, подумайте… что если бы случай или, лучше сказать, Провидение не привело его ко мне навстречу? Он продолжал бы отправлять ужасное разбойническое ремесло, кончил бы жизнь свою с ожесточенною душою, может быть, от руки палача, может быть, навсегда погибнул бы для вечности!»
Кому удивляться более, читатели: господину, или слуге? Первый подобен Александру, который принял лекарство из рук своего лекаря, обвиненного в заговоре на жизнь его; Августу, который предложил свою дружбу возмутителю Цинне; он превзошел и того, и другого, соединив в душе своей и великодушие, и доверенность, которые, в продолжение тридцати лет, не изменились ни одного разу. Последний доказывает, что кротость и надежда на исправление преступника живее действуют на его сердце, нежели строгость и наказание.