Открытие, сделанное женщиною
правитьС тех пор, как создан свет, женщины стараются пленять мужчин, мужчины стараются пленять женщин — те и другие желают найти вернейший способ, как сделать друг друга счастливыми; но по сие время тайна сия не была еще никем открыта.
Покажите мне мужчину, который в своем воображении никогда не представлял бы женщины, одаренной всеми совершенствами, в образец той, которая некогда должна овладеть его сердцем! Покажите мне женщину, которая в каком-нибудь идеальном герое романа не обожала бы своего будущего любовника, которая бы тысячу раз не думала о качествах человека, достойного быть ею любимым.
Одна желает, чтобы он имел сильную страсть, был страшный ревнивец, страшный тиран; чтобы он, сделав ее совершенно несчастною, наконец принудил бы ее увериться, что она единственный предмет его безмерной страсти.
Другая ищет в своем любовнике чувствительности нежной и тонкой, желает вместе с ним теряться в мечтах платонизма; говорит с ним о чувствах, раздробляет каждое движение сердца, старается объяснять в пользу любви каждый взгляд, каждое изменение лица, каждый вздох, каждое слово.
Третья, более тщеславная, более желающая повелевать, нежели чувствующая необходимость любить, ищет в любовнике своем души спокойной, тихой и покорной; она хочет владычествовать им неограниченно, требует от него пожертвований ежеминутных, но забывает, что такое самовластье может и самые сладкие узы любви сделать тягостными, даже противными.
Чего же искать нам в любовниках наших — воскликнут женщины — когда ни сильная страсть, ни тонкая чувствительность, ни совершенная покорность со стороны их не могут быть почитаемы важными свойствами, не могут доставить нам полного счастья? — Чего нам искать? Лени! Так, милостивые государыни, лени! Желайте, чтоб лень, которую, Бог знает почему, называют недостатком ужасным, была главного страстью ваших любовников! Пускай не даст она в них места ни чрезвычайному честолюбию, ни страстной любви к наукам, ни сильному стремлению ко удовольствиям, пускай желания любезного ленивца, какого бы ни были он рода, ослабевают при малейшем препятствии; пускай находит он женщин с первого взгляда любезными, даже достойными его привязанности, но в ту же минуту пускай чувствует в сердце своем, что удовольствие им нравиться не стоит того великого труда, с которым оно бывает приобретаемо; пусть любит он свет довольно много, чтоб забавляться умом других, и довольно мало, чтобы самому лениться говорить; пускай дозволяет вам иногда себя оживлять, собою заниматься, выставлять свои достоинства наружу, чтобы вам же быть благодарным за свой успех: вот человек, которого вы должны любить, которым должны быть любимы! Но, скажут мне, чтоб быть любезною, такого ленивца, надлежит самой его найти, предупредить его желания, уничтожить те препятствия, которые воспламеняют других, а его без сомнения при первом шаг бы отдалили. Согласна, что весьма трудно сохранить средину. Что же делать? Не смешивать равнодушия с ленью, не позволять себе обманываться их наружностью, впрочем, весьма сходною. Но мое намерение не подавать советы, а только сообщить открытие, которым пускай воспользуется тот, кто может. Хочу показать женщинам, что есть для них средство быть счастливее в той игре, в который они обыкновенно теряют так много, может быть единственно оттого, что слишком отважны, или слишком многого требуют.
Итак, милостивые государыни, человек ленивый до страсти есть, по моему мнению, любовник совершенный: смело отвечаю за каждого мужчину, имеющего сей недостаток, или сие качество — нет нужды до названия. «Но, скажут мне, по вашему утвердительному тону можно подумать, что вы говорите о самой себе?» — Вы отгадали! Я знаю по опыту все преимущества лени в любовнике; я люблю очень нежно и, что всего важнее, очень давно, любезнейшего ленивца на свете. Леность его служит единственно к моему удовольствию: всю жизнь проводит он в пожертвованиях, которых не требую, и за которые не менее того остаюсь ему благодарна. Например, не должна ли я быть ему много обязана, когда он решается оставить свой камин и свои большие кресла, и берет на себя труд придти ко мне на несколько часов, вместо того чтобы сидеть дома поджавши руки, погруженный в мечты, преданный сладостному Far niente итальянцев? Видя его у себя, я уверена, что он забудется, просидит со мною долго — уверена не потому, что имею любезность сокращающую время, но потому, что мой любезный никак не решится променять одно место на другое, хотя бы и лучшее; не потому, чтобы я почитала себя любимою им предпочтительно перед всеми другими женщинами, но потому, что леность удержит его там, куда привело его удовольствие. Заметьте мимоходом, что всякий любовник-ленивец должен иметь столько же ума, сколько имеет и мой, чтоб быть привлекательным и любезным: без этого небольшого преимущества слабость его может произвести в вас одну скуку и не доставит вам никакого счастья. Но возвратимся к другим его совершенствам. Он может быть иногда неверным, но почти не имеет возможности быть непостоянным; для него прелесть заблуждения прекращается скорее, нежели для другого и в ту минуту, когда удовольствие исчезает, он пугается новых обязанностей и спешит возвратиться к старым, которых истинное преимущество состоит в том, что он может принять их на себя, не будучи принужден снова заботиться быть искательным, беспокоить себя неверною надеждою. Думаю, что я хорошо доказала выгоду лености в любви; остается сказать, какие средства необходимы, чтоб сохранить надолго любовь ленивца. Средства сии самые легкие; не будьте страстны, а только нежны, ибо нежность есть мера его чувства; будьте веселы, а не ветрены, ибо он требует, чтобы его забавляли; искусны, а не хитры, чтобы иногда заставить его сделать то, о чем бы он и не подумал, если бы вы не взяли на себя труда вселить в него желания.
О ты, который любезен мне при всей твоей лени! Сохрани ее, сохрани навеки, ибо она делает мое счастье! Без нее всякую минуту опасалась бы я тебя лишиться; она мой щит, она более, нежели Амурова повязка, ибо с нею ты смотришь на меня без всякого ослепления страсти — и это не препятствует мне безмятежно наслаждаться твоею любовью и моим счастьем.
8. Открытие, сделанное женщиною. — ВЕ. 1809. № 2. С. 81-86. [Подпись: «С французского»].
= [Madame Devaines?] Nouvelle découverte faite par une femme // Anecdotes secrètes du dix-huitième siècle. Par Pfierre]. J[ean]. Bfaptiste]. N[ougarct). Paris, 1808. T. 2. P. 361—365.
Считается, что этот очерк принадлежит перу мадам Девен[1] (1751 — после 1814), супруге Жана Девена, французского публициста и близкого друга Сюара. Установить источник первой публикации не удалось (однако можно предположить, что впервые указанный очерк был напечатан в одном из номеров «Journal de Paris» за 1781 г.).
- ↑ Francalanza É;. Jean-Baptiste-Antoine Suard: journaliste des lumières. Paris, 2002. P. 463.