Маловетрия продержали нас в пути до 31 августа, хотя весь переход от Петровского до Аяна не более 200 миль. Когда мы подходили к аянским берегам, погода стояла прекрасная. Берег Охотского моря чрезвычайно скалист и суров. Природа его мертва; на его каменистых горах нет ни одного деревца, ни одного кусточка. Заштилив перед самым входом в бухту, мы бросили верп[ВТ 1], и я подъехал, по просьбе Невельского, к Кошеварову, начальнику Аянского порта, просить его приехать на судно. Мне была известна вражда их между собой, и я придумывал, как бы устроить так, чтобы они мирно повели переговоры. Необходимо было грузить как можно быстрее товары на «Николая» и идти на нем на место высадки. Компания обязалась перевезти десанты на своем судне и оставить его в распоряжении экспедиции. Бриг «Константин» был назначен для этого, но так как его не было, Невельской имел полное право требовать, чтобы «Николай» был назначен вместо его. Компания, дорожа прекрасным и дорогим этим кораблем, разрешила Кошеварову послать его в Петровское, если он найдет безопасным это плавание. Теперь же приходилось заставить Кошеварова нагрузить товары на «Николая» и послать их в Петровское, а оттуда на Сахалин, где судну приходилось зимовать. Трудно было бы Кошеварову решиться дать свое согласие на это, если бы он даже был человек доброжелательный и готовый помочь и содействовать полезному делу. Зная же хорошо г. Кошеварова, я предвидел затруднения и столкновения, которые могли бы худо кончиться при горячем характере Невельского. Итак, я решился взять на себя роль примирителя, намереваясь всеми способами кончить дело тихо и мирно, и след[овательно] скоро и порядочно. С этими мыслями я вошел в дом г. Кошеварова. Он принял меня со своей обыкновенной натянутой и неискусной сладковажной вежливостью, поздравив меня с благополучным приездом. Я застал его разговаривающим в зале с г. Фрейгангом[ВТ 2], исправлявшим должность капитана Петропавловского порта и возвращавшимся по болезни в Петербург. Г-н Фрейганг, как кажется, мягкосердный и чувствительный немец. С ним и его семейством мы познакомимся позже. Желая переговорить с Кошеваровым наедине, я предложил ему выйти в столовую, где мы имели с ним следующий разговор. Я его спросил, приходил ли в Аян «Константин»?
— Не приходил, да я уверен, что и не придет, его задержали, — отвечал он с комической важностью.
— На чем же вы полагаете отправить товары в Петровское и на Сахалин и на каком судне занимать остров.
— Не знаю, — часть товаров может отвезти в Петровское «Иртыш»; «Байкал» находится в распоряжении Невельского.
— Но «Байкал» течет, да притом это военное судно, а компания обязалась дать свое судно для экспедиции.
— Не знаю.
— Геннадий Иванович Невельской пришел на «Николае» и просит вас приехать к нему на судно, чтобы поговорить, как лучше устроить дело. Он полагает единственным средством успешно исполнить высочайшую волю — нагрузить товары как можно скорее на «Николай» и идти на Сахалин и по сделании высадки следовать на зимовку в Татарский пролив, где есть безопасная гавань.
— Это нельзя. «Николай» пойдет завтра в Ситху, если бы даже пришлось самого Невельского отвезти туда.
— Я попрошу вас это же лично сказать г[осподину] Невельскому Насчет же плавания «Николая» я полагаю, ему следует заменить «Константина», потому что высочайшую волю, то есть занять Сахалин нынешний же год, исполнить надо на каком бы то ни было судне, и поэтому, так как нет другого судна компании, то «Николай» должен идти — вот мнение г[осподина] Невельского.
— Я протестую против вас!
— В чем, позвольте спросить?
— Вы уговорили меня послать «Николая» из Камчатки в Петровcк вопреки желанию Главного правления, с тем чтобы прислать его в Аян, снявши десант, а теперь привезли на нем людей и груз.
— Ну позвольте вам сказать, ответил я, что ваш протест лишен всякого основания. Я уговорил вас послать «Николая» в Петровское потому, что это было желание г[осподина] губернатора, вы послали его, потому что Главное правление разрешило вам это сделать. Десант же привез из Петровского в Аян не я, а г[осподин] Невельской, который старше нас обоих и у которого я нахожусь под начальством, след[овательно] уже не управляю действиями экспедиции. Но оставимте это. Позвольте же вас попросить ехать на судно.
— Я не могу ехать, потому что помощник мой уже послан.
— Когда он возвратится, вы приедете?
— Я не поеду!
— В таком случае прощайте!
Зайдя на минутку в гостиную, чтобы поздороваться с хозяйкой дома, я был представлен г-же Фрейганг. Извинившись, что дела меня призывают на судно, я поспешно пошел на берег, где меня ожидала байдарка.
Переезжая с судна на берег, я приметил в темноте три судна, стоявшие на якоре в бухте; от встретившихся со мной двух алеутов, посланных из порта узнать, какой корабль пришел в бухту, я узнал, что три судна эти были китобой Р[усско]-ф[инляндской] ком[пании] «Суомио», китобой С[еверо]-А[мериканских] Штатов и транспорт «Иртыш», пришедший в Аян прямо из Камчатки без захода в Петровское, как ему было предписано, потому что у него сломался на пути руль. Приехав на «Николай», я передал мой разговор с Кошеваровым. По условию было решено нами ехать к Кошеварову, пригласить его и г. Фрейганга на совещание, и по соображению всех обстоятельств решить четырьмя голосами, как надо действовать. Невельской обещал удерживать себя от горячности, стараться дружески кончить дело с Кошеваровым, и, как мы увидим, он вполне исполнил свое обещание. Я поехал вперед на байдарке для того, чтобы предупредить Кошеварова и уговорить его жертвовать пользе и успеху дела своими личными интересами и отношением к Невельскому. Приехав к Кошеварову, я сказал ему, что Невельской тотчас будет к нему, и снова просил его, чтобы он хладнокровно обсудил с ним дело.
— Я никогда не горячусь, — был его короткий ответ.
— Однако ваши слова, что вы протестуете против меня, показывают, что вы не всегда бываете в спокойном расположении духа, — заметил я ему.
— Я протестовал против угрожающего тона, с которым вы говорили со мной.
Услышав такого рода возражение, я увидел ясно, с каким человеком мы будем иметь дело. При первом свидании моем с ним я говорил с ним как нельзя более спокойно. Угрожающий тон — была неблаговидная увертка от бессмысленного протеста, высказанного прежде им. Скоро приехал Невельской. Он был одет в сюртук с эполетами, в белой жилетке и с орденом Св[ятой] Анны на шее. Кошеваров остался в своем старом камзоле. Они церемонно поздоровались, и после пустых вводных фраз началось объяснение в столовой, куда мы вышли. Фрейганг остался в гостиной. Передаю слово в слово это объяснение, оно ярко очерчивает характеры действующих лиц.
Встав с г. Кошеваровым у обеденного стола, Невельской, дружеским и ласковым тоном, начал разговор.
— Я приехал к вам, любезный Александр Филиппович, чтобы просить вас, как товарища, содействовать мне в деле, которое требует решительных мер; просить вас, чтобы вы забыли, если вы что-нибудь имели против меня.
— К чему это предисловие — все что вы можете требовать от начальника Аянского порта, я исполню, если это в моей власти.
— Я повторяю вам. что я не требую, а прошу вас помочь успеху дела, возложенного на меня государем, то есть ускорить сколь возможно нагрузку на «Николая» товаров. Осень уже настает, потеря одного дня может повредить экспедиции.
— «Николай» не может пойти на Сахалин, он пойдет в Ситху. Вы знаете, что у меня есть тоже начальство; я отвечаю, честь моя отвечает за интерес компании. Я не могу послать «Николая» на Сахалин.
— Но какое же судно пойдет вместо «Николая»? Компания обязалась перед правительством перевезти десант на своем судне.
— Бриг «Константин» назначен.
— Но его нет.
— Он придет ещё.
— Однако вы сами сказали мне, что вы уверены, что «Константин» не придет, — заметил я.
— У вас «Байкал» находится в распоряжении; на «Иртыше» можно будет отправить товары и людей, - продолжал Кошеваров.
— «Байкал» течет и потому ненадежен. Да и перегружать груз с «Николая» на «Иртыш» возьмет столько времени, что начинать экспедиции не будет возможности.
— «Николая» я не могу послать.
— Вы должны послать, потому что компания обязалась поставить для экспедиции одно судно; какое — я не знаю. Высочайшая воля должна быть выполнена; вы согласны с этим? Но делам компании вы распоряжаетесь здесь, след[овательно] на вас лежит долг выполнить ее обязательство. Дожидать «Константина» нельзя; это значило бы отложить экспедицию, а этого я не могу сделать, — сказал Невельской спокойным голосом.
— Я вас прошу не оскорблять меня, уважайте честь мою; позвольте вас просить оставить меня в покое.
— Чем же я вас оскорбляю?
— Вашим тоном! Да Боже мой, я приехал к вам и просил вас принять мою просьбу как товарища по службе, помочь мне в деле, которое должно быть общим для нас.
— Товарищества между нами нет уже давно. Вы виноваты передо мной, и я еще буду требовать, чтобы вы извинились.
— Я готов, если я виноват перед вами: но я вас Христом Богом прошу оставить теперь все личные отношения наши и думать только о деле. Необходимо, ни минуты не теряя, начинать экспедицию; вы знаете, что значит осеннее плавание, что значит высадка на пустом месте. Ради Бога давайте скорее товары.
— Товары готовы, но «Николая» я не пошлю в экспедицию.
— Но ведь это значит не занять Сахалина. «Николай» должен идти. Послушайте, Александр Филиппович, ведь вы видите, что это необходимо, ведь надо исполнить высочайшую волю.
— Я не могу исполнить вашего требования.
— Так скажите же, что надо делать, я вас прошу, г[осподин] капитан-лейтенант Кошеваров.
— Я не капитан-лейтенант.
— Как не капитан-лейтенант!
— Я для вас начальник Аянского порта.
— Желаю быть вам адмиралом; я титулую вас кап[итан]-лейт[енантом] потому, что это ваш чин. Итак, г[осподин] начальник Аянского порта, я предлагаю вам, во-первых, одеться как следует, пригласить кап[итана] 2-го ранга Фрейганга и майора Буссе, чтобы составить военный совет для рассмотрения и совещания о деле, по которому я приехал.
— Извините, что я принял вас в этом костюме, этому причина — ваш неожиданный приезд (я приехал к Кошеварову с известием, что Невельской будет к нему, по крайней мере, за полчаса до его приезда), я сейчас иду переодеться. — Через несколько минут он вышел в сюртуке, в это время и Невельской застегнул свой сюртук.
— Позвольте вам сказать, — начал Кошеваров, — что вы напрасно приехали сюда. Если вы затрудняетесь предпринять экспедицию, я ее беру на себя.
— Что это вы, Александр Филиппович, подумайте, что вы говорите, — спокойно возразил Невельской.
— Я не Александр Филиппович, а начальник Аянского порта, и прошу вас с уважением говорить со мной, не оскорбляйте меня.
— Позвольте заметить мне, — сказал я, подойдя к разговаривающим, — я не слышал, чтобы кто-нибудь из вас, господа, произносил оскорбительные слова, я нахожу, что замечание ваше, кап[итан]-лейт[енант], несправедливо.
— А, вы не заметили, мы оба не говорили оскорбительно?
— Да, это я говорю как свидетель вашего разговора.
— Итак, г[осподин] начальник Аянского порта, — продолжал Невельской, — я вас прошу тотчас же составить совет из четырех штаб-офицеров.
— Здесь не место, позвольте вам заметить, и вообще вы забываете, что это моя квартира, что я здесь хозяин дома, — проговорил с ужимками Кошеваров.
— Я вас просил к себе на судно, вы не хотели приехать, хотя это был ваш долг. Вам неугодно совещаться о делах в вашей квартире; в таком случае, состоящий по особым поручениям при ген[ерал]-губ[ернаторе] Вос[точной] Сибири кап[итан] 1-го р[анга] Невельской просит вас, начальник Аянского порта, отвести ему место в порту, где бы он мог потребовать начальника Аянского порта к себе по делам службы.
— Теперь поздно, уже ночь, вы так неожиданно приехали, теперь не время совещаться.
— Для службы всегда есть время, и я вас прошу тотчас же исполнить мое требование, или я должен буду признать вас неисполнителем высочайших повелений, и тогда принужден буду действовать по силе закона и данной мне власти.
В это время Фрейганг подошел ко мне и с беспокойным видом сказал мне:
— Чем это кончится, это ужасно, надо, чтобы они уступили друг другу.
— Вы видите, что Кошеваров нарочно возбуждает Невельского и словами и голосом.
— Их надо помирить; я, как старый товарищ обоих, считаю это своим долгом.
Сказав это, он подошел к спорящим и, взяв их за руки, начал просить их помириться и забыть все прошедшее, дружески обняться. Невельской бросился на шею Кошеварову и начал целовать его; тот со своей стороны обнял его. Неприятно было смотреть на эти объятия: горячность их была маска, которая в особенности не шла к Кошеварову. Невельской, обнимая такого человека, как Кошеваров, делал великую и благородную жертву ради дела. После объятий переговоры пошли смирнее и наконец согласились окончательно решить дело на другое утро в 8 часов. Поужинав, мы возвратились с Невельским на судно в 3-м часу ночи.
На другой день мы встали в 6 часов утра, чтобы приготовить почту и, между прочим, составили бумагу, решительность выражений которой должна была бы заставить Кошеварова подумать о последствиях, если он будет еще противиться. В 8-м часу мы оделись, чтобы отправиться на берег, но пришли доложить, что Кошеваров едет на шлюпке. Мы остались в каюте и приняли его там. Было решено, что «Николай» идет на Сахалин и оттуда на зимовку в Татарский пролив, если другое компанейское судно не явится сменить его. Товары должны были тотчас же грузиться. Переговорив об этом, Кошеваров уехал; скоро за ним и я поехал на байдарке, чтобы присмотреть за поспешностью отпуска и нагрузки товаров. При этом ясно видно было, что, вопреки предписанию Главного правления, разборка и сортировка товаров для экспедиции производилась до того непозволительно медленно, что, несмотря на то, что контора имела 35 дней времени (от 25 июля по 1 сентября), товары совершенно не были приготовлены для отправки; фактуры даже составляли при нас. Благодаря этому нагрузка шла медленно и кончилась только 3-го числа, хотя работали даже ночью. Эта неисправность явно показывает, что Аянская контора держится в беспорядке, что Кошеваров, расхаживая по пристани, ничего порядочного не делает, хоть и хвастает всякому приезжему своей деятельностью. В продолжение 35 дн[ей], что «Николай» был в отсутствии, приходило в Аян только одно компанейское судно, «Цесаревич», и то без груза. Прием в порту был только пластовому якутскому транспорту[ВТ 3], отпуск солонины для Камчатки; все это не могло помещать приготовить товары для такой экстренной и важной экспедиции, как сахалинская. В продолжение трех дней, проведенных в Аяне, я был с утра до вечера занят, то по работам нагрузки, где приходилось почти с бою брать вещи из пакгауза, то в приведении в порядок бумаг для отсылки по почте. Между прочим, я был несказанно обрадован получением писем от родных. Я так давно уже не имел известий из родного Петербурга. С каким-то трепетом радости и боязни распечатываешь письма, присланные из-за 10000 верст.
Благодаря Бога, все известия были хороши, только смерть друга дяди Федора Ивановича, Пор[фирия] Вас[ильевича] Богословского, была печальной вестью. Мы обещались с Невельским приехать с судна проститься с семейством Фрейганга, но, занявшись бумагами, опоздали, так что они уехали уже, когда мы вышли из шлюпки на берег. Взяв двух оседланных лошадей, мы догнали их в 3-х верстах от Аяна, где и простились с ними. Не могу не описать костюма m-me Фрейганг. Она надела брюки и пальто своего мужа, чепчик на голову и женские высокие ботинки и уселась амазонкой в этом костюме.