25-го августа 1852-го года. — Корабль «Николай» бросил якорь на рейде Петровского зимовья[ВТ 1]. Привезя на нём десант, числом в 70 чел[овек], для занятия острова Сахалина, я тем оканчивал возложенное на меня губернатором поручение по сахалинской экспедиции. В силу данной мне инструкции мне следовало собственно возвратиться в Аян, чтобы ехать на р. Маго осматривать новые поселения, а оттуда в Якутск, где мне поручено было осмотреть казачий полк, и потом с первым зимним путем явиться в Иркутск для личного доклада губернатору обо всем виденном мною. Но весь этот порядок действий был изменен, и вместо возвращения в Иркутск я принял участие в занятии Сахалина, в качестве будущего временного правителя острова. Вот как это случилось.
Как я сказал, в 12-м часу утра мы подошли на «Николае» на вид Петровского зимовья. Погода была облачная, дул довольно тихий ветер. Отдав якорь на семи саженях глубины, мы стали поджидать гребные суда из зимовья. На наш салют отвечали из селенья, которое находилось в милях трех от нас. Характер природы Петровского рейда суровый и неживописный. В морском отношении рейд этот считается небезопасным, потому что открыт всем ветрам, кроме южного. Разгрузка судов производится медленно, потому что сильное течение и бурун затрудняют ход гребных судов. Часто сообщение с берегом прекращается; с моря селение худо видно; оно расположено по другую сторону кошки, ограничивающей с севера гавань Счастья. Вход в эту гавань между мысом кошки и банками рифа, идущего от острова Сахалина, почти всегда покрыт бурунами.
Когда мы бросили якорь, было весьма небольшое волнение, но мы все-таки не надеялись, чтобы гребные суда выгребли к нам против течения. Речной пароход[ВТ 2], присланный в Петровск вокруг света, много давал мне надежды на скорую разгрузку судна, если хоть немного уляжется волна. Во втором часу мы сели обедать, но узнав, что с берега идет трехлючная байдарка, взошли на палубу. Скоро подъехал к судну кап[итан]-лейт[енант] Бачманов[ВТ 3]. От него я узнал, что пароход испорчен — в нем лопнули 12 огнепроводных труб. Это известие очень опечалило меня. Пароход этот, несмотря на то, что он слишком мал для плавания в Амурском лимане, мог бы много пользы принести в самом Петровском и наверно произвел бы большое влияние на жителей Приамурского края. Бачманов мне передал, что г. Невельской, управляющий амурской экспедицией, желает меня тотчас же видеть. Мне самому уже не хотелось оставаться еще на судне, и только уверение капитана, что шлюпка не выгребет к берегу; останавливало меня. Теперь, когда в моем распоряжении находилась байдарка, я тотчас же и поехал на берег.
Я так много слышал и прежде и хорошего и худого о г. Невельском, что меня очень интересовало познакомиться с этим человеком. По моему мнению, если о человеке говорят много, одни хорошо, другие дурно, то это показывает, что дело идет о деятельном и энергичном характере. Сев в первый раз в жизни в байдарку, я ожидал, что мне будет страшно ехать в этой вертлявой кожаной лодочке. Но, проехав несколько саженей, я уже убедился, что действительно байдарка принадлежит к самым безопасным гребным судам. Быстрота ее хода удивительная. Волнение было довольно велико, когда я ехал. Сидя на дне байдарки, я чувствовал, как она сгибалась подо мной, когда волна, подымая ее на свой гребень, оставляла нос и корму на воздухе. Завернув за оконечность кошки, я въехал в гавань Счастья. Она ограничивается, как я сказал, с севера кошкой, то есть песчаной косой в версту ширины; против нее, к югу, лежат низменные острова, а за ними матерой гористый берег, так что гавань эта имеет совершенный вид озера и была бы очень хороша для малых судов, если бы вход в нее не был заносим бурунами. Петровское зимовье расположено на кошке в верстах трех от ее оконечности. Несколько деревянных домов, окруженных мелким кустарником, вяло растущим на каменистой почве, по сторонам несколько разбросанных юрт гиляков — вот вид этого печального селения. Подъезжая к селению, я увидел на берегу недалеко от него несколько гиляков, одетых в собачьи шкуры мехом вверх. Когда я вышел на берег против дома нижних чинов петровской команды, я увидел подходящего ко мне маленького роста худощавого господина в старом сюртуке со штаб-офицерскими эполетами. Он вел под руку молодую женщину. Приблизясь ко мне, она оставила его, повернув к крыльцу ближнего дома; после я узнал, что это была жена штурманского офицера Орлова. Маленький, худощавый штаб-офицер и был тот самый г. Невельской, начальник амурской экспедиции и мой новый сослуживец как состоящий для особых поручений при губернаторе Муравьеве и которого мне так хотелось видеть. Представившись ему, я был приглашен войти к нему в дом. Дом этот одноэтажный деревянный, как и все строения селения, очень невелик. Когда мы подошли к крыльцу; к нам вышла навстречу г-жа Невельская, молоденькая, хорошенькая и приветливая женщина. Мы вошли через кухню в маленькую комнатку, в которой накрыто было два прибора. Усевшись у стола, я наконец мог порядочно рассмотреть человека, с которым обстоятельства познакомили очень коротко вскоре после первого свидания.
Г-н Невельской имеет не совсем красивую наружность. Маленький рост, худощавое морщинистое лицо, покрытое рябинками, большая лысина с всклокоченными вокруг с проседью волосами и небольшие серые глаза, которые он беспрестанно прищуривает, дают ему пожилой и дряхлый вид. Но широкий лоб и живость глаз выказывают в нем энергию и горячность характера. Расспросив меня о припасах, привезенных из Камчатки с десантом, и оставшись совершенно довольным количеством их, он горячо выразил свою досаду, что товары, назначенные для сахалинской экспедиции, оставлены были в Аяне компанейской конторой для расценки. По его мнению, нельзя было начинать экспедицию без товаров. и потому он решил ожидать их присылки из Аяна, рассчитывал, что какое-нибудь судно — «Иртыш» или «Константин» — привезет их. Решившись на это, он приказал оставить на «Николае» десант с грузом, с тем, что когда привезут товары, то наложит их на «Николая» и на нем идти на Сахалин[1]. Вскоре приехали с судна Бачманов, командир судна Клинкофстрем, М. Бачманова и жена священника Веньяминова. Все они были приняты очень радушно. Бедный капитан «Николая» Клинкофстрем с горечью выслушал неприятное для него назначение участковым в экспедиции. Он рассчитывал идти на зимовку в Ситку, с тем чтобы оттуда уехать к своему семейству в Либаву — свою родину, желая оставить совершенно свою службу в компании.
Время до чая прошло в горячих рассказах Невельского про действия амурской экспедиции. В самом деле, действия эти замечательны по деятельности, трудности и смелости. Я был поражен, что Невельской мог решиться, не имея ни полномочий, ни средств (весь отряд его состоял из 70 человек), предпринимать подобные дела. Он занял ни более ни менее как пространство земли протяжением на юг от 53 до 48 с[еверной] ш[ироты], то есть 500 верст земли, считавшейся принадлежностью Китая. Открытие л[ейтенантом] Бошняком прекрасной гавани в Татарском проливе на азиатском берегу между 48 и 49 градусами, по-видимому было причиной горячности, с которой Невельской стал занимать все пространство к северу от нее, долженствующее принадлежать России, для того, чтобы владеть гаванью. Занятие это состоит в том, что разбросали в нескольких пунктах 5 и 10 человек с запасом продовольствия и товаров и выкинули флаги на этих пунктах.
По словам Невельского, самый трактат, заключенный между Россией и Китаем, оправдывает это занятие. Он говорит, что в трактате определены границы с Китаем следующим образом: от соединения р. Шилки и Аргуни по горному хребту вплоть до Охотского моря, так что все реки, текущие с юга на север, должны принадлежать России, и все реки, текущие с севера на юг — Китаю. Г-н Невельской говорит, что, по собранным им сведениям через посылаемых на съемку офицеров, ему достоверно известно, что этот горный хребет от соединения Шилки и Аргуни разделяется на три ветви: одна идет по направлению течения р. Лены, другая — к северной части Охотского моря и третья — на юг, переваливает Амур и тянется поперек Манжурии. Поэтому граница, положенная на картах от верховьев Амура в перпендикулярном положении к Охотскому морю, не верна, ибо по этому направлению нет никакого хребта. По смыслу трактата, следовало бы России или отдать Китаю большую половину Якутской области, или все побережье Охотского моря с портом Аяном, или, наконец, взять себе большую часть Манжурии. Значительная часть рек, впадающая с левой стороны в Амур, имеет течение к с[еверо]-в|остоку], след[овательно] и реки тоже обозначают другое направление нашей границы, и, как предполагает г. Невельской, она должна идти по Амуру до впадения в нее р. Уссури, оттуда по р. Уссури, по правому ее берегу до перевала на р. Самальгу и далее по левому берегу р. Самальги до ее впадения в Татарский пролив около 47 гр[адуса] с[еверной] ш[ироты]. Этой границей мы отмежевываем себе все пространство земли к с[еверу] от Амура и Татарский берег до 47 градуса с[еверной] ш[ироты]. Дай Бог, чтобы предположения эти исполнились, мы приобрели бы себе прекрасные земли и отличную гавань, открытую в навигации в продолжение 8-ми месяцев и тем упрочили бы наше влияние на Китай и Японию, да и вообще в Тихом океане. Гавань «Императора Николая» могла бы быть станцией Балтийского флота и тем многим послужила бы к улучшению его. Вся окрестность ее и берега Амура изобилуют корабельным лесом. Однако оставим эти предположения и обратимся к рассказу.
В девятом часу подали чай. Я очень был рад выпить стакан горячего чаю. Во время переезда моего на байдарке волны несколько раз заплескивали во внутрь ее и порядком вымочили меня; не имея во что переодеться, я остался целый день в мокром платье. Во время чая разговор шел так же горячо, как и в начале приезда моего, потому что держался постоянно на политических проектах и обсуждении действий Российско-Американской компании, — тем самых возбудительных для горячих споров в здешнем крае. Ненависть ко всему, что касается компании, ни с чем не может быть сравнена. Достаточно произнести слово «компания», чтобы выслушать набор самых сильных проклятий, а иногда и ругательств. По-видимому, в самом деле, действия компании в принадлежащих ей колониях и в приамурской стране бывают часто слишком корыстолюбивы, с расчетом дневного барыша без видов на будущее. Она действует как арендатор. Впрочем, не имея еще случая хорошо разобрать и обсудить действий и положения компании, я оставляю этот предмет до большего и подробнейшего знакомства моего с нею. Перед ужином общество разделилось на две части. Дамы - m-me Невельская, Бачманова и жена священника прогуливались по комнате, болтая между собой. При этом мне было очень досадно слушать, как Невельская и Бачманова разговаривали по-французски, не обращая внимания на то, что добрая и молоденькая жена священника, ничего не понимая, ходила возле них. Общество мужчин состояло из Невельского, Клинкофстрема, Бачманова, Рудановского и меня. Священник остался на судне, потому что сообщение с берегом по случаю свежего ветра прекратилось, а на катере, посланном утром за пассажирами, он не поехал с целью приготовлять к выгрузке свои вещи. Проговорив до 12-ти ч[асов] ночи, мы разошлись спать. Бачмановы получили для себя отдельную комнату, жена священника — в комнате Невельской; Невельской, Клинкофстрем и я расположились вместе в приемной зале.
26-го августа. — Утром 26-го, когда все поднялись уже, я пошел осматривать селение. Погода стояла пасмурная и ветреная. Подойдя к берегу рейда, я был поражен силой прибоя. Волна с шумом и пеной накатывалась на кошку. Подъехать к берегу на шлюпке решительно невозможно, ее разобьет в одно мгновенье. Петровское селение состоит из 6-ти или 7-ми деревянных строений, служащих жилищем 40 или 50 обитателей его. В числе их находится начальник экспедиции, 4 или 5 обер-офицеров Камчатской флотилии, доктор и приказчик компании. Товары компании хранятся в небольшом деревянном пакгаузе. По условию с правительством компания обязалась доставлять в экспедицию товары, необходимые для заведения сношений с гиляками и манжурами. Неисполнение требований г. Невельского в этом отношении и неисправность во времени доставки товаров есть главная причина его ожесточенной войны против главного правления ее. К этому еще присоединилось несчастное разбитие в Петровском компанейского брига «Шелихова»[ВТ 4], посланного туда по требованию Невельского. Так как в условии сказано, что все потери компании по действиям ее в Амурской экспедиции правительство принимает на себя, на что и ассигновано из сибирских сумм 150 т[ысяч] р[ублей], то компания, не получив ещё донесения от Невельского о причине гибели ее судна и о количестве погибших товаров, взяла от правительства 36 т[ысяч] р[ублей] с[еребром]. Так как Невельской был главным распорядителем плаванья «Шелихова», то, разумеется, гибель брига и потеря казны очень трогают его самолюбие.
В продолжение дня, незанятый ничем, я прогуливался по селению, прерывая по временам это скучное занятие разговорами с хозяйкой дома или выслушиванием горячих рассуждений Невельского. Вечером, когда все уже легли спать, я уселся с ним рассчитывать, как лучше сделать, чтобы не упустить и без того много потерянного времени. При расчете вероятного прихода судов отчаянье бедного Невельского доходило иногда до того, что он рвал волосы на голове. Ожидать можно было три судна, которые могли бы привезти товары: компанейский бриг «Константин», транспорты «Иртыш» и «Байкал». Первый, по известиям, привезенным из Ситхи, мог быть оставлен там для посылки на Сандвичевы о-ва за мукой. «Иртыш», вышедший из Камчатки раньше нас, неизвестно по какой причине не приходил в Петровское. «Байкал», участвовавший в летней экспедиции у берегов Сахалина и Татарского пролива и долженствовавший придти в Петровское к 1 сентябрю, тоже мог опоздать. Видя отчаянье Невельского, я предложил ему послать меня в Аян на «Николае», с тем, чтобы взять там на него товары обеих экспедиций (сахалинской и амурской) и придти обратно в Петровское. Так как «Николай» отличный ходок, то я надеялся скоро сходить в Аян и обратно. Предложение это очень понравилось Невельскому, и он громко вскрикнул: «я иду сам в Аян на «Николае» завтра». Решившись на это, мы легли спать.
27-го августа. — С раннего утра начали готовиться к отъезду в Аян. Невельскому надо было приготовить несколько нужных бумаг. Я присутствовал при составлении рапорта к губернатору по делу сахалинской экспедиции. Невельской диктовал его доктору. Найдя несколько выражений относительно компании более нежели жесткими, я предложил изменить их, на что Невельской тотчас согласился. Вообще мне показалось, что обращение Невельского с подчиненными и дух бумаг его недовольно серьезны: это и есть причина, почему донесения и рассказы его не внушают к себе полного доверия, хотя действительно ему есть чем похвастаться. По моему мнению, этот предприимчивый человек очень способен к исполнению возложенного на него поручения — распространить наше влияние в Приамурском крае; но необходимо поставить около него человека благоразумного, хладнокровного и благонамеренного. Такой товарищ взял бы непременно верх над слишком запальчивым характером Невельского.
К обеду собрались все пассажиры. Когда начало смеркаться, мы простились с остающимися в Петровском и отправились на шлюпке к «Николаю». Во время переезда этого мы видели несколько огромных белуг, которые выказывались из воды наподобие китов. Вскоре по приезде нашем на судно, после непродолжительного штиля, мы снялись с якоря при попутном ветре.