Ордена и ленты.
правитьНаполеонъ Буонапарте (дядюшка Наполеона III) началъ свое царствованіе, въ качествѣ императора французовъ и сосѣднихъ съ ними народовъ, учрежденіемъ ордена, которымъ предполагалось награждать безъ различія сословій и состояній всѣхъ гражданъ: военныхъ, моряковъ и штатскихъ, не исключая даже людей, отличившихся на поприщахъ науки, литературы, изящныхъ искусствъ и промышленности. Эмблемою этого ордена служилъ кусочекъ ленты, большей или же меньшей длины и ширины, съ изящной игрушечкой на концѣ. У Бурбоновъ имѣлись свои собственныя игрушечки и ленточки голубого, чернаго и всевозможныхъ другихъ цвѣтовъ. Понятно, что, вернувшись къ кормилу правленія, такіе чистокровные консерваторы или, правильнѣе выражаясь, реакціонеры предпочли бы возстановить прежніе свои почтенные и стародавніе ордена св. Людовика, св. Духа и св. Михаила, но оказалось, что ленточка Почетнаго Легіона успѣла уже пустить такіе глубокіе корни въ сердцѣ Франціи, что даже Бурбоны не осмѣлились вырвать ее оттуда.
Въ Англіи до послѣдняго времени общественное мнѣніе относилось свысока не только въ иностраннымъ, но и къ британскимъ орденамъ и знакамъ отличія. Извѣстно, что герцогъ Веллингтонъ, носившій самъ на парадномъ мундирѣ по меньшей мѣрѣ съ полсотни крестовъ, звѣздъ и другихъ знаковъ отличія, не любилъ, чтобы въ арміи, главнокомандующимъ которой онъ состоялъ, украшали себѣ грудь лентами, медалями, пряжками и т. п. Всѣ мы читали, какой необычайно-аристократическій видъ имѣлъ въ Вѣнѣ лордъ Кэстльри благодаря тому, что онъ одинъ на всемъ вѣнскомъ конгрессѣ блисталъ отсутствіемъ всяческихъ знаковъ отличія. Великій британскій герцогъ Веллингтонъ, какъ уже упомянуто, имѣлъ своеобразный взглядъ на звѣзды, ленты, кресты, пряжки и подвязки; онъ считалъ ихъ вполнѣ умѣстными украшеніями лично для себя, для генераловъ храброй своей арміи и для высокородныхъ аристократовъ, которые уже съ колыбели имѣютъ естественное и законное право носить голубую ленту черезъ плечо. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ находилъ, что для обыкновенныхъ смертныхъ болѣе всего приличествуетъ ходить въ простомъ, или хотя бы даже въ форменномъ сюртукѣ, но безъ всякихъ звѣздъ, лентъ и всяческой иной дребедени.
Мы, лично, вмѣстѣ съ большинствомъ нашихъ читателей, оказываемся въ необходимости обходиться безъ орденскихъ звѣздъ на своихъ сюртукахъ и убѣждаемся путемъ личнаго опыта, что можно прожить и безъ нихъ настолько счастливо и свободно, насколько это дозволяется условіями существованія въ сей земной юдоли. Если намъ отпущена порція хлѣба насущнаго и всего, что слѣдуетъ подразумѣвать подъ таковымъ, мы и безъ звѣзды скушаемъ ее съ аппетитомъ. Зимою, одѣвъ на себя порядочное пальто или шубу, мы ощущаемъ пріятную теплоту, опять-таки несмотря на отсутствіе звѣзды на груди и треуголки съ пѣтушьими перьями на головѣ. Мы, англичане, искренне смѣемся надъ безразсудной маніей американцевъ называть своихъ сенаторовъ, а также депутатовъ, засѣдающихъ въ конгрессѣ и мѣстныхъ парламентахъ, — достопочтенными. Иное дѣло наши собственные, британскіе титулы: къ нимъ надлежитъ относиться съ уваженіемъ, но титулованные американскіе выскочки кажутся намъ положительно смѣшными. Лондонскій уроженецъ Джонсъ, отецъ котораго былъ канцлеромъ, а дѣдъ простымъ портнымъ, законнымъ образомъ носитъ титулъ «достопочтеннаго» и послѣ кончины своего родителя превратится самъ въ высокороднаго лорда Джонса. Иное дѣло ньюіоркскій сенаторъ, мистеръ Броунъ. Здравый смыслъ, которымъ такъ изобильно надѣлены англичане, безъ сомнѣнія, возмущается глупымъ нахальствомъ, съ которымъ этотъ выскочка дерзаетъ называть себя «достопочтеннымъ». Такое нелѣпое тщеславіе кажется намъ нелѣпымъ и смѣшнымъ. Надо полагать, однако, что долгъ платежемъ красенъ. Мнѣ самому случалось встрѣчать идіота отъ рожденія, являющагося наслѣдственнымъ пэромъ и британскимъ законодателемъ. Этотъ слабоумный балбесъ и его, безъ сомнѣнія, столь же слабоумные потомки, оказываются по праву рожденія первенствующими лицами, передъ которыми мы съ вами и наши дѣти обязаны стушевываться. Не мало и другихъ курьезовъ въ общественномъ, придворномъ и государственномъ строѣ британскаго королевства бросалось мнѣ въ глаза. Весьма вѣроятно, что эти курьезы не ускользаютъ также отъ наблюдательныхъ янки и побуждаютъ ихъ смѣяться надъ нашими англійскими порядками.
Допустимъ, пожалуй, что звѣзды, ленты, пряжки, ордена и всяческія знаки отличія являются просто напросто сумасбродствомъ: рыцарство съ его воззрѣніями окажется тогда безсмысленнымъ суевѣріемъ, сэръ Вальтеръ Манни — идіотомъ, а Нельсонъ, надѣвавшій на себя передъ битвою всѣ ордена, звѣзды и ленты, — просто напросто сумасшедшимъ. Мюратъ въ полной парадной формѣ, при всѣхъ орденахъ, побѣдоносно водившій въ аттаку французскую конницу, былъ, разуется, фокусникомъ, служившимъ одно время въ трактирѣ половымъ, и постоянно тщеславился красивымъ своимъ мундиромъ и стройною ножкой. Французскіе пѣхотинцы, предлагавшіе въ сраженіе при Фонтенуа, чтобы господа англійскіе гвардейцы стрѣляли первые, безъ сомнѣнія, были сплошь какіе-то вертопрахи и танцмейстеры. Черный Принцъ, прислуживавшій взятому имъ въ плѣнъ французскому королю, разыгрывалъ для собственнаго удовольствія до нельзя смѣшной фарсъ. Да-съ! Всѣ эти рыцарскія воззрѣнія и понятія о чести — шарлатанство! Даже самое честолюбіе слѣдуетъ признать сумасбродствомъ, а желаніе отличиться — тщеславіемъ! Слава только дымъ, а репутація порядочности не можетъ, какъ извѣстно, накормить никого досыта. Разсудительный человѣкъ не вправѣ признавать иного принципа, кромѣ того, что дважды два — четыре. Весь міръ долженъ представляться ему окрашеннымъ въ однообразный сѣро-песочный цвѣтъ, всѣ люди должны быть равны и оказываться одного роста, а слѣдовательно, носить брюки и сюртуки, сшитые по одной и той же мѣркѣ. Каждому человѣку должно быть извѣстно, что онъ нисколько не хуже любого изъ своихъ ближнихъ, а даже много лучше, какъ справедливо замѣтилъ одинъ ирландскій философъ.
Такъ-ли это, однако, на самомъ дѣлѣ? Титулы и знаки отличія — суета суетъ, а между тѣмъ, въ самый разгаръ американской революціи, его превосходительство генералъ Вашингтонъ отсылалъ нераспечатанными обратно письма, въ адресѣ которыхъ не были упомянуты его титулы превосходительнаго генерала. Послѣднія минуты смертельно раненаго французскаго солдата скрашиваются извѣстіемъ о пожалованіи ему ордена Почетнаго легіона: умирающій цѣлуетъ съ восторженной радостью руку полководца, который кладетъ маленькій крестикъ на его окровавленную грудь. Въ самой Великобританіи герцоги и графы интригуютъ, чтобы перебить другъ у друга орденъ Подвязки. Военные кавалеры ордена Бани поглядываютъ свысока на штатскихъ своихъ сотоварищей, простые кавалеры завидуютъ командорамъ, даже солдаты и матросы высоко цѣнятъ военный орденъ, которымъ ихъ награждаютъ за храбрость. Замѣтьте, что не только они сами, по такъ же ихъ отцы, матери, сестры, жены, возлюбленныя, — всѣ вообще родстненники и пріятели гордятся этимъ орденомъ и чувствуютъ себя счастливыми. Такимъ образомъ маленькій кусочекъ ленточки оказывается въ состояніи наполнить многія сердца радостью и вмѣстѣ съ тѣмъ вызвать ихъ восторженный подъемъ любви въ отечеству.
Англійскій король Георгъ III, при вступленіи своемъ на престолъ, имѣлъ, но слухамъ, намѣреніе учредить орденъ Литературныхъ Заслугъ; онъ долженъ былъ именоваться орденомъ Минервы и, по всѣмъ вѣроятіямъ, эмблемой его долженствовала служить сова. Кавалерамъ этого ордена полагалась желтая лента черезъ плечо и звѣзда съ шестнадцатью лучами. Гросмейстеромъ или, быть можетъ, Великимъ Филиномъ, имѣлось въ виду назначить старичка Самуила Джонсона. Относительно умѣстности учрежденія такого ордена, возникли, однако, сомнѣнія самаго серьезнаго свойства. Возраженія, представлявшіяся противъ него тогда, оказались бы теперь, безъ сомнѣнія, еще болѣе вѣскими. Страшно даже подумать о бурѣ, которая поднялась бы въ литературныхъ и научныхъ кружкахъ, если бы въ наше время возбужденъ былъ опять вопросъ о такомъ орденѣ! Кто только не предъявилъ бы на него своихъ правъ? Какое страшное соперничество возгорѣлось бы между соискателями! Кто изъ философовъ будетъ кавалеромъ, кто командоромъ, а кого удостоятъ признать всего лишь маленькой совушкой послѣдняго разряда? Въ плеядѣ историковъ и поэтовъ возникли бы тоже всякія пертурбаціи и недоразумѣнія, но всѣ они, безъ сомнѣнія, стушевывались бы передъ трудностями классификаціи большихъ, малыхъ и среднихъ совъ въ области беллетристики. Кто только нынче не пишетъ повѣстей, кто не считаетъ себя въ правѣ носить звѣзду съ шестнадцатью лучами и ленту канареечнаго цвѣта? Не подлежитъ сомнѣнію, что каждая совушка чистосердечно считаетъ себя, если не самымъ крупнымъ филиномъ, то, по крайней мѣрѣ, изрядной совою. Можно представить себѣ поэтому, какую массу раздоровъ и всяческаго недовольства вызвало бы распредѣленіе упомянутыхъ знаковъ отличія.
Отъ кого спрашивается, зависѣло бы такое распредѣленіе?
Отъ самого-ли монарха, или отъ перваго его министра. Но, вѣдь, въ такомъ случаѣ лорду Палмерстону пришлось бы употребить все свое время на чтеніе романовъ и повѣстей, пренебрегая прочими государственными дѣлами. А, что если бы онъ, не смотря на прилежное чтеніе романовъ и повѣстей, оказался плохимъ литературнымъ критикомъ? Предшествовавшій кабинетъ[1] навѣрное пришлось бы признать болѣе компетентнымъ, но тогда лица, не удостоившіяся лентъ канареечнаго цвѣта, могли бы сослаться на профессіональную зависть членовъ министерства. Даже и среди награжденныхъ такими лентами обнаруживалось бы величайшее недовольство. Нѣтъ! Слѣдуетъ считать большимъ счастьемъ, что такъ называемому литературному кружку удалось избавиться отъ Минервы съ желтыми ея лентами.
Ко всему вышеупомянутому присоединились бы многія затрудненія иного свойства. Допустимъ въ воображеніи, что орденъ Минервы на самомъ дѣлѣ учрежденъ. Кого, спрашивается, слѣдуетъ награждать этимъ орденомъ? Великаго философа? Историка? Инженера? Поэта? Живописца или беллетриста? Положимъ, что они будутъ пожалованы командорскими знаками этого ордена и удостоены титула великихъ совъ. Великимъ композиторамъ надо будетъ тоже дать этотъ орденъ. Но въ такомъ случаѣ развѣ можно отказать въ немъ великомъ пѣвцамъ или пѣвицамъ. Basso profondo и primo tenore будутъ филинами, а soprano — совушками? Отчего же въ такомъ случаѣ не украсить танцоровъ и балерипъ лентами канареечнаго цвѣта. Кавалеры и кавалерственныя дамы ордена Минервы будутъ тогда выдѣлывать антраша подъ музыку скрипачей, украшенныхъ тѣмъ же орденомъ. Химикъ потребуетъ причисленія себя къ этому ордену за изобрѣтеніе новой краски, аптекаря надо будетъ произвести въ совы за усовершенствованные пилюли, повара — за новоизобрѣтенный соусъ, а портного — за брюки новаго покроя. Звѣзда Минервы спустится въ такомъ случаѣ съ груди къ панталонамъ. Клянусь Звѣздами и Подвязками, что ей нельзя будетъ остановиться въ этомъ нисходящемъ движеніи, такъ какъ придется украсить канареечной лентой даже сапожника, — за остроумное усовершенствованіе полусапожекъ или туфелекъ на высокихъ каблукахъ.
И при всемъ томъ, не смотря даже на противный канареечный цвѣтъ орденской ленты, всѣ украшенные ею кавалеры, равно, какъ ихъ родичи до седьмого колѣна включительно, несомнѣнно стали бы гордиться упомянутымъ знакомъ отличія. Быть можетъ, даже, что, съ теченіемъ времени, канареечный цвѣтъ вошелъ бы въ моду и его начали бы находить красивымъ. Эти соображенія заставляютъ меня лично самымъ снисходительнымъ образомъ относиться къ старинному англійскому ордену Звѣзды и голубой Подвязки. Если бы я былъ маркизомъ съ тридцатью или сорока тысячами годового дохода (можно было бы, пожалуй, согласиться и на болѣе крупную сумму) я, разумѣется, считалъ бы себя въ правѣ засѣдать въ парламентѣ и носить Подвязку. Высшая аристократія, украшающая собою англійское общество, имѣетъ право на этотъ орденъ, являющійся совершенно подходящей эмблемой таковаго ея украшающаго значенія. Вы, безъ сомнѣнія, видѣли въ зоологическомъ саду новаго великолѣпнаго павлина, «pavo spicifer?» Неужели вы станете завидовать великолѣпному его хохолку, — роскошной лазури его жилета и дивному шлейфу, переливающему всѣми оттѣнками драгоцѣнныхъ камней. Мнѣ лично доставляетъ удовольствіе знать, что лордъ мэръ катается въ золотой каретѣ и что британскій король (или королева) облачается въ торжественныхъ случаяхъ въ великолѣпный костюмъ. Я нахожу вполнѣ умѣстнымъ, чтобы его или ея величество окружали въ такихъ случаяхъ магнаты, въ подобающихъ нарядныхъ облаченіяхъ и почтительно кричу «ура»!, когда такая торжественная процессія проходитъ мимо. Носите, милорды, на здоровье ваши Подвязки, и пусть будетъ стыдно тому qui mal y pense.
Теперь я дошелъ, наконецъ, въ своемъ «Обозрѣніи» до того пункта, къ которому все время направлялся.
Лѣтъ девять тому назадъ мнѣ пришлось побывать въ Америкѣ. Во время переѣзда черезъ Атлантическій океанъ, на седьмой или восьмой день послѣ отплытія изъ Ливерпуля, капитанъ Л., явился по обыкновенію въ восемь часовъ къ обѣду, бесѣдовалъ съ дамами, сидѣвшими возлѣ него и съ обычной вѣжливостью угощалъ насъ супомъ. Затѣмъ, онъ вышелъ на палубу, вернулся оттуда черезъ минуту и принялся угощать насъ рыбой, при чемъ выраженіе его лица показалось мнѣ серьезнѣе обыкновеннаго.
Послѣ того онъ опять поднялся на палубу и на этотъ разъ оставался въ отсутствіи минутъ пять. Рыба успѣла, однимъ словомъ, за то время исчезнуть со стола, а вмѣсто нея подали закуски и ростбифъ. Принявъ все это во вниманіе, пожалуй, будетъ вѣрнѣе сказать, что онъ находился въ отсутствіи минутъ десять; впрочемъ, съ тѣхъ поръ, какъ уже было упомянуто прошло девять лѣтъ, а потому я не могу отвѣчать за точное указаніе минутъ.
На этотъ разъ Л… спустился къ намъ въ каютъ-кампанію съ веселымъ и счастливымъ выраженіемъ лица и принялся искусно разрѣзать жаркое на порціи. — «Мы только что видѣли огонь маяка», — сказалъ онъ, не обращаясь ни къ кому въ особенности, а затѣмъ продолжалъ: — «Сударыня, могу я вамъ предложить немного подливки, или вы предпочитаете, быть можетъ, салатъ?»
Не знаю, что это былъ за маякъ, но это не представлялось особенно существеннымъ; во всякомъ случаѣ упомянутый маякъ находился на одномъ изъ Нью-Фаундлендскихъ мысовъ. Капитанъ «Канады», ожидавшій увидѣть этотъ маякъ, такъ хорошо зналъ мѣсто своего парохода, что въ промежуткѣ между супомь и ростбифомъ, дѣйствительно, имѣлъ удовольствіе видѣть мысъ, мимо котораго лежалъ его курсъ.
Такимъ образомъ, не смотря на бури, туманы и ночной мракъ, корабль нашъ шелъ предназначеннымъ ему путемъ. Извѣстно, что по океану не проложено никакихъ дорогъ и что тамъ не разставлены верстовые столбы, но, не смотря на все это, офицеры, руководившіе кораблемъ, могли съ изумительной точностью указать его мѣсто и благополучно привели насъ къ желанной гавани.
Признаюсь, что это маленькое обстоятельство, безъ сомнѣнія, долженствовавшее оказаться вѣзысшей степени обыденнымъ для всѣхъ, кому случалось бывать на морѣ, произвело на меня сильнѣйшее впечатлѣніе. Каждый разъ, когда я вспоминаю о немъ, сердце мое наполняется благоговѣніемъ и благодарностью. Мы ввѣряемъ морякамъ нашу жизнь и какъ благородно выполняютъ они принятую на себя священную обязанность. Они являются для насъ какъ бы вторымъ Провидѣніемъ. Пока мы спимъ, они бодрствуютъ и охраняютъ насъ. Днемъ и ночью стклянки бьютъ въ свое время, свидѣтельствуя о бдительности нашихъ часовыхъ, онѣ били даже на Амазонкѣ, объятой пламенемъ. Онѣ являлись тамъ геройскимъ доказательствомъ геройскаго мужества, соединеннаго съ высокимъ сознаніемъ профессіональной чести и чувства долга. Подумайте только объ опасностяхъ, которымъ подвергаются ради насъ моряки и о необходимости съ ихъ стороны ежеминутной бдительности! Имъ надо сродниться съ бурями и съ грозными ледяными горами; въ долгіе зимніе ночи, когда палубы подернуты льдомъ, скользкимъ, какъ стекло, матросамъ приходится лазать по снастямъ, покрытымъ ледяными иглами, для того, чтобы въ сильнѣйшій вѣтеръ брать рифы на парусахъ. Припомните себѣ мужественную стойкость и добродушіе, обнаруживаемыя ими въ стужу, бурю, и голодовку при кораблекрушеніяхъ.
— Женщинъ и дѣтей въ шлюпки! — скомандовалъ капитанъ Биркенгида. Находившіяся на этомъ кораблѣ войска построились на палубѣ, — экипажъ безпрекословно повиновался благородному мужественному приказанію, а въ слѣдующую затѣмъ минуту корабль пошелъ ко дну.
Весьма поучителенъ также инцидентъ съ «Сарою Зандъ».
«Сара Зандъ».
правитьВинтовой пароходъ «Сара Зандъ» Въ 1.330 тоннъ водоизмѣщенія былъ нанятъ осенью 1858 года Остъ-Индской компаніей для перевозки войскъ въ Индію. На пароходѣ, которымъ командовалъ Джонъ сквайръ Кэстль, помѣстилась часть пятьдесятъ четвертаго полка (болѣе 350 человѣкъ, не считая женъ и дѣтей нижнихъ чиновъ и семействъ нѣсколькихъ офицеровъ). Все обстояло благополучно до 11 ноября, когда корабль находился подъ 14° южной широты и 56° восточной долготы, въ разстояніи болѣе 400 миль отъ острова Св. Маврикія.
Означеннаго числа, между тремя и четырьмя часами пополудни, обнаружился съ задней палубы сильный пригорѣлый запахъ. Спустившись въ трюмъ, капитанъ Кэстль нашелъ его уже объятымъ огнемъ. Изъ открытаго люка мгновенно хлынули громадные столбы дыма. Сдѣланы были попытки достигнуть мѣста, гдѣ находился пожаръ, такъ какъ люди задыхались отъ жара и дыма. Никакого замѣшательства, однако, не произошло. Всѣ приказанія выполнялись и отдавались съ одинаковымъ хладнокровіемъ и мужествомъ. Машину немедленно же остановили, убрали всѣ паруса, и привели корабль къ вѣтру, чтобы отгонять къ кормѣ дымъ и пламя пожара, вспыхнувшаго въ задней части судна. Часть экипажа тѣмъ временемъ изготовила пожарные рукава и занялась тушеніемъ огня. Несмотря на всѣ усилія, онъ все болѣе распространялся. Ближайшая опасность угрожала боевымъ патронамъ, сложеннымъ въ пороховыхъ магазинахъ, находившихся по обѣ стороны корабля, непосредственно надъ мѣстомъ, гдѣ произошелъ пожаръ. Магазинъ, находившійся съ праваго борта, вскорѣ удалось очистить, но къ этому времени вся кормовая часть корабля была до такой степени охвачена дымомъ, что тамъ оказывалось почти невозможно дышать. Спасеніе другого порохового магазина представлялось поэтому весьма сомнительнымъ. Для этой работы вызвали добровольцевъ, которые немедленно же явились. Они, подъ руководствомъ поручика Гюба, пытались опорожнить этотъ магазинъ и дѣйствительно вынесли оттуда всѣ патроны и почти весь запасъ пороха, за исключеніемъ одного или двухъ боченковъ. Работа была до чрезвычайности опасная и трудная. Многіе падали безъ чувствъ отъ дыма и жары. Нѣкоторыхъ пришлось вытаскивать на канатахъ въ состояніи полнѣйшаго безпамятства.
Огонь вскорѣ пробился сквозь палубу и быстро распространился по каютамъ; большая часть изъ нихъ загорѣлась.
Тѣмъ временемъ капитанъ Кэстль распорядился спустить шлюпки на воду. Не смотря на сильный вѣтеръ и волненіе все обошлось при этомъ благополучно. Солдаты были выстроены на палубѣ. Никто не кидался въ шлюпкамъ и всѣ нижніе чины слушались команды, какъ на парадѣ. Имъ было объявлено, что капитанъ Кэстль не теряетъ надежду спасти корабль, но тѣмъ не менѣе надлежитъ приготовиться къ тому, чтобы въ случаѣ надобности таковой покинуть. Женщины и дѣти были посажены въ спасательную лодку, спущенную съ праваго борта. Командованіе этой лодкой было поручено третьему штурману Бери съ предписаніемъ держаться въ сторонѣ отъ корабля до тѣхъ поръ, пока не прикажутъ ему вернуться.
Капитанъ Кэстль приступилъ тогда къ постройкѣ плотовъ изъ запасныхъ рей. Въ короткое время связаны были три плота, на которыхъ могла бы помѣститься значительная часть людей находившихся на кораблѣ. Два плота были спущены на воду и прочно укрѣплены на привязи вдоль бортовъ, третій же оставленъ на передней части палубы въ готовности къ спуску на воду.
Тѣмъ временемъ пожаръ сдѣлалъ значительные успѣхи: всѣ каюты пылали, къ половинѣ девятаго вечеромъ пламя прорвалось сквозь верхнюю палубу и вскорѣ вспыхнула оснастка бизань-мачты. Опасались, что корабль неожиданно поворотитъ, причемъ огонь будетъ переброшенъ въ носовую часть судна, но, къ счастію, задніе брасы перегорѣли и удалось повернуть гротъ-рею, такъ чтобы удержать корабль носомъ къ вѣтру. Около девяти часовъ вечера произошелъ страшный взрывъ въ пороховомъ магазинѣ лѣваго борта. Безъ сомнѣнія, тамъ взорвало одинъ или два боченка съ порохомъ, которые не удалось выкатить оттуда. Къ тому времени корабль на всемъ протяженіи отъ кормы до гротъ-мачты былъ объятъ пламенемъ. Считая почти уже невозможнымъ его спасти, капитанъ Кэстль обратился къ маіору Бретту, командовавшему остававшимися на суднѣ войсками (такъ какъ полковникъ находился въ одной изъ лодокъ). Объяснивъ маіору, что корабль, по всѣмъ вѣроятіямъ, долженъ погибнуть, капитанъ просилъ позаботиться о сохраненіи до послѣдней минуты порядка между солдатами и въ тоже время продолжать возможно энергичнѣе борьбу съ огнемъ. Къ счастію, желѣзная перегородка въ кормовой части судна не прогорѣла и всѣ усилія сосредоточивались на томъ, чтобы охлаждать ее по возможности.
— Не нахожу словъ, — говоритъ капитанъ, — чтобы описать энергію, съ которой солдаты и матросы старались помѣшать огню пробиться въ переднюю половину корабля, часть людей находилась въ трюмѣ, спеціально занимаясь тамъ охлажденіемъ перегородки; тамъ было до такой степени жарко и душно, что люди ежеминутно падали въ обморокъ; ихъ поднимали наверхъ въ безчувственномъ состояніи, а на ихъ мѣста тотчасъ же отправлялись новые добровольцы, которыхъ вскорѣ постигала та же участь. Часамъ къ десяти вечера загорѣлась верхняя рея гротъ-мачты. Боцманъ Вельшъ съ четырьмя или пятью солдатами, запасшись мокрыми простынями, поднялись наверхъ и потушили огонь, но рея и верхушка мачты прогорѣли почти насквозь. Борьба съ огнемъ въ трюмѣ тянулась нѣсколько часовъ, но, около полуночи, явилась надежда воспрепятствовать дальнѣйшему распространенію огня. Постепенно одерживая надъ нимъ верхъ, матросы и солдаты оттѣсняли пожаръ дюймъ за дюймомъ все далѣе къ кормѣ и къ разсвѣту погасили его. Корабль былъ, однако, и послѣ того въ самомъ ужасномъ положеніи. Вся кормовая половина выгорѣла въ буквальномъ смыслѣ слова, за исключеніемъ части кузова, находившагося въ водѣ; часть лѣваго, задняго, борта была уничтожена взрывомъ, — трюмъ залило водой на глубину пятнадцати футъ.
Все еще стоялъ сильный вѣтеръ и корабль подвергался отъ волненія боковой и килевой качкѣ, причемъ зачерпывалъ кормовой своей частью громадное количество воды. Цистерны, помѣщенныя въ трюмѣ, оторвались и отъ качки ихъ перебрасывало съ одной стороны на другую.
Какъ только дымъ немного разсѣялся, капитанъ Кэстль приказалъ изготовить изъ запасныхъ парусовъ и простынь пластырь для того, чтооы остановить кормовую течь, установилъ на кормѣ скрѣпы и привязалъ пластырь канатами. Солдаты отливали и выкачивали воду, такимъ образомъ проработали цѣлое утро.
Въ продолженіи дня женщины вернулись обратно на корабль. Лодкамъ приказано было держаться возлѣ самаго судна, но, вслѣдствіе сильнаго волненія, они не могли выполнить этого приказанія. Капитанскую гичку пришлось ночью бросить, а ея экипажъ подъ командою четвертаго штурмана, Куда, пересѣлъ въ другую лодку. На разсвѣтѣ 13 числа экипажъ подымалъ лодки наверхъ, солдаты же усиленно продолжали откачивать воду. Въ полдень корабль находился на 13°12' южной широты; въ пять часовъ послѣ полудня поставили два фока, отрѣзали плоты и направили корабль къ острову Св. Маврикія; въ четвергъ, 19 числа, онъ прошелъ въ виду острова Родригеса, а въ понедѣльникъ, 23-го, прибылъ къ острову Св. Маврикія.
Сраженія при Абукирѣ и подъ Трафальгаромъ не представляются мнѣ болѣе славными для Великобританіи, чѣмъ грандіозная побѣда, одержанная въ данномъ случаѣ, надъ пожаромъ, моряками купеческаго судна. Читая донесенія капитановъ, которыя публикуются въ морскихъ журналахъ, вы убѣдитесь, что подобные подвиги совершаются чуть не каждый день. Передо мной лежитъ теперь одинъ изъ такихъ журналовъ. Открывая наудачу второй его нумеръ, читаю:
Капитанъ Робертсъ, командиръ корабля «Empire», на пути изъ Гельдса въ Лондонъ, доноситъ, что 14 декабря 1859 года онъ, на высотѣ Уйдби, замѣтилъ, что его корабль загорѣлся въ промежуткѣ между среднею частью трюма и паровыми котлами. Направивъ рукава отъ парового насоса на мѣсто пожара, удалось справиться съ огнемъ, но только по наружности, такъ какъ на слѣдующее утро, въ семь часовъ, пожаръ снова вспыхнулъ и вся средняя часть корабля оказалась охваченной пламенемъ. Паровой насосъ былъ снова тогда пущенъ въ ходъ и, кромѣ того, весь экипажъ энергически старался заливать огонь ведрами, моего удалось потушить лишь къ четыремъ часамъ послѣ полудня. Для этого пришлось прорубить палубу и выломать часть бортовъ, а также выбросить часть груза въ море. Корабль сильно пострадалъ и въ немъ обнаружилась такая течь, что капитанъ рѣшился войти въ устье Гумбера, но пришлось выброситься на берегь въ илъ, невдалекѣ отъ Гримзбійскаго порта, такъ какъ въ трюмѣ оказалось пять футъ воды. Паровой насосъ испортился и вода такъ быстро прибывала, что погасила огонь подъ котлами, вслѣдствіе чего управлять судномъ стало почти невозможно. Съ наступленіемъ прилива буксирный пароходъ выволокъ корабль изъ ила и привелъ въ Гримзби, гдѣ тотчасъ же приступили къ исправленію поврежденій.
Капитанъ бригантины «Пурчэзъ», господинъ Стрижендеръ, на пути изъ Ливерпуля въ сѣверо-американскій портовый городъ Армоузъ. встрѣтилъ, второго ноября, подъ 43° сѣверной и 37° западной долготы сильные шквалы, налетѣвшіе столь неожиданно, что корабль потерялъ бугшпритъ, фокъ-мачту, марсъ и фокъ; вмѣстѣ съ тѣмъ оборванъ былъ также брэкъ-катеръ въ носовой части, такъ что обнаружилась течь. Ввиду этого и значительныхъ поврежденій въ такелажѣ, капитанъ приказалъ повернуть бригантину по вѣтру и выбросить для облегченія носовой части около двадцати пяти тоннъ груза. Привязавъ себя къ канату, онъ осмотрѣлъ снаружи судна поврежденіе въ носовой части, забилъ въ оказавшееся подъ водою отверстіе кусокъ двухъ съ половиной дюймоваго каната и такимъ образомъ значительно убавилъ течь.
Декабря 16 экипажъ день и ночь дѣйствуетъ насосами и все-таки не можетъ выкачать воду изъ трюма. Капитанъ призналъ поэтому благоразумнѣе всего идти къ ближайшему порту. На 49°45` сѣверной широты и 23° западной долготы усмотрѣнъ корабль, выставившій сигналъ бѣдствія. — Направившись къ нему, — говоритъ г-нъ Скрижендеръ, — убѣдился, что это баркъ «Карльтонъ», едва уже державшійся на водѣ. Капитанъ и матросы просились, чтобы мы приняли ихъ къ себѣ на корабль, мы легли въ дрейфъ и приняли къ себѣ весь экипажъ «Карльтона», состоявшій изъ тринадцати человѣкъ, послѣ чего баркъ былъ покинутъ, мы же продолжали идти прежнимъ курсомъ, а экипажъ покинутаго судна оказывалъ намъ посильное содѣйствіе при выкачиваніи воды: только благодаря этому корабль мой не затонулъ и мы благополучно прибыли въ Коркъ 27 декабря".
Капитанъ Кульсонъ, командовавшій бригомъ «Отелло», доноситъ: что, его бригъ пошелъ ко дну въ виду Портлэнда, 27 декабря. Неожиданно налетѣвшій сильный шквалъ залилъ судно водою и повалилъ его на бокъ. Не усматривая ни малѣйшей возможности спасти корабль, я приказалъ спустить на воду шлюпку и пересѣлъ на нее со всѣмъ экипажемъ. Минутъ черезъ десять послѣ того, какъ мы отчалили отъ корабля, онъ окончательно перевернулся и пошелъ ко дну. Въ то же самое утро мы встрѣтили французскій корабль «Commerce de Paris», подъ начальствомъ капитана Томбарелля, который принялъ насъ на бортъ".
Здѣсь мы видимъ на нѣсколькихъ столбцахъ цѣлую массу дивныхъ, трогательныхъ картинъ, выясняющихъ опасности, которымъ подвергаются моряки, и выставляющихъ въ яркомъ свѣтѣ проявляемыя этими моряками стойкость, мужество и великодушіе. Что можетъ быть ужаснѣе пожара на кораблѣ, въ открытомъ морѣ, вдали отъ всякаго берега. Другая картина изображаетъ намъ капитана, который въ бурю спускается на канатѣ съ носовой части судна въ воду, чтобы снаружи заткнуть образовавшееся отверстіе и такимъ образомъ остановить течь… Бригантина, которая сама едва держится на водѣ, направляется къ барку, подавшему сигналъ дѣйствія, и спасаетъ съ него тринадцать человѣкъ, послѣ чего продолжаетъ идти прежнимъ курсомъ и, благодаря посильному содѣйствію этихъ тринадцати человѣкъ, благополучно достигаетъ порта… Французы въ минуту опасности выручаютъ бѣдствующихъ англичанъ… Безхитростное описаніе всѣхъ этихъ трогательныхъ сценъ невольно заставляетъ сердце биться сильнѣе и вызываетъ на глазахъ слезы.
Самопожертвованіе является добродѣтелью, которую морякамъ приходится практиковать чуть не ежедневно, поэтому она становятся у нихъ чѣмъ-то совершенно обыденнымъ и зауряднымъ. Не такъ давно одинъ изъ большихъ океанскихъ пароходовъ потерпѣлъ аварію, вслѣдствіе которой пассажирамъ пришлось вынести множество тяжкихъ лишеній и радоваться тому, что ихъ высадили, наконецъ, на берегъ въ какомъ-то несчастномъ портѣ, гдѣ пароходы запасались углемъ. Въ числѣ пассажировъ, оставленныхъ тамъ въ совершенно безпомощномъ положеніи, находились старики, женщины и дѣти. Когда прибылъ туда слѣдующій пароходъ, его пассажиры были возмущены намѣреніемъ капитана принять къ себѣ этихъ несчастливцевъ, дѣйствительно имѣвшихъ очень не презентабельный видь. Пароходъ былъ дѣйствительно уже переполненъ пассажирами; всѣ мѣста въ каютахъ были заняты; въ числѣ пассажировъ имѣлись больные и слабые здоровьемъ, уплатившіе компаніи значительную сумму, чтобы обезпечить себѣ во время переѣзда хорошее помѣщеніе, достаточную пищу и надлежащій комфортъ. Капитанъ оставилъ безъ вниманія протестъ своихъ пассажировъ и объявилъ, что изумляется ихъ безсердечности, но мы не настолько привыкли къ самопожертвованію, чтобы считать таковое обязательнымъ, а потому не рѣшаемся вынести нашимъ ближнимъ столь суровый обвинительный приговоръ. Вспомнимъ только, что если дилижансъ набитъ биткомъ и намъ посчастливилось достать въ немъ мѣсто, то мы ни за что не согласимся потѣсниться, чтобы впустить туда еще трехъ, четырехъ женщинъ съ дѣтьми, даже и въ томъ случаѣ, если дилижансъ этотъ будетъ послѣднимъ, и на улицѣ дождь льетъ ливнемъ. Очевидно, что мы въ несравненно меньшей степени походимъ на милосердаго самарянина, чѣмъ господинъ Стрижендеръ, командиръ бригантины «Пурчэзъ».
Зимою 1853 года мнѣ пришлось отправиться изъ Марселя въ Чивитта-Веккію на одномъ изъ великолѣпныхъ почтово-пассажирскихъ пароходовъ «Балетти». Капитанъ этого парохода, отличившійся впослѣдствіи въ Крымскую кампанію, дѣлалъ всего только первый свой рейсъ на Средиземномъ морѣ, но, управляя кораблемъ по картѣ, вводилъ его тѣмъ не менѣе въ каждый портъ съ ловкостью опытнаго лоцмана. Припоминаю себѣ, что я какъ-то ночью прогуливался по палубѣ съ этимъ превосходнымъ морякомъ и въ тоже время прекрасно воспитаннымъ и хорошо образованнымъ джентльменомъ. Я обратился къ нему тогда съ вопросомъ объ умѣстности установить орденъ для награжденія моряковъ за особые выдающіеся подвиги. Съ какимъ энтузіазмомъ заявилъ онъ тогда о желательности учрежденія такого ордена.
И въ самомъ дѣлѣ! почему бы не учредить для британскихъ моряковъ орденъ Британіи. Имъ ежедневно выпадаютъ, какъ въ купеческомъ, такъ и въ военномъ флотѣ, случаи отличиться знаніемъ дѣла, искусствомъ, мужествомъ, стойкой энергіей и находчивостью въ опасности. Отчего, скажите на милость, фонтанъ почестей не орошаетъ такихъ заслуженныхъ людей, какими являются многіе изъ капитановъ и штурмановъ торговаго нашего флота? Вѣдь онъ обильно изливается на капитановъ и полковниковъ арміи и гвардіи, равно какъ на докторовъ и судей. Нѣкоторыя брызги его достаются на долю городскихъ мэровъ и альдермэновъ, — капельки его перепадаютъ даже живописцамъ и литераторамъ. Что касается до дипломатовъ, то они считаютъ орденъ Бани принадлежащимъ себѣ по праву. Аристократія тріединаго королевства такъ и сверкаетъ блестящими орденскими звѣздами. Неужели, Великобританія, столь щедро раздающая ордена, не найдетъ какой-нибудь ленточки или крестика для своихъ моряковъ? Замѣтьте, что служба, хотя бы въ торговомъ флотъ, является все-таки службою. Командованіе и управленіе судномъ требуетъ свѣдѣній, опытности, добросовѣстности, исполнительности и весьма развитаго чувства долга.
Отчего бы при такихъ обстоятельствахъ не учредить ордена Британіи?
- ↑ Лорда Дерби (въ 1869 году), въ составъ котораго входили два беллетриста мистеръ Дизраели и сэръ Эдвардъ Бульверъ Литтонъ.