Изрекъ — и страшный слухъ, какъ вихрь передъ грозою,
Священный градъ покрылъ отшчаянія тьмою;
Унынье блѣдное въ селеньяхъ вѣрныхъ чадъ;
Несытый мщенья духъ, одѣянный въ булатъ,
Изъ ада излетѣвъ, считалъ въ восторгѣ жертвы!
Нещастные, безъ силъ, уже до смерти мертвы,
Не смѣли правый гласъ съ мольбою вознести….
Но Богъ подвигнулся, людей своихъ спасти!
Въ семъ племени цвѣла красавица младая.
Величество души, невинность, чада рая,
Казалось, въ прелести облекшися, пришли
Подъ именемъ ея явиться на земли.
Въ блаженной тишинѣ отеческаго крова,
Гдѣ чтилась простота прапрадѣдовъ сурова,
Таился нѣжный цвѣтъ, въ веснѣ прекрасныхъ дней,
Отъ свѣта, отъ любви, отъ суетныхъ честей.
Но гдѣ, въ какихъ лѣсахъ, въ какомъ уединеньѣ.
Красы не обрѣтутъ хвала и удивленье?
Всесильный духъ любви свой пламенникъ подъялъ?
И юноша узрѣлъ, и страстію пылалъ.
Любовь, слѣпа!.. ахъ, нѣтъ, ты Аргусъ многоокій!
Съ покровомъ на очахъ, сквозь стѣны, рвы глубоки,
Сквозь тысячи препонѣ, ты видишь, и тобой
Олинтъ сталъ плѣнникомъ Софроніи младой.
Любезную чету единый градъ вмѣщаетъ;
И вѣра и законъ, все ихъ соединяетъ.
Какъ дѣва красотой, онъ скромностью плѣнялъ;
Онъ пламенно любилъ, не смѣлъ мечтать — молчалъ.
И какъ открыться ей? — Она его не знала,
Или не видѣла, или не отличала;
Въ семъ міръ и любовь — превратностей раба:
Ахъ! съ нею брань ведутъ, адъ, смертные, судьба!
Насталъ ужасный день, гремитъ Царя велѣнье:
Единоплеменныхъ и братій убіенье.
Великодушная, какъ горній смертныхъ другъ,
Она задумалась…. «Не можно ли?»…. И вдругъ
Блеснула дерзка мысль….. и вдругъ въ сомнѣнье впала:
«Я дѣва! какъ могу?» — Въ ней скромность отвѣчала…..
«Но доблести вѣнецъ!»…. Слились въ душъ одной
Стыдливость дѣвственна съ геройской быстротой!
Идетъ красавица, предметъ всѣхъ разговоровъ,
Не кроется она, не ловитъ льстивыхъ взоровъ,
Съ смиренной поступью, себѣ одной вѣрна;
Не видитъ никого, всего отчуждена!
Ни кто не могъ рѣшить: искуство иль небрежность
Составили ея пріятностей любезность;
Невинность, доброта, благія небеса
Въ небрежности ея суть хитрость и краса!
Чему дивятся въ ней, одна того не знаетъ;
Дѣвица гордая въ престолу приступаетъ;
Свирѣпой взоръ Царя въ ней сердца не страшитъ,
Предъ трономъ трепеща безтрепетна стоитъ,
,,О Царь! рекла, вели, да мечь убійства ярый
"Престанетъ устремлять губительны удары.
"Спѣшу открыть тебѣ, спѣшу отдать въ твой плѣнъ
«Злодѣя, коимъ ты столь много оскорбленъ.»
Блистанье красоты, святой и возвышенной,
Нечаянность и гласъ отъ Бога вдохновенной,
Сразили варвара. — Онъ гнѣвъ свой укротилъ.
Взиралъ, безмолвствовалъ, и самъ себя забылъ….
Кинь. милой взглядъ она, будь сердцемъ онъ не камень
Сей часъ бы возродилъ въ немъ вѣчной страсти пламень;
Но гордость не возжетъ свирѣпый хладъ крови*
Лишь нѣжны хитрости приманка для любви.
Чтожь чувствовалъ тиранъ? — Глубоко изумленье,
И любопытства страсть, и нѣкое почтенье.
Вѣщай мнѣ все! онъ рекъ; мой вѣстникъ возгласитъ,
Да мечь убійственный жестокость прекратитъ!
Она отвѣтствуетъ: "Виновный предъ тобою!
"Царь! я похитила сей дѣвственной рукою
"Таинственный залогъ. Меня твой ищетъ судъ.
«Пусть казни на меня единую падутъ!»
Такъ, горесть общихъ золъ въ груди скрывая нѣжной,
Одна за всѣхъ грядетъ ко смерти неизбѣжной!
Великодушна ложь! какая правда есть,
Которую тебѣ возможно предпочесть?
Но злобная душа тирана не смягчилась;
Гнѣвъ лютый ожилъ вновь, и ярость возвратилась:
Скажи, вѣщаетъ онъ, кто былъ еще съ тобой?
Кто научилъ тебя нарушить нашъ покой?
«Никто! отвѣтствуетъ; мнѣ слава драгоцѣнна;
Но славѣ нѣтъ цѣны, коль будетъ раздѣленна.
Одна виновница, одна сама съ собой,
Рѣшилась, кончила великій подвигъ свой.» —
И на тебя одну, рекъ извергъ торопливо,
Падетъ мой гнѣвъ! — "Такъ, Царь! ты судишь справедливо!
"Единой только мнѣ достойно умереть;
«Одна пріяла честь, одна хочу терпѣть!»
Свирѣпый Аладинъ трясется въ изступленьѣ,
Потомъ гласитъ: скажи, гдѣ скрыла похищенье? —
«Я скрыла?… Нѣтъ! огню на жертву предала!
Увы! почто свершить я болѣ не могла!…
Теперь уже рука злодѣевъ нечестивыхъ
Не осквернитъ тебя, о честь Христолюбивыхъ (*)!….
Царь! нужны для тебя, хищенье, или тать?
Одинъ передъ тобой, другаго не видать.»
(*) То есть, икона Богородицы.
«Но я не хищница! Что ставятъ мнѣ виною?
Я возвратила то, что отнято тобою». —
Неистовый тиранъ зубами скрежеталъ;
Весь адъ въ груди его, казалось, бунтовалъ!
Изчезла для тебя пощада и прощенье,
Великая душа, душъ нѣжныхъ украшенье!
И самая любовь, сей щитъ твоихъ красотъ,
Отъ мстительной руки тебѣ ужь не оплотъ!
Уже влекутъ ее — неправедное мщенье
Нещастну предаетъ на лютое созженье!
Лишенная одеждъ, стоитъ на мѣстѣ мукъ;
Свирѣпо вервіе связуетъ нѣжность рукѣ,
Безмолвствуетъ, но духъ геройства ненавѣтенъ;
На дѣвственной груди чуть легкой вздохъ примѣтенъ;
Угасли прелести, глаза помрачены;
Не блѣдность на лицѣ, но томность бѣлизны.
Уже печальна вѣсть о казни пролетаетъ!
Стекаются….. Олинтъ съ толпами поспѣшаетъ;
Онъ зналъ вину! Но кто на грозну смерть идетъ?
Любовь предчувствуетъ, любовь его влечетъ!
Притекъ, и чтожь узрѣлъ? На мѣстѣ лютой казни
Прекрасна узница готова безъ боязни
Божественной любви вкусить ужасный плодъ!
Узрѣлъ — и ринулся стремительно въ народъ.
Уже передъ Царемъ — "Неправда, невозможно!
"Ей хищницею? Нѣтъ! безуміе ничтожно!…
"Какъ! дѣвѣ? и одной, съ неопытнымъ умомъ?
"И мыслить страшно ей о подвигъ такомъ!
"Пусть скажетъ, какъ прошла стражей ряды свирѣпы,
"Отверзла храма дверь, разрушила заклепы?
"Пускай похвалится…. Царь! я тотъ хищникъ! я!
"Что сильныхъ сонмъ не могъ, взяла рука моя!
"Такъ! мнѣ единому былъ путь извѣстенъ скрытной;
"Въ ночную темноту, стезею неиспытной,
"Въ подзоръ, отколѣ храмъ пріемлетъ солнца свѣтъ,
"Вошелъ, и совершилъ великій свой обѣтъ.
"Мнъ честь, мнѣ смерть сія прилично воздаянье;
"Кто смѣетъ похищать такое достоянье?
"Отдайте цѣпи мнѣ, меня сей пламень ждетъ,
«Пылаетъ для меня, со мной однимъ умретъ!»
И се Софронія, склоняя взоръ смиренной,
Вѣщаетъ юношѣ, какъ духъ небесъ блаженной:
"Нещастный! что творишь? куда влечетъ тебя
"Неистовая страсть? Бѣги, спасай себя!
"Или ты думаешь? что дѣвѣ невозможно
"Одной пренебрегать тирана гнѣвъ ничтожной?
"И я имѣю духѣ! и мнѣ не страшна смерть!
«Я также не хочу участника терпѣть!»
Рекла — но тщетно все — не видитъ и не слышитъ —
Рѣшительный герой единой смертью дышетъ!
Прелестно зрѣлище, гдѣ держутъ споръ святой
Нѣжнѣйшая любовь и доблесть межь собой!
Побѣды торжество — позорное мученье!
Утрата торжества — есть жизни наслажденье…..
Увы! — тиранъ ни чувствъ, ни Бога не имѣлъ!
Свирѣпый гнѣвъ его сильнѣе воскипѣлъ!
Взоръ свѣтлый праваго — неправыхъ обличенье!
Безтрепетна душа — тирановъ оскорбленье!
"Пусть такъ! мы вѣримъ имъ! пусть оба побѣдятъ!
«И сколь завидный лавръ другъ съ другомъ раздѣлятъ!»
Изрекъ — и въ тотъ же мигъ желѣза зазвучали,
Къ единому столпу нещастныхъ приковали,
Стоятъ, обнажены, недвижимы, въ цѣпяхъ!
Другъ друга не видать! едина смерть въ очахъ!
Уже предвѣстникъ злой, вкругъ жертвы дымъ клубился,
Уже свирѣпый огнь подъ вѣтьвями таился;
Олинтъ не въ силахъ былъ рыданій удержать,
Вѣщаетъ узницѣ, готовой съ нимъ страдать,
"Такими ль узами, плѣнившійся тобою,
Мечталъ мою судьбу связать съ твоей судьбою?
И сей ли огнь — удѣлъ нещастливыхъ сердецъ,
Въ которыя вліялъ даръ чувствія Творецъ?
"Другимъ огнемъ, другимъ союзомъ мнѣ польстила
Нѣжнѣйшая любовь. Судьба не такъ судила!
Я долго, долго былъ съ тобою разлученъ;
Но смерть сильнѣй любви! союзъ нашъ заключенъ!
Отрада сладкая — дѣлиться мукой злою,
Съ кѣмъ радостью не могъ! Погибнуть вмѣстѣ съ тою,
Съ которой жить не могъ! Я славлю жребій свой;
Теперь стократъ блаженъ! теперь умру съ тобой!
«Такъ! призываю васъ, пріятныя мученья,
Мои послѣднія и первы наслажденья!
Ко сердцу милой здѣсь я сердце преклоню,
Я душу всю свою въ уста ея вдохну!
И въ тотъ же самый мигѣ, въ безсмертно сочетанье,
Ея послѣднее изчерпаю дыханье!»
Въ рыданьяхъ замеръ гласѣ, не могъ онъ продолжать;
Софронія спѣшитъ страдальца утѣшатъ:
«Мой другъ! въ сей важный часъ забудемъ міръ недужный;
Другой потребенъ плачь, другія слезы нужны!
Пекися о себѣ! Представь, какая тамъ
Награда праведнымъ обѣщана душамъ!
Во имя Божества всѣ муки — наслажденье!
Не бойся! мы найдемъ отрадное селенье!
Воззри на небеса, на свѣтлый солнца видъ:…
При нихъ нѣмѣетъ смерть и ужасъ не разитъ!»
Плачевно зрѣлище! невѣрные стенаютъ!
Льютъ слезы вѣрные — но въ страхъ ихъ скрываютъ!
Самъ Царь узналъ въ себѣ, чего досель не зналъ;
Въ жестокой сей груди огнь чувства оживалъ.
Ахъ, нѣтъ! онъ борется съ природой, съ небесами!
Воззрѣлъ въ послѣдній разъ, закрылъ лице руками;
Бѣжитъ! все сѣтуетъ! — Всѣхъ горестей вина
Не плачетъ, не вздохнетъ Софронія одна.
Уже данъ знакѣ…. но вдругъ вся стража всколебалась;
Возстала черна мгла, и клубомъ приближалась;
Разторглась: всадникъ зримъ! Доспѣхи, щитъ, колчанъ
Являютъ ратника далекихъ, чуждыхъ странъ
На шлемъ рыцаря блистаетъ тигръ чудесный;
Несется шопотъ вкругъ …. Сей признакъ, всѣмъ извѣстный,
Клоринду въ бурѣ битвъ доселѣ отличалъ!
Народъ подвигнулся, какъ въ морѣ грозный валъ.
Се дѣва Марсова — ея геройски длани
Издѣльямъ нѣжныхъ женъ не приносили дани;
Забавы юныхъ дѣвъ, ихъ милы суеты
Казались низкими для гордой красоты!
Врагъ роскоши, забавъ приманчивой отравы,
Невинность избрала обителью дубравы!
Рожденная плѣнять, всѣмъ кажется грозой;
Но силой грозная, опасна красотой.
Она съ младенчества неробкими руками
Смиряла злость коней блестящими браздами;
Ломала копій лѣсъ, любила звукъ мечей,
И въ бѣгѣ и борьбѣ являла духъ мужей.
Но скоро раздались доспѣхи героини
Въ жилищѣ тигровъ, львовъ, средь дикія пустыни;
Оттолѣ потекла на кроволитной бой,
И честь побѣдъ вездѣ водила за собой!
Оставя злачныя Персидскія равнины,
Здѣсь ищетъ рыцарей Танкредовой дружины,
Да имъ покажетъ вновь, что грозная рука,
Погибель Христіанъ, теперь еще крѣпка!
Приближилась, и зритъ народное стеченье;
Вдали готову казнь и зрителей смущенье,
Повсюду страхъ нѣмой, отчаяньѣ въ очахъ;
И богатырскій конь помчался на крылахъ.
Раздвиглися толпы почтеньемъ уклоненныхъ;
Клоринда видитъ двухъ ко смерти осужденныхъ:
Одна спокойная, другаго скорбь томитъ;
Духъ мужества въ очахъ дѣвическихъ блеститъ;
Но юноша сраженъ не собственной судьбою,
Не казнь ему страшна, не жизнь тоски виною!
Другая, въ небеса простерши взоръ святой,
До смерти, кажется, разсталася съ землей!
Клоринда быстрое вниманье устремляетъ,
И жребій юныхъ жертвъ въ ней душу потрясаетъ;
Но дѣва, сильная отвергнуть смерти страхъ,
Милѣе для нее, чѣмъ юноша въ слезахъ!
«Спасемъ нещастную! погасимъ смерть грозящу!»
Рекла, и преклонясь ко старцу предстоящу,
«Вѣщай мнѣ, кто вашъ Царь? и чей надъ ними судъ?
Какая ихъ вина? какія казни ждутъ?»…
Открыто таинство. Отвѣтъ простой и ясный
Царевнѣ показалъ, что узники нещастны
Суть жертвы доблести и нѣжныя любви.
«Нѣтъ! не умрете вы….. Нѣтъ, дѣва! ты живи!
Ты, юноша, прими въ ней вѣрности награду:
Вамъ Небо шлетъ во мнѣ спасенье и ограду!» —
Остановляетъ казнь и быстрою стопой
Спѣшитъ передъ Царя съ угрозой и мольбой.
Кто смѣетъ не почтить Востока Героиню (*)?
Царь зрѣлъ въ рукѣ ея грядущихъ битвъ судьбину,
И царства своего подпору въ ней любилъ;
Преодолѣлъ себя, и гнѣвъ свой погасилъ.
"Я много жертвую? но жертва изчезаетъ,
,,Онъ рекъ, когда ее Клоринда принимаетъ!
"Честь рыцарей! вели, я долженъ исполнять!
"Послушный другъ тебѣ, не стану разбирать,
"Свершаюль правоту, творю ли снисхожденье!
"Пусть грозный нашъ Пророкъ разсудитъ преступленье;
«Ты хощешь — рѣшено! виновны прощены!»
Вѣщалъ — и узники уже свобождены!
(*) Здѣсь нѣсколько стиховъ пропущено, потому что они не относятся къ исторіи Олинта и Софроніи. Пер.
Какъ щастливъ ты, Олинтъ! И смерть неумолима,
И доблесть дивная, средь мукъ неустрашима,
Передъ Софроніей возстали за тебя!
Любовь въ твоей любви прославила себя!
И се позорный срубъ въ олтарь преобразился:
Преступникъ сталъ супругъ, любовникъ наградился;
Народъ отчаянный склонился въ сѣнь отрадъ,
И снова тишина вступила въ смутный градъ…..
Мрзлкв.