Стуча въ мое окошко, лѣтній дождь
Подъ утро сонъ мой легкій прерываетъ.
Я слышу куръ кудахтанье; онѣ
Бьютъ крыльями, въ курятникъ запертыя.
Вотъ поселянинъ вышелъ за ворота,
И смотритъ, не блеснетъ-ли солнца лучъ
Сквозь облака, плывущія по небу.
Съ постели вставъ, благословляю я
И свѣжесть утра ранняго, и птичекъ
Проснувшихся на вѣтвяхъ щебетанье,
И поля зеленѣющаго даль.
Я видѣлъ васъ, я съ давнихъ поръ васъ знаю,
Ограды темныхъ, душныхъ городовъ,
Гдѣ ненависть гнѣздится и несчастье,
Гдѣ я томлюсь и долженъ умереть!
Вдали отъ васъ хоть скудное участье,
Хоть каплю состраданья нахожу
Въ природѣ я, которая когда-то —
Давно! — была ко мнѣ еще добрѣй.
Да! и она отъ удрученныхъ горемъ,
Отъ страждущихъ свой отвращаетъ взоръ
И, полная презрѣнья къ мукамъ нашимъ,
Богинѣ счастья служитъ, какъ раба!
Ни на землѣ, ни въ небѣ утѣсненнымъ
Защиты нѣтъ; ихъ другъ одинъ — желѣзо!
Какъ часто я, на берегѣ высокомъ,
Надъ озеромъ мѣстечко отыскавъ,
Поросшее тѣнистыми кустами,
Сижу одинъ, любуясь какъ блеститъ
Въ полдневный часъ въ водахъ недвижныхъ солнце:
Вокругъ меня ни шелеста ,ни звука,
Не колыхнетъ былинки вѣтерокъ,
Не прокричитъ въ густой травѣ кузнечикъ,
Не шевельнетъ въ вѣтвяхъ крылами птичка,
И надъ цвѣткомъ не прожужжитъ пчела.
Молчаніе объемлетъ этотъ берегъ.
Забывши міръ и самаго себя,
Сижу я долго, долго, недвижимый;
И кажется тогда мнѣ, что ужъ жизни
Нѣтъ въ членахъ успокоенныхъ моихъ,
Что возвратить ужъ имъ нельзя движенья,
Что ихъ покой и эта тишь — одна.
Любовь! любовь! далеко отлетѣла
Отъ сердца ты, гдѣ нѣкогда жила,
Которое тобой согрѣто было;
Житейскихъ бурь холодная рука
Его коснулась раннею весною
И превратила въ ледъ. Я помню время,
Какъ въ душу мнѣ впервые ты сошла!
Святые дни, имъ нѣтъ уже возврата!
Какъ юношу тогда плѣняетъ жизнь:
Онъ видитъ рай въ печальномъ этомъ мірѣ
И, дѣвственныхъ исполненный надеждъ,
На дѣло жизни трудное спѣшитъ,
Какъ-бы на праздникъ шумный и веселый.
Едва лишь я успѣлъ тебя узнать,
Любовь, какъ жизнь моя была разбита,
И выпала на долю мнѣ печаль!
Но все-жъ порой, когда я на разсвѣтѣ
Иль въ часъ, какъ полдень кровли золотитъ,
Стыдливый образъ дѣвушки встрѣчаю;
Или когда, блуждая ночью лѣтней
По опустѣвшей улицѣ, одинъ,
Я голосокъ услышу поселянки,
Что распѣваетъ въ комнатѣ своей,
И ночь, какъ день, работѣ отдавая; —
И это сердце каменное вдругъ
Забьется… но затѣмъ лишь, что-бы снова
Сейчасъ-же въ сонъ обычный погрузиться;
Такъ сталъ мой духъ движеній нѣжныхъ чуждъ!
О, мѣсяцъ, чье отрадное сіянье
Защитой служитъ зайчику въ кустахъ,
Его кружиться рѣзво заставляя,
Такъ что, обманутъ ложными слѣдами,
Охотникъ не найдетъ его жилища.
О, кроткій царь ночей, привѣтъ тебѣ!
Лучи твои враждебно проникаютъ
Въ дремучій лѣсъ, въ руины старыхъ башенъ
И въ дикое ущеліе скалы,
Гдѣ притаясь, разбойникъ выжидаетъ,
Что-бъ стукъ колесъ иль хлопанье бича
Послышалось вдали, иль показался
Бредущій по тропинкѣ пѣшеходъ,
Къ которому, оружіемъ звуча
И ярымъ крикомъ воздухъ оглашая,
Онъ бросится — и, ножъ въ него вонзивъ,
Въ пустынѣ трупъ его нагой оставитъ.
Враждебно ты ночному волокитѣ
Надъ улицей сіяешь городской,
Когда вдоль стѣнъ онъ крадется и робко
Выискиваетъ мѣста потемнѣй,
Дрожа предъ каждымъ стукнувшимъ окошкомъ
И фонаря зажженнаго пугаясь.
Твои лучи враждебны только злу.
Но мнѣ, въ моемъ уединеньи, другомъ
Ты будешь, озаряя предо мной
Лишь даль полей, да цѣпь холмовъ цвѣтущихъ.
Я также проклиналъ тебя когда-то,
Хотя и чуждый помысловъ преступныхъ
За то, что ты порою открывалъ
Присутствіе мое людскому взору
И мнѣ черты людскія освѣщалъ;
Отнынѣ-же любить тебя я стану.
Увижу-ли тебя межъ тучъ плывущимъ,
Иль ясно ты, эфира властелинъ,
Смотрѣть на міръ обильный скорбью будешь;
Меня еще не разъ здѣсь встрѣтишь ты,
Когда брожу я по лугамъ и рощамъ,
Или травой высокою закрытъ,
Лежу довольный тѣмъ уже, что сила
Въ груди моей осталась хоть для вздоховъ!
