Несколько мыслей о любви к уединению, о достоинстве и характере.
правитьВсякое звание в обществе есть то же в глазах философа, что город в глазах кочующего калмыка — темница! Это круг, в котором мысли, соединенные в одно средоточие, стесняются, и отымают как у души, так и у рассудка обширность их и свободное развитие. Человек, имеющий важное звание в свете, заключен в темницу просторную и пышную; имеющий низкое, брошен в тесную яму: один тот свободен, кто, пользуясь надлежащим достатком и полною независимостью от людей, не имеет притом никакого звания.
— Бедный человек и самый скромный, живучи в свете, должен быть смелым и в обращении своем непринужденным, если не хочет, чтобы другие взяли над ним какой-нибудь верх. В таком случае необходимо, чтобы скромность его была защищаема гордостью.
— Слабость характера, скудость в идеях, словом все то, что нам препятствует жить с собою — предохраняют многих от ненависти к людям.
— Мы счастливее в уединении, нежели в свете! не от того ли, что в уединении занимаемся более вещами, а в свет принуждены думать о людях?
— Мысли уединенного человека, имеющего здравый смысл, хотя впрочем посредственного, верно лучше всего того, что говорится и делается в свете.
— Человек, не сгибающий ни ума своего, ни честности под бременем безрассудных или порочных условий общежития, не унижающий себя и в таких случаях, когда унижение было бы для него выгодно, остается наконец беспомощным, с одним только другом — тем отвлеченным существом, которое называется добродетелью и которое допускает его умереть с голоду.
— О человек живущем в уединение говорят: он не любит общества. Скажите же о том, кто не охотник вместе с толпою бродить по бульвару: он не любит прогуливаться.
— Уверены ли вы, что человек, имеющий совершенно прямой ум и самое нежное нравственное чувство, способен жить с кем-нибудь неразлучно? Под словом жить я разумею не то, чтобы находиться в одном месте и не драться; но то, чтобы с приятностью делить время, любить друг друга, сообщаться и чувством и мыслью.
— Умный человек погиб, если с умом своим не соединяет он и силы, и характера. С фонарем Диогена нужно иметь и его палку.
— Никто не имеет такого множества неприятелей в свете, как человек прямой, чувствительный, благородно гордый, расположенный именовать и людей и вещи настоящим их именем.
— Свет ожесточает сердце большей части людей. А те из них, которых натура не расположила к ожесточению, принуждены вооружить себя искусственною нечувствительностью, чтобы избавиться от сетей и мужчин и женщин. Чувство, остающееся в душе человека после нескольких дней потерянных в свете, и тягостно и печально! одна только от него польза: оно делает уединение любезнее.
— Понятия света почти всегда и унизительны, и низки. Видя по большей части или дела постыдные, или поступки противные благопристойности, он привыкает замечать все то, что делается и говорится в его круге. Замечает ли связь благородную между министром и просто честным человеком, между человеком государственным и свободным от всяких дел — в двух первых находит он покровителя и клиента, а в двух последних интриганов или шпионов. Поступок великодушного бескорыстия, при самых благородных обстоятельствах, не иное что в глазах его, как обыкновенный заем денег и торжество хитрого человека над глупым. Он называет развратом происшествие, обнаруживающее привязанность нежной женщины к такому человеку, который достоин привязанности чувствительного сердца. Отчего это? не от того ли, что бесчисленное множество случаев, в которых он принужден был опорочивать или презирать, заранее определяют его суждения? Что ж остается для честного человека? укрыть себя от суждений света!
— Натура не говорит: не будь беден! еще менее: будь богат, но она громко восклицает: будь независим!
— Светский человек, искатель фортуны, преследователь славы, проводят пред собою прямую линию, по который идут к неизвестной цели. Мудрец, истинный друг самого себя, начертает перед собою круг, который возвращает его самому себе.
— Человек, не имеющий характера, не человек, а вещь.
— Ты ни мало не знаешь того человека, о котором не можешь сказать: я хорошо его знаю. А многие ли стоят того, чтобы их рассматривать? Из сего следует, что прямо достойный человек не должен много заботиться о том, чтобы его знали. Он уверен, что весьма немногие способны определить его настоящую цену, и что из сих немногих каждый имеет собственное самолюбие, связи и выгоды, препятствующие ему рассматривать достоинство с тем вниманием, без которого не можно назначить принадлежащего ему места. Что же касается до одобрения обыкновенного и слишком мало разборчивого, которым награждают достойного человека, когда начнут подозревать его существование; то может ли такое одобрение быть лестным?
— Если человек до того усовершенствовал свой характер, что можно наверное предсказывать его поступки во всех обстоятельствах, касающихся до честности; то не одни бездельники, но вместе и получестные люди будут или его убегать, или стараться его унизить. Скажу более: самые честные люди, уверенные, что он не изменит своим правилам в тех случаях, в которых они будут иметь в нем нужду, позволят себе несколько его пренебрегать, чтобы увериться в тех, в которых они еще сомневаются.
Почти все люди невольники от той единственной причины, которой спартанцы приписывали невольничество персов — от неспособности произнести слово нет! уметь произносить это слово и сверх того уметь быть уединенным — вот два способа хранить и независимость свою и характер.
— Когда ты решился иметь сообщение только с теми, которые способны говорить с тобою языком добродетели, рассудка, истины забывши пустые условия общества, суетность и, грубые обряды — (а каждый необходимо должен на это решиться; в противном случае он или глуп, или слаб, или низок) — то будь уверен заранее, что ты проживешь почти в уединении.