Некоторые проявления полицейского всемогущества (Короленко)/ПСС 1914 (ВТ:Ё)
| Полное собрание сочинений |
| Источник: Вл. Г. Короленко. Полное собрание сочинений. — Петроград: Товарищество А. Ф. Маркс, 1914. — Т. 8. — С. 373—376. |
Некоторые проявления полицейского всемогущества.
2 февраля, — писали в «Руси», — на Варваринской улице (на Выборгской стороне) разыгралась возмутительная история. В доме № 8 Б, в одной из отдаваемых в наймы комнат живет семейство крестьянина Петра Карелло, состоящее из отца и четырех сыновей; двое из них, Виктор и Адам, возвращались навеселе с прогулки и около своего дома встретили совершенно пьяного городового (1 участка Выборгской части). Последнему не понравилось поведение Карелло, и он стал их ругать площадными словами. Те ответили, произошла перебранка, причём городовой выхватил шашку и полоснул ею Адама по голове так, что тот свалился без чувств. Раненого внесли в дом и уложили в комнате сестры, Юзефы Кизер, а Виктор удалился в свою комнату. Спустя несколько минут, тот же городовой, захватив себе на помощь дворника, Никона Буракова, очевидно, в качестве проводника, направился с окровавленною уже обнаженной шашкой прямо в комнату Карелло и… стал рубить его, при деятельной помощи подручного дворника. На крики Виктора прибежали соседи, брат Станислав и старший дворник. Общими усилиями им удалось выпроводить буянов из комнаты, но при этом получили новые раны: Виктор (на ладони правой руки), Станислав — глубокие раны тоже на внутренней части ладони, и старший дворник в палец. Едва жильцы квартиры успели придти в себя, как послышались испуганные крики: оказалось, что городовой идет опять с обнаженной шашкой, с каким-то еще субъектом-добровольцем, Александром Быковым. При этом городовой стал с бешенством кидаться уже на кого попало, так что все разбежались, и все двери в коридор сказались запертыми. При этой второй атаке полицейский воин нанес легкое поранение ладони правой руки вахтеру Ботанического сада Михаилу Кацкину и несколько ударов, плашмя по голове, Юзефе Карелло, которая при этом выронила грудного ребенка. Сидя за запертыми дверьми, жильцы слышали, как компаньон упрекал городового в том, что тот забыл дома револьвер… Мысль понравилась городовому, и он пошел домой за револьвером. А на лестнице (это особенно достойно примечания) оставил «несколько хулиганов, которые никого не выпускали». Плен жильцов продолжался до 5 час. 30 минут вечера, и, наконец, в 8 час. прибыл околоточный надзиратель Бауман и начал следствие [1].
В этом замечательном эпизоде есть несколько черточек, стоящих, так сказать, на втором плане, но достойных быть выдвинутыми на первый. Это — прежде всего помощь, которую «подручный дворник» считает себя обязанным подать пьяному разбойнику только потому, что на нём полицейская форма. И если принять в соображение, что для дворника городовой есть «начальство», — то легко понять, почему это случилось. И едва ли за это можно строго судить дворника. Таким образом выходит, что домовладелец платит дворнику, но, если пьяный и исступленный полицейский прикажет этому же дворнику помогать, когда он будет рубить шашкой самого хозяина или жильцов, то… дворник поможет разбойнику, и любой суд едва ли не оправдает его при данных условиях… Таково «положение вещей»… Правда, городские думы уже подняли кое-где вопрос об изменении этого замечательного «порядка», но… данный случай произошел два месяца спустя после начала этих разговоров и притом — в столице.
Затем очень интересна также фигура другого союзника, таинственного Быкова, который сделал столь дружеское напоминание о забытом револьвере. Что это за прекрасный незнакомец и по каким основаниям он считал себя обязанным помогать полицейскому при нападении на мирных обывателей? Откуда, затем, с такой быстротой, явились и те неведомые «хулиганы», которые по команде полицейского заняли выходы из дома, чтобы кто-нибудь из жильцов не попытался избегнуть «праведного гнева» разбойничавшего городового?..
История завязалась в начале 5-го часа, и до половины шестого (1½ часа!) жильцы большого дома (в столице!) выдерживали в смертельном страхе правильную осаду вооруженного разбойника. Теперь стоит вспомнить, что «полиция всегда находится при исполнении обязанностей» и что обыватель был много раз предостерегаем от «всякого вмешательства в действия и распоряжения полиции», — чтобы стать в тупик перед изумительной парадоксальностью нашей жизни…
Читатель помнит, вероятно, Михаила Ивановича, героя известной повести Успенского «Разорение», и его восторг при первой встрече с столичными полицейскими. «Уже в Москве будочник с револьвером и огромными усами, смутившими было Михаила Ивановича, сказал ему весьма любезно: — „Вы чего пужаетесь? Вы нас не опасайтесь… Подойдите! Мы бросаем по нонешнему времени эту моду, чтобы каждого человека облапить, например, с затылка и в часть“… А в Петербурге Михаил Иванович нашел в первом же полицейском истинного друга…»
Герой Успенского объяснял это «новыми временами», которые пришли и разорили «всякую подлость», а в том числе и слишком упрощенные приемы обращения с обывателем… Были эти «новые времена»… лет уже 40 назад. Но с тех пор пришли времена «новейшие»; если бы Михаил Иванович захотел теперь повторить свои наблюдения, то наверное попал бы в кутузку, откуда едва ли бы вышел (при строптивости своего нрава и при склонности к «политическим разговорам») без серьезного увечья. Теперь скромному обывателю уже не говорят: «Мы в нашей стороне дозволяем человеку… с чего же?» Всё это уже утонуло в дали времен, как что-то вроде быстро промелькнувшего золотого века полицейской добродетели, а ныне наступил век… Бог его знает какой… Новейшие времена в некоторых отношениях совершили решительный поворот к древнейшим, и «полицейская репрессия» приняла дореформенные приемы: при малейшей попытке обывателя «разговаривать» — его «сцапают с затылка да в участок»… А уж там…
Да, прогресс — понятие сложное и разностороннее. Несомненно, что наш «пореформенный» полицейский прогресс очень быстро стал направляться в сторону всемогущества полиции над обывателем, что, разумеется, знаменовало для последнего процесс совершенно обратный и привело к полной фактической безответственности одних и столь же полному бесправию других. В гнилом Западе «разнузданность» дошла до строгой ответственности министров. У нас «порядок» дошел до безответственности околоточного надзирателя. Что же касается до г-на пристава или еще, — в добрый час молвить, в худой промолчать, — г-на полицеймейстера,— то это уже нечто вроде олимпийцев, головы которых утопают в недосягаемых высотах, окруженные нимбом «служебной гарантии»… Хочет карает, хочет милует.
Вот на какой почве оказались возможными явления, вроде описанного выше. Мы взяли данный случай потому, что он разыгрался в столице, но мы могли бы привести десятки таких случаев из жизни провинции… У пьяного только ярче проявляется то, что на уме трезвых. Эти люди пьянеют уже от сознания своего всемогущества, своей безответственности, своей власти над обывателем и, наконец, в последнее время, еще от возможности командовать Быковыми и отрядами неведомых добровольцев, которые тоже «охраняют порядок».
Интересно, будет ли гласно разбираться это дело, или над ним уже распростерлась благодетельная «служебная гарантия»?
- 1905 г.
Примечания править
- ↑ «Русь». Цитирую из «Нижег. Листка», № 40.