Некоторые проявления полицейского всемогущества (Короленко)/ПСС 1914 (ВТ:Ё)

Полное собрание сочинений
автор Вл. Г. Короленко
Источник: Вл. Г. Короленко. Полное собрание сочинений. — Петроград: Товарищество А. Ф. Маркс, 1914. — Т. 8. — С. 373—376.

[373]

Некоторые проявления полицейского всемогущества.

2 февраля, — писали в «Руси», — на Варваринской улице (на Выборгской стороне) разыгралась возмутительная история. В доме № 8 Б, в одной из отдаваемых в наймы комнат живет семейство крестьянина Петра Карелло, состоящее из отца и четырех сыновей; двое из них, Виктор и Адам, возвращались навеселе с прогулки и около своего дома встретили совершенно пьяного городового (1 участка Выборгской части). Последнему не понравилось поведение Карелло, и он стал их ругать площадными словами. Те ответили, произошла перебранка, причём городовой выхватил шашку и полоснул ею Адама по голове так, что тот свалился без чувств. Раненого внесли в дом и уложили в комнате сестры, Юзефы Кизер, а Виктор удалился в свою комнату. Спустя несколько минут, тот же городовой, захватив себе на помощь дворника, Никона Буракова, очевидно, в качестве проводника, направился с окровавленною уже обнаженной шашкой прямо в комнату Карелло и… стал рубить его, при деятельной помощи подручного дворника. На крики Виктора прибежали соседи, брат Станислав и старший дворник. Общими усилиями им удалось выпроводить буянов из комнаты, но при этом получили новые раны: Виктор (на ладони правой руки), Станислав — глубокие раны тоже на внутренней части ладони, и старший дворник в палец. Едва жильцы квартиры успели придти в себя, как послышались испуганные крики: оказалось, что городовой идет опять с обнаженной шашкой, с каким-то еще субъектом-добровольцем, Александром Быковым. При этом городовой стал с бешенством кидаться уже на кого попало, так что все разбежались, и все двери в коридор сказались запертыми. При этой второй атаке полицейский воин нанес легкое поранение ладони правой руки вахтеру Ботанического сада Михаилу Кацкину и несколько ударов, [374]плашмя по голове, Юзефе Карелло, которая при этом выронила грудного ребенка. Сидя за запертыми дверьми, жильцы слышали, как компаньон упрекал городового в том, что тот забыл дома револьвер… Мысль понравилась городовому, и он пошел домой за револьвером. А на лестнице (это особенно достойно примечания) оставил «несколько хулиганов, которые никого не выпускали». Плен жильцов продолжался до 5 час. 30 минут вечера, и, наконец, в 8 час. прибыл околоточный надзиратель Бауман и начал следствие [1].

В этом замечательном эпизоде есть несколько черточек, стоящих, так сказать, на втором плане, но достойных быть выдвинутыми на первый. Это — прежде всего помощь, которую «подручный дворник» считает себя обязанным подать пьяному разбойнику только потому, что на нём полицейская форма. И если принять в соображение, что для дворника городовой есть «начальство», — то легко понять, почему это случилось. И едва ли за это можно строго судить дворника. Таким образом выходит, что домовладелец платит дворнику, но, если пьяный и исступленный полицейский прикажет этому же дворнику помогать, когда он будет рубить шашкой самого хозяина или жильцов, то… дворник поможет разбойнику, и любой суд едва ли не оправдает его при данных условиях… Таково «положение вещей»… Правда, городские думы уже подняли кое-где вопрос об изменении этого замечательного «порядка», но… данный случай произошел два месяца спустя после начала этих разговоров и притом — в столице.

Затем очень интересна также фигура другого союзника, таинственного Быкова, который сделал столь дружеское напоминание о забытом револьвере. Что это за прекрасный незнакомец и по каким основаниям он считал себя обязанным помогать полицейскому при нападении на мирных обывателей? Откуда, затем, с такой быстротой, явились и те неведомые «хулиганы», которые по команде полицейского заняли выходы из дома, чтобы кто-нибудь из жильцов не попытался избегнуть «праведного гнева» разбойничавшего городового?..

История завязалась в начале 5-го часа, и до половины шестого (1½ часа!) жильцы большого дома (в столице!) выдерживали в смертельном страхе правильную осаду вооруженного разбойника. Теперь стоит вспомнить, что «полиция [375]всегда находится при исполнении обязанностей» и что обыватель был много раз предостерегаем от «всякого вмешательства в действия и распоряжения полиции», — чтобы стать в тупик перед изумительной парадоксальностью нашей жизни…

Читатель помнит, вероятно, Михаила Ивановича, героя известной повести Успенского «Разорение», и его восторг при первой встрече с столичными полицейскими. «Уже в Москве будочник с револьвером и огромными усами, смутившими было Михаила Ивановича, сказал ему весьма любезно: — „Вы чего пужаетесь? Вы нас не опасайтесь… Подойдите! Мы бросаем по нонешнему времени эту моду, чтобы каждого человека облапить, например, с затылка и в часть“… А в Петербурге Михаил Иванович нашел в первом же полицейском истинного друга…»

Герой Успенского объяснял это «новыми временами», которые пришли и разорили «всякую подлость», а в том числе и слишком упрощенные приемы обращения с обывателем… Были эти «новые времена»… лет уже 40 назад. Но с тех пор пришли времена «новейшие»; если бы Михаил Иванович захотел теперь повторить свои наблюдения, то наверное попал бы в кутузку, откуда едва ли бы вышел (при строптивости своего нрава и при склонности к «политическим разговорам») без серьезного увечья. Теперь скромному обывателю уже не говорят: «Мы в нашей стороне дозволяем человеку… с чего же?» Всё это уже утонуло в дали времен, как что-то вроде быстро промелькнувшего золотого века полицейской добродетели, а ныне наступил век… Бог его знает какой… Новейшие времена в некоторых отношениях совершили решительный поворот к древнейшим, и «полицейская репрессия» приняла дореформенные приемы: при малейшей попытке обывателя «разговаривать» — его «сцапают с затылка да в участок»… А уж там…

Да, прогресс — понятие сложное и разностороннее. Несомненно, что наш «пореформенный» полицейский прогресс очень быстро стал направляться в сторону всемогущества полиции над обывателем, что, разумеется, знаменовало для последнего процесс совершенно обратный и привело к полной фактической безответственности одних и столь же полному бесправию других. В гнилом Западе «разнузданность» дошла до строгой ответственности министров. У нас «порядок» дошел до безответственности околоточного надзирателя. Что же касается до г-на пристава или еще, — в добрый [376]час молвить, в худой промолчать, — г-на полицеймейстера,— то это уже нечто вроде олимпийцев, головы которых утопают в недосягаемых высотах, окруженные нимбом «служебной гарантии»… Хочет карает, хочет милует.

Вот на какой почве оказались возможными явления, вроде описанного выше. Мы взяли данный случай потому, что он разыгрался в столице, но мы могли бы привести десятки таких случаев из жизни провинции… У пьяного только ярче проявляется то, что на уме трезвых. Эти люди пьянеют уже от сознания своего всемогущества, своей безответственности, своей власти над обывателем и, наконец, в последнее время, еще от возможности командовать Быковыми и отрядами неведомых добровольцев, которые тоже «охраняют порядок».

Интересно, будет ли гласно разбираться это дело, или над ним уже распростерлась благодетельная «служебная гарантия»?

1905 г.

Примечания

править
  1. «Русь». Цитирую из «Нижег. Листка», № 40.