[138]
НА УЛИЦАХЪ ПАРИЖА.

(Весною 1871 г.).

Вотъ еще одну изъ многихъ,
Дочь нужды, дитя народа,
Разстрѣлять ведутъ,— и слышенъ
Крикъ: да здравствуетъ свобода!

Палачи, должно-быть, пьяны,
Жертва ихъ взята ошибкой…
На ея поблекшихъ губкахъ
Ужасъ борется съ улыбкой.

Выбиваются, спадаютъ
Косы изъ-подъ шляпки сбитой,
Локти связаны, изорванъ
Лифъ, подъ праздникъ ею сшитый.

[139]


Тонкій очеркъ блѣдной груди
Тронутъ отблескомъ разсвѣта,
Утро блещетъ по мансардамъ,
Ей навстрѣчу дышитъ лѣто.

— «Боже мой! какое утро!»
Говоритъ она разбитымъ,
Слабымъ голосомъ, шагая
Межъ солдатъ по звонкимъ плитамъ.

«Ахъ, какъ голуби высоко
«Рѣютъ!.. А на мнѣ все смято,
«Все изорвано,— схватили,
«Повели,— ведутъ куда-то…

«Говорятъ, меня Всевышній
«Не обидѣлъ красотою…
«Что-жъ я сдѣлала? за что вы
«Такъ безжалостны со мною?

«Не за то ли, что случайно,
«Ради самосохраненья,
«Я и Жанъ мой отбивались
«Отъ ночного нападенья?

[140]


«Все-то мы дѣлили вмѣстѣ:
«И любовь, и хлѣбъ, и воду…
«О! какъ глупо умереть мнѣ
«Въ эту чудную погоду!»

Стой!.. Пришли… Площадка… Стѣны…
Дверь, заросшая бурьяномъ…
И затихъ вдругъ лепетъ жертвы,
Заглушенный барабаномъ.

Страшной ненависти буря
Дымнымъ залпомъ разразилась,
И въ крови — въ могилу,— въ мусоръ,
Какъ цвѣтокъ, она свалилась.

Солнце встало надъ Парижемъ,
И ясна была погода…
Лишь грозой носился пьяный
Крикъ: да здравствуетъ свобода!