Надина коза (Лухманова)/ДО
| ← Скарлатинная кукла | Надина коза[1] |
| Источникъ: Лухманова Н. А. «Не сказки». — СПб.: Изданіе А. С. Суворина, 1903. — С. 44. |
Въ большой дѣтской было очень тихо; у окна, за столомъ, сидѣла няня Софья и шила дѣтскій передничекъ, а толстая, рыженькая Надя, которой было всего 5 лѣтъ, сидѣла посреди комнаты на коврѣ и угощала двухъ куколъ чаемъ; чай былъ воображаемый: она изъ пустого чайника наливала въ пустыя чашечки и дѣлала при этомъ: «тсс» и иногда «тшуу», чтобы изобразить, какъ шумно или тихо лился чай, затѣмъ она подносила чашки ко рту куколъ и очень просила ихъ не обжигаться и не проливать на платье. Одна кукла, съ черными волосами, должно быть, понимала, о чемъ ее проситъ Надя и сидѣла смирно, точно вытянувшись въ своемъ креслѣ. Другая хотѣла спать или капризничала, но она все время ползла съ дивана на полъ или падала на бокъ. Свѣтлые волосы ея были растрепаны, но большіе голубые глаза глядѣли очень весело. Надѣ надоѣло такое поведеніе и она уже хотѣла взять виноватую, наказать ее и отнести въ кровать, когда, вдругъ, по корридору послышался шумъ, топотъ, дверь въ комнату распахнулась и въ дѣтскую вбѣжали три мальчика. Это были три брата Нади: Андрей, Ипполитъ и Ѳеодоръ; всѣ они были старше ея и потому, къ ея величайшему горю и зависти, имѣли свою большую классную комнату, которую часто превращали въ крѣпость, запирали въ ней двери, называли ихъ городскими воротами и поднимали тамъ шумныя, веселыя игры. Въ такіе часы дѣвочка не находила себѣ покоя. Напрасно няня выдумывала для нея всевозможныя игры, Надя стремилась туда, гдѣ такъ отчетливо раздавалась команда старшаго брата Андрея, гдѣ слышался веселый хохотъ Ипполита и топотъ неуклюжаго, толстаго Ѳеди. По праздникамъ Софьюшкѣ было еще труднѣе удержать свою воспитанницу, потому что тогда изъ гимназіи къ мальчикамъ приходили еще три двоюродные брата: Викторушка, Евгеша и Саша. Эти мальчики были сироты, и отецъ и мать Нади брали ихъ къ себѣ изъ гимназіи.
Мальчики вбѣжали съ шумомъ и всѣ трое бросились къ нянѣ.
— Нянечка, — кричалъ Ипполитъ, — не пускай къ намъ сегодня Наденьку, мы можемъ ее ушибить, когда развозимся!
— Не ходи къ намъ, — предупреждалъ сестру Ѳедя, — а то они, гимназисты, сильные, вздуютъ тебя.
— Если ты, нянька, — съ разстановкой заявлялъ Андрей, — сжимая кулаки и блестя глазами, — пустишь къ намъ дѣвченку, такъ ужъ пусть она не реветъ и не бѣжитъ жаловаться, если мы ей бока намнемъ! Сегодня у насъ будетъ большая война, всѣ городскія ворота будутъ заперты, я самъ разставлю стражу и буду обходить, женщинъ будемъ разстрѣливать, если будутъ пытаться проникнуть къ намъ. Слышала? — и, грозно сдвинувъ брови, онъ важно прошелъ дальше.
Няня, по шевелящимся губамъ своей воспитанницы и ея возбужденному лицу, хорошо понимала, какую прелесть имѣла для Нади эта война и какихъ страшныхъ усилій будетъ ей стоить удержать дѣвочку въ дѣтской и не дать проникнуть туда, за городскія ворота.
— Не больно-то мы и рвемся къ вамъ, какъ бы вы къ намъ не запросились! Мы съ барышней въ дѣтской сидѣть будемъ, принесемъ себѣ разныхъ гостинцевъ, сказки станемъ разсказывать… — и, говоря это, она наблюдаетъ за Надей, но увы! — сердце дѣвочки горѣло однимъ желаньемъ — быть тамъ… съ мальчиками, съ шестью веселыми разбойниками, крики и хохотъ которыхъ такъ страшно заманчивы.
— Я тоже хочу играть въ войну! — робко заявляетъ Надя.
— Въ войну? Ты — дѣвочка! — Андрей презрительно хохочетъ и подходитъ къ ней. — Знаешь-ли ты, что изъ каждаго осажденнаго города прежде всего удаляютъ женщинъ и дѣтей!? Всегда! Понимаешь? Какъ-же я могу дозволить, чтобы мои войска, которыя будутъ брать сегодня приступомъ городъ, гдѣ запрется Евгеша съ своимъ войскомъ, стрѣляли по женщинамъ? Нянька, втолкуй ей это!.. — и тряся плечами, какъ генералъ, надѣвшій впервые густыя эполеты, Андрюша уходитъ; за нимъ, полные покорнаго восхищенія, идутъ Ипполитъ и Ѳеодоръ.
Ничто — ни краснобокіе яблочки, ни прыжки Надиной собаки Душки, ни нянина ласка, — не могутъ утѣшить дѣвочку въ томъ, что она не увидитъ, какъ приступомъ берутъ городъ, какъ Евгеша съ войскомъ будетъ защищаться, и она горько плачетъ и топаетъ ногами отъ безсильнаго гнѣва.
— Натальюшка пришла и что-то принесла барышнѣ отъ бабиньки, Доротеи Германовны, — докладываетъ горничная Марѳуша, забѣжавъ въ дѣтскую.
Мигомъ слезы Нади высыхаютъ, няня наскоро утираетъ ей лицо мокрымъ полотенцемъ, оправляетъ фартучекъ и ленту, связывающую снопомъ ея густые, рыжіе волосы.
Натальюшка — это любимая горничная бабушки, ея ровесница, никогда не разстающаяся съ ней. Тихая, маленькая, сморщенная, выглядѣвшая гораздо старше бабушки, беззавѣтно преданная ей, старушка всегда являлась въ дѣтскую съ подарками или приглашеніями въ гости къ бабушкѣ.
Натальюшка вошла степенная, помолилась на образа, поцѣловала Надину ручку, потомъ уже поцѣловалась съ няней и разспросила ее, почему у барышни личико раскраснѣлось.
Надя очень любила Натальюшку и потому усѣлась у ней на колѣняхъ, пока нянечка побѣжала готовить гостьѣ кофе и разсказала ей всю обиду.
— И… и… есть о чемъ горевать! мало вамъ, золото мое, шишекъ-то наставили въ войнахъ своихъ, — утѣшала ее Натальюшка, — забыли, какъ два дня въ кроваткѣ лежали, когда Викторушка вамъ деревяннымъ мячемъ въ голову угодилъ? Тоже васъ тогда съ галдареечки увести не могли, все прыгали глядѣть, какъ они со двора бомбардировали, а другіе сверху защищали крѣпость изъ карточныхъ домиковъ, допрыгались… за дохтуромъ Карломъ Карловичемъ посылали, а кто плакалъ, какъ они заставили своимъ раненымъ корпію щипать, а потомъ оказалось, что корпія-то эта самая — шерсть съ вашей Душки была, весь хвостъ ей, всѣ бока повыстригли, срамъ было собаку на улицу выпустить… оставьте ихъ, барышня ненаглядная, посмотрите лучше, что бабинька-то вамъ прислала, вы такой штучки и не видывали, заграничная, въ швейцарскомъ магазинѣ куплена… Давай, няня, развяжемъ диво-то, что я привезла нашей Надинькѣ.
Вошедшая съ кофеемъ няня поставила на комодъ подносъ и принялась развязывать большой пакетъ.
Изъ тонкой бумаги первыми показались золотые загнутые рожки, потомъ большіе блестящіе глаза, головка въ бѣлой шерсти съ розовымъ длиннымъ ртомъ, широкій, голубой ошейникъ съ бантомъ, туловище блестящей, мягкой шерсти и четыре стройныя ножки козы — безъ доски, безъ этой противной доски, которая отнимала всякую иллюзію; колесики оказались вдѣланными въ копытца… Когда это чудо освободилось отъ веревокъ и бумаги, Натальюшка взяла игрушку за поводъ, и — о, чудо!.. Коза поѣхала на колесикахъ, передвигая ножками, а когда она нагнула ей голову, нижняя челюсть отдѣлилась и въ комнатѣ ясно прозвучало:
— Мэ-кэ-кэ-э.
— Живая? — спросила Надя шопотомъ.
— Не живая… гдѣ въ комнату живую пустить! — отвѣчала Натальюшка, — а сдѣлана на манеръ живой… царская игрушка! Вотъ какъ бабушка васъ утѣшить хочетъ! На улицу съ собой возьмете, такъ всѣ ребятишки за вами побѣгутъ, потому — невидаль!
Дѣвочка сѣла на полъ возлѣ козы, сперва молча разсматривала ее, тихонько дотронулась пальцемъ до ея чернаго носика; носикъ былъ сухъ и тепелъ; у Душки онъ всегда холодный и влажный, затѣмъ она рѣшилась потянуть ее за морду: рука Нади задрожала и живо отдернулась, когда послышалось новое «мэ-кэ-кэ», и вдругъ дѣвочка залилась хохотомъ и стала снова и снова уже смѣло тянуть козу за голову, храбрости придала ей Душка, влетѣвшая въ комнату съ прогулки и залившаяся лаемъ, при видѣ козы. Надя толкнула игрушку, та покатилась на колесикахъ, передвигая ногами, а Душка отъ страха забилась подъ кровать, а оттуда лаяла съ ожесточеніемъ и въ то же время трусливымъ визгомъ.
— Барышня, мамашеньку-бы не обезпокоить намъ? цыцъ, Душка, глупая! думаетъ, вы себѣ новую собачку завели…
Надя уже совершенно освоилась съ козой, цѣловала ее въ самую розовую мордочку и перебирала такъ весело звонившіе бубенчики, которыми былъ убранъ весь ошейникъ. Можетъ быть, отдавшись вся радости новой игрушки, она забыла-бы и войну, и обиду, нанесенную ей братьями, но няня нечаянно указала новый путь къ достиженію завѣтной цѣли.
— Если-бы теперь братцы узнали, какая у насъ игрушка, — сами-бы поклонились, только дай поводить за поводочекъ!
— Нянечка, ты думаешь, они прибѣжали-бы теперь ко мнѣ?
— Да, только-бы узнали, такъ намъ отъ нихъ теперь и не отвязаться, всю свою штурму забыли-бы!
— Нянечка, милая, — Надя обняла ее за шею, — няняша золотая…
— Да что вы, что моя барышня, въ чемъ дѣло?
— Нянечка, пойдемъ къ нимъ, покажемъ мою козу, только покажемъ!..
— Милая барышня, — вступилась Натальюшка, — не мальчиковская эта игрушка, всѣ-то шестеро какъ налетятъ, такъ и не сдобровать въ ихъ рукахъ этакой заграничной штучкѣ, ужъ показывать-ли? Не повременить-ли хоть денька два, покудова гимназисты уйдутъ къ себѣ въ классы?
Но Надѣ уже такъ хотѣлось идти туда сейчасъ и доказать братьямъ, что она вовсе не плачетъ, не скучаетъ безъ нихъ, что у нея такая игрушка, какой они и не видали никогда, и она продолжала умолять и няню, и Натальюшку до тѣхъ поръ, пока онѣ не согласились.
— Ну, хорошо, хорошо, что съ ней подѣлаешь, ужъ коли чего захотѣла, — не отступится! — смѣясь замѣтила Натальюшка, — сведи, Софьюшка, ее къ братьямъ, пусть похвалится козочкой, а я прощусь съ вами, пора и домой, спасибо на кофеѣ, Софьюшка… — она снова расцѣловалась съ няней. — А бабинькѣ-то что сказать?
Надя подумала:
— Скажи бабушкѣ, Натальюшка, что я къ ней съ козой въ гости пріѣду, что я теперь съ козочкой и спать буду, вотъ: Душка на креслѣ возлѣ, а козочку я въ кровать возьму, такъ… — и дѣвочка показала, какъ собиралась спать въ объятіяхъ съ козой.
Черезъ нѣсколько минутъ Надя, вся сіяя отъ предстоящаго торжества, шла черезъ коридоръ къ дверямъ классной. За собой она вела козу, безпрестанно оглядываясь на нее. Душка, уже начавшая понимать неопасность своей соперницы, шла за ними, косясь на игрушку и, время отъ времени, обнюхивая ея шерсть. Единственное, что еще пугало ее и приводило въ сомнѣніе, это блеяніе, которое заставляло ее немедленно поджимать хвостъ, отскакивать въ сторону и заливаться лаемъ. За ними шла няня.
Дойдя до дверей классной, всѣ остановились и посмотрѣли другъ на друга.
— Заперлись, — прошептала няня, тронувъ дверь за ручку.
— Кто тамъ? — послышался звонкій голосокъ Ипполита. — Городскія ворота заперты и безъ пароля никто не пропускается… Пароль?
— Ишь ты, воинъ! — улыбнулась няня, — ну-ка, Наденька, потяните козу за голову…
— Мэ-кэ-кэ-э! — отчетливо, громко раздалось по пустому корридору.
— Кто это? Что это? а? — слышались восклицанія Поли, метавшагося за дверями, въ щель подъ дверью раздалось фырканье и ворчанье, — очевидно, этотъ постъ защищала съ нимъ его собака Лыска.
— Мэ-э-э-кэ-кэ! — заливалась коза.
Дверь быстро открылась, въ ней показался Ипполитъ, подпоясанный поверхъ своей сѣренькой курточки какимъ-то краснымъ шарфомъ. На головѣ его былъ игрушечный киверъ Павловскаго полка, въ рукахъ ружье. Лыска, ощетинившись, съ открытой пастью, бросилась на козу и тотчасъ-же, какъ она двинулась впередъ и, передвигая ножками, покатилась, отскочила за своего маленькаго хозяина и залилась трусливымъ лаемъ, совершенно не понимая, какого рода звѣрь былъ передъ нею.
— Нянечка, подержи ружье и каску…
И сдавъ военные доспѣхи, Ипполитъ усѣлся самымъ миролюбивымъ образомъ на полъ, около козы, и точно такъ-же, какъ и Надя, въ первую минуту съ восторгомъ сталъ осматривать ея ротъ, рожки, глаза, бубенчики и заставлять блеять.
Въ это время за противоположной дверью раздались дикіе крики, команда Андрея, выстрѣлы бумажныхъ пистоновъ и въ классную вдругъ ворвались: Ѳеодоръ въ халатѣ и ермолкѣ, изображавшій турка, Евгеша, въ гимназическомъ мундирчикѣ, съ саблей, въ кавалергардской каскѣ, ихъ преслѣдовали Викторушка, Саша и Андрей. При видѣ Ипполита, сидящаго на полу и пришедшихъ, Андрей разразился страшнымъ крикомъ:
— Измѣна! Городскія ворота отперты, женщины впущены, разстрѣлять… разстрѣ… — онъ вдругъ запнулся, увидѣвъ козу.
Тутъ-же, на корридорѣ, у дверей, всѣ шесть мальчиковъ разглядывали и тянули другъ у друга невиданную игрушку. Къ радости и гордости Нади, больше всѣхъ ею восхищался Андрей и вдругъ обратился къ сестрѣ:
— Знаешь что, дѣвочка, я могъ-бы забрать тебя съ нянькой въ плѣнъ, а козу твою отобрать, какъ военную добычу… да ты не плачь, я вѣдь ее отъ тебя не отнимаю, а вотъ — хочешь играть съ нами? Ага, смѣешься, то-то! Нянечка, ступай къ себѣ, Надечка останется съ нами… и съ козой…
— Нѣтъ, батюшка Андрей Александровичъ, ужъ этого я никакъ не могу: изобидите вы Надечку и козу поломаете…
— Вотъ выдумала! Надюшка, развѣ я обижалъ тебя когда?
И Надя, забывъ всѣ шишки, толчки и обиды, съ просіявшимъ лицомъ и дрожа при мысли, что няня не оставитъ ее въ такомъ веселомъ обществѣ, бормотала заикаясь:
— Нѣтъ, нянечка, нѣтъ милая, оставь, Андрюша никогда, никогда не обижаетъ…
— Не могу, барышня, не могу! Ишь, палокъ-то у нихъ — и ружья, и сабли… нѣтъ, не могу!
— Нянька, мы и въ войну не будемъ играть, хочешь, къ тебѣ въ комнату снесемъ всѣ наши доспѣхи, тамъ арсеналъ сдѣлаемъ. — Андрюша не выпускалъ изъ рукъ рога козочки. — Вотъ мы будемъ играть въ Робинзона, тамъ безъ козы нельзя…
— Въ Робинзона! Въ Робинзона! — всѣ оказались въ восторгѣ отъ новой затѣи.
— Мы постелемъ зеленое старое сукно со стола, это будетъ лужайка, коза будетъ пастись, Надя будетъ за ней ходить, доить ее и приносить намъ молоко.
— Такъ-то такъ, Андрей Александровичъ, да какъ-же безъ меня барышня?
— Нянечка, — тутъ выступилъ Евгеша, самый кроткій изъ двоюродныхъ братьевъ, — ужъ я тебѣ отвѣчаю за Надечку, слезинки не будетъ у нея, мнѣ-то довѣряешь?
— Ну, да ужъ и я, — перебилъ его Андрюша, — сказалъ не трону, такъ и не трону, — слово честнаго солдата; беру подъ свое покровительство!
— Нянечка, оставьте, — тянули сестру за руки Ипполитъ и Ѳедя.
— Ну хорошо, коли вы, шестеро мальчиковъ, такихъ большихъ, обѣщаете мнѣ не обидѣть ребенка, надо-же повѣрить… я рада заняться, мало-ли у меня дѣлъ-то!.. Только, ужъ ежели что, сохрани васъ Боже, я за Наденьку знаете, какъ съ вами поступлю?.. — и няня, еще разъ строго оглядѣвъ всѣхъ мальчиковъ, наконецъ ушла.
Надя, въ сопровожденіи козы, проникла наконецъ за городскія ворота и когда Андрюша не только заперъ ихъ за ними, но даже повернулъ ключъ, — онѣ безпечно шли впередъ, не задумываясь надъ тѣмъ, такъ-ли весело и спокойно выйдутъ обратно.
Нянечка не устроила у себя арсенала и не отобрала оружія, не подозрѣвая, что для игры въ «Робинзона» это тоже необходимая принадлежность.
Какъ все началось хорошо и весело!
Разсмотрѣвъ козу со всѣхъ сторонъ, заставивъ ее ходить и блеять, Андрей кивнулъ головой и сказалъ:
— Хорошая штучка!.. голосъ-то у нея гдѣ? — онъ нахмурилъ свои красивыя брови и, подумавъ, самъ себѣ отвѣтилъ, — ага! понимаю — тутъ, подъ голубымъ галстухомъ… да, — онъ растягивается и собирается, какъ гармонія… хорошо! примемъ къ свѣдѣнію.
Ломберный столъ былъ поваленъ на полъ, ножками вверхъ, онъ изображалъ плотъ, на которомъ, упираясь палкой въ полъ, плылъ одинокій печальный Робинзонъ съ разбитаго корабля. Съ нимъ были только: оружіе, припасы, порохъ и коза, которую онъ спасалъ съ разбитаго корабля. Остальныя дѣти въ это время сидѣли всѣ на диванѣ, повернутомъ къ стѣнѣ, такъ какъ онъ изображалъ скалу, а дѣти — дикихъ, слѣдившихъ изъ-за его спинки, какъ изъ засады, за приближеніемъ къ нимъ несчастнаго бѣлаго. Ипполитъ, воображеніе котораго страшно разыгрывалось, уже воткнулъ въ свои спутанные, курчавые волосы два гусиныхъ пера, найденныхъ имъ еще утромъ въ кухнѣ, и, изображая радость дикаря, съ необыкновенными кривляньями прыгалъ по дивану, Ѳедя сопѣлъ, уткнувшись подбородкомъ въ спинку, и изрѣдка, надувъ щеки, изображалъ изъ себя вѣтеръ, потому что тогда, — объявилъ онъ, — была буря. Евгеша пояснялъ Надѣ всѣ дѣйствія Робинзона: вотъ онъ причалилъ, оступился, упалъ въ воду, вскочилъ, коза не хочетъ идти: боится воды, онъ долженъ ее тащить… И дѣйствительно, — коза съ тупымъ стукомъ повалилась на полъ и Андрей тянулъ ее на веревкѣ.
— Не надо! не надо! — завизжала Надя во все горло.
— Вотъ глупая! — замѣтилъ Робинзонъ, — развѣ ты не понимаешь, что за вѣтромъ я ничего не слышу?.. Ѳедюкъ, дуй сильнѣе!..
Ѳедя былъ багровый отъ усилій, въ это время козу подняли и Надя перестала волноваться.
Изъ пальто мальчиковъ Робинзонъ выстроилъ теперь палатку, онъ жилъ тамъ со своей собакой (Лыска выступила на сцену), коза паслась возлѣ, на зеленомъ сукнѣ, и вотъ, въ отрядѣ дикихъ, который теперь переселился въ самый дальній уголъ комнаты, отгороженный нѣсколькими поваленными стульями, что изображало тѣ лодки, на которыхъ пріѣхали дикари на этотъ островъ, начался необыкновенный гамъ и шумъ: дѣти плясали воинственный танецъ и пѣли страшныя воинственныя пѣсни, вродѣ:
«Ого-го съѣмъ! ого-го всю кровь выпью!
Въ черепѣ буду кашу варить!» и т. д.
Все это выкрикивали мальчики, которымъ Надя вторила съ восторженнымъ видомъ, стараясь перенять голосъ ихъ и жесты. Ихъ плѣнники — Ипполитъ и Ѳеодоръ лежали связанные, костеръ былъ сложенъ, ножи наточены; тутъ произошло небольшое разногласіе: Ѳедя, по роли, былъ Пятница и долженъ бѣжать отъ дикихъ, чтобы спастись у Робинзона; Ипполита-же рѣшили зажарить и съѣсть, но онъ рѣшительно противился этому, объясняя, что, когда человѣка съѣдятъ, то его уже нѣтъ, а онъ желаетъ продолжать играть. Евгеша и Викторушка не могли съ нимъ справиться, онъ такъ дрался ногами, что чуть не разбилъ имъ носъ. Завязалась такая свалка, что Робинзонъ, быстро превратившійся въ старшаго брата Андрея, перескочилъ черезъ стулья и объяснилъ, что если Ипполитъ не дастъ себя сжарить, то онъ немедленно выгонитъ его изъ игры, если же, напротивъ, — онъ будетъ съѣденъ, то никто не помѣшаетъ ему продолжать играть, такъ какъ теперь его имя Боевое перо, ну, Боевое перо и съѣдятъ, а онъ будетъ потомъ продолжать играть подъ названьемъ Змѣиный зубъ, и это будетъ онъ-же, но совсѣмъ другой дикій, который пріѣдетъ съ новыми лодками и начнетъ настоящую войну противъ Робинзона.
Этимъ объясненіемъ было все кончено: Ипполитъ покорился своей участи, Робинзонъ снова мирно гулялъ по полю съ козочкой, которая весело блеяла. Игра шла дальше: Ѳедя былъ уже Пятницей, растерзанное, помятое Боевое перо, т. е. Ипполитъ, былъ съѣденъ, дѣти долго и громко чавкали, а онъ въ то время ушелъ отъ нихъ и затѣмъ пріѣхалъ обратно, верхомъ на стулѣ, объявляя, что къ нимъ приплылъ на помощь Змѣиный зубъ, и вся партія дикарей, вооруженная палками и копьями, бросилась впередъ и вступила въ борьбу съ поселившимся на островѣ Робинзономъ; завязалась страшная схватка, имущество Робинзона было расхищено, палатка разнесена и наконецъ, все дѣйствіе сосредоточилось на козѣ: это была самая цѣнная добыча; Робинзонъ отбивалъ ее и уносилъ, прикрывая своимъ тѣломъ, Пятница-Ѳедя помогалъ ему, но, не успѣвая на своихъ толстыхъ, короткихъ ножкахъ за быстрымъ шагомъ своего повелителя, бѣдный Пятница только цѣплялся за бока и хвостъ, отчего въ рукахъ его оставались клочки бѣлой шкурки; Евгеша и Викторушка съ криками преслѣдовали Робинзона, стараясь отнять добычу; Ипполитъ вертѣлся подъ животомъ у козы и наконецъ изъ-подъ-низу умудрился захватить ее за рога; Саша тянулъ за заднія ноги, а Надя, ничего не видя, съ чалмой на головѣ, закрывавшей ей полъ-лица и залѣзавшей кистями въ ротъ, съ ружьемъ въ рукахъ, все бѣжала куда-то впередъ, кричала, командовала, влѣзала на стулья, скатывалась съ опрокинутаго дивана, пока, наконецъ едва дыша, усѣлась на полъ, сбросила чалму съ головы и… увидѣла — шесть мальчиковъ, державшихъ каждый въ рукахъ по куску козы.
— Нянечка, нянечка! — вырвалось у нея крикомъ, — ка-за! ка-а-за-за-за!
Крикъ ея былъ до того неистовъ, что мальчики очнулись и подбѣжали къ сестрѣ: у одного въ рукахъ была ножка, у другого — часть бока, бубенчики, рожки. Андрей держалъ голову съ частью голубого банта, изъ-подъ котораго торчала изогнутая, переломанная пружина, та самая, которую онъ рѣшилъ «принять къ свѣдѣнію». Андрей швырнулъ эту голову дѣвочкѣ въ ноги и крикнулъ оскорбленнымъ голосомъ:
— Я такъ и зналъ, что эта дѣвченка испортитъ намъ всякую игру, мало-ли какія случайности бываютъ на войнѣ — людей убиваютъ… — и, поднявъ съ полу сестру, онъ приказалъ. — Держи передникъ, на… вотъ твоя коза… — онъ сложилъ ей всѣ изломанныя части игрушки, провелъ за плечи черезъ классную, вывелъ за городскія ворота, снова щелкнулъ ключемъ и до плакавшей дѣвочки долетѣлъ его крикъ:
— Ребята, по мѣстамъ! Начинается война!
— Нянечка, нянечка! Ка-за, ка-за-за-за! — огласился корридоръ новымъ воплемъ и когда няня, обезумѣвшая отъ страха, подбѣжала къ Надѣ, она стояла передъ ней грязная, опухшая отъ слезъ, лента исчезла съ ея головы и рыжіе локоны вихрами торчали во всѣ стороны. Батистовое платьице, бѣленькое съ голубыми горошинками, представляло изъ себя одни лохмотья, сквозь дыру передника выглядывала одна козья нога.
— Господи! — могла только вскрикнуть няня, схватила Надю на руки и помчалась въ дѣтскую.
Въ дѣтской было полутемно; въ углу, у образа Божьей Матери, горѣла лампада да на столѣ, около няни стояла свѣча, заслоненная отъ Нади какою-то картинкой. Послѣ катастрофы съ козой, няня умыла ее, причесала, убаюкала и уложила въ кровать, но теперь дѣвочка проснулась и… снова залилась слезами.
— Господи Ты Боже мой! Вотъ горе нажили себѣ! — вздыхала Софьюшка. — Ну что я буду дѣлать: захвораетъ дитя и барыни, какъ на грѣхъ, нѣтъ дома, пойду хоть папеньку просить, чтобы пришелъ ее утѣшить.
Няня вернулась въ дѣтскую съ отцомъ. Надя, заслышавъ его шаги, уже выхватила спрятанныя подъ подушкой козьи ножки и рожки и протягивала ихъ отцу, не имѣя силъ высказать свое горе.
— Это что-жъ такое? Это отъ той козы, что прислала бабушка? Ахъ, они, разбойники. Ты говоришь, нянечка, Андрюша?
— Гдѣ ихъ, батюшка-баринъ, разберешь! Видно, всѣ шестеро рвали, вы посмотрѣли-бы, на что сама барышня была похожа, однихъ волосиковъ я съ шейки цѣлый пучекъ сняла, должно быть и съ ними-то они не лучше поступали.
— Ну, ну, няня, будетъ! Наши мальчики никогда не ударятъ сестру.
— Ударить-то не ударятъ; когда они въ себѣ, такъ даже съ полнымъ уваженіемъ къ барышнѣ, а ужъ только, какъ они въ войну заиграютъ, ну тогда ужъ не попадайся, — съ меня голову сорвутъ, не то что съ ребенка… Какъ у нихъ стѣны въ комнатѣ стоятъ — не знаю!
— Такъ какъ-же: ты играла въ войну? А коза кѣмъ была? Барабанщикомъ, что-ли?
— Мы не въ войну играли, въ Робинзона…
— Ну-у! и Робинзонъ съѣлъ свою козу?
И, мало-по-малу, вопросъ за вопросомъ, отецъ достигъ своего: онъ заставилъ дѣвочку говорить, представлять, смѣяться и, воспользовавшись минутой, когда слезы Нади прекратились, онъ велѣлъ нянѣ позвать всѣхъ мальчиковъ. Несмотря на ту храбрость, съ которой Андрюша вывелъ сестренку изъ классной, положивъ ей въ передникъ остатки козы, ему въ душѣ было очень стыдно и жаль дѣвочку, и теперь, когда ихъ всѣхъ позвали въ дѣтскую, онъ подошелъ къ сестрѣ и поцѣловалъ ее:
— Ты знаешь, Надя, — началъ онъ смущенно, — коза была скверная, какъ вата; мы, папа, только потянули ее, она и разлѣзлась.
— А сколько-же васъ тянуло ее? — спросилъ отецъ.
Андрюша оглянулся:
— Да всѣ шестеро!
— И хорошо тянули?
Тутъ всѣ мальчики заговорили разомъ:
— Ужъ какъ могли, изъ всѣхъ силъ…
— Ну вотъ, видите-ли, дѣти мои, игрушка-то была очень хорошая и очень крѣпкая, если понадобилось двѣнадцать рукъ, чтобы ее разорвать. Ну, вотъ, каждый изъ васъ получилъ: кто ногу, кто рогъ, кто голову козы, — ужъ справедливо, чтобы вы съ этимъ и оставались, а что-же у Нади-то будетъ?
Мальчики поглядѣли, помолчали, затѣмъ Андрей пошелъ вонъ изъ комнаты, а за нимъ потянулись всѣ остальные. Не прошло и пяти минутъ, какъ они вернулись и каждый несъ что-нибудь для сестры изъ своихъ завѣтныхъ вещей.
Андрей отдалъ ей ружье; оно было старое и курокъ его уже не хлопалъ, но съ нимъ очень хорошо можно было стоять еще на часахъ, и потому мальчикъ считалъ свой подарокъ драгоцѣннымъ.
Ипполитъ подарилъ барабанъ, прорванный только съ одной стороны, который при томъ обѣщалъ ей заклеить.
Ѳедя протянулъ значекъ изъ красной тряпочки съ золотой бахромой.
Отъ трехъ двоюродныхъ братьевъ она получила нѣсколько гимназическихъ пуговицъ и пару офицерскихъ погонъ.
— Теперь ты можешь играть съ нами… — сказали братья, — мы будемъ ставить тебя на часы и ты-же будешь бить намъ сборъ на барабанѣ.
Надя была въ восторгѣ: эти игрушки съ избыткомъ заставили ее забыть нарядную козу, а обѣщаніе снова играть съ братьями залѣчило въ мигъ всѣ синяки и ушибы.
— А остатки козы ты намъ все-таки отдай, — рѣшилъ Андрюша, — когда мы играемъ въ маневры, то это намъ пригодится варить въ котлѣ, на маневрахъ солдаты въ пищѣ не должны быть разборчивы.
Надя давно ужъ выскочила изъ кроватки и, захвативъ съ собою подарки, торжествующе стояла среди братьевъ.
«Колонна храбрая впередъ,
Равненіе направо,
Кто первый на стѣну взойдетъ,
Тому и честь, и слава!»
запѣлъ Андрей, шагая впереди всѣхъ, за нимъ шла со значкомъ Надя въ парѣ съ Ѳедей, Ипполитъ съ Евгешей, Викторъ съ Сашей замыкали шествіе и всѣ снова, къ ужасу няни, направились въ классную, гдѣ и закипѣла опять игра.
Примѣчанія
править- ↑ См. также «Отрывокъ изъ жизни». Прим. ред.