Орфей (Ὀρφεὐς): 1) Популярный миф о нем гласит так: О. был сыном Эагра (Οἴαγρος — «одинокий охотник») и музы Каллиопы, родом фракиец. Унаследовав от матери дивный дар песен, он привораживал ими всю природу; не только дикие звери, но и деревья срывались со своих мест и следовали за ним. Он принимал участие в походе Аргонавтов, облегчая усилия певцов своей игрой. Ею же он покоряет сердце нимфы Евридики. Во время свадьбы пастух Аристей покушается на невесту; она спасается от его преследований, но при этом ее жалит ядовитая змея, и она умирает. О. со своей лирой в руке спускается в преисподнюю, чтобы вымолить у ее владык душу возлюбленной. Кербер, очарованный его игрой и песней, пропускает его беспрепятственно. Он проходит через всю обитель мрака; Эринии опускают руки, окаянные забывают о своих мучениях, все слушают только его. Он у престола Аида и Персефоны; и их сердца смягчаются: они разрешают душе Евридики последовать за певцом, но под условием, чтобы он не оглядывался, пока не покинет преисподней. О., томимый тоской, слишком рано оглядывается. В то же мгновение Гермес уводит душу Евридики обратно. Вторично О. умоляет царей преисподней, но они остаются непреклонными. О. один возвращается на поверхность земли; удрученный горем, он постится в течение семи месяцев. На Пангее, во Фракии, тем временем возникли оргии Диониса. О. их избегал, признавая богом только вдохновителя своей лиры, Аполлона-Гелия. Чтобы первым увидеть его восход, он ночью поднимался на вершину Пангея. Здесь он попал в сборище вакханок, которые в исступлении растерзали его. Его члены были собраны его матерью Каллиопой и похоронены там же, но голова с лирой попала в море и была течением занесена на о-в Лесбос. Здесь голова О. зажила новой, призрачной жизнью, изрекая вещания в расселине земли; лиру О. после многих поколений унаследовал Терпандр и стал, благодаря ей, певцом. — 2) Смысл мифа об О. определяется комбинацией различных его частей со значением его имени, которое, происходя от корня ὀρφ (отсюда ὄρφνη — «мрак»), подтверждает родство О. с преисподней и ее тайнами. О. — представитель эсхатологического учения, возникшего в религии Диониса, смягченной религией Аполлона (см. Вакх, § 8). Центральный мотив мифа — спуск в преисподнюю за душою Евридики (независимо от того, было ли это ее первоначальным именем) — служит подтверждением вынесенного О. из преисподней знания об ее тайнах, так же, как в элевсинской эсхатологии похищение Коры (см. Церера), а в аркадской — спуск Одиссея (см. Одиссей). Знаменательно для античной религии то, что движущим чувством в признании бессмертия души является не стремление к продлению личного существования (т.-е. эгоизм, в котором атеисты, от Вольтера до Ницше, видят источник веры в бессмертие), а любовь и жажда соединения с любимым существом за пределами смерти; это придает особую ценность мифу об О. и Евридике и делает его одним из самых священных мифов античной религии. Указанный смысл мифа устраняет всякие сомнения в идейном тожестве О., как мифического героя, с О. как основателем орфизма, о котором сказано в статье Вакх (§ 8). — 3). О. считался автором так назыв. орфической литературы, которая была очень многочисленна и разветвлена и создавалась в течение всей древности от VII в. (если не ранее) до христианских времен. Эта литература, как идущая от О., доверчивыми людьми (между прочим — Аристофаном) принималась за до-гомеровскую; но уже Геродот выразил сомнение в таком ее происхождении. В александрийскую эпоху она была критически разработана (Эпигеном, Геродором и др.). Вся более или менее древняя литература орфизма сохранилась только в отрывках. Изучение ее затрудняется тем, что орфизм в древности не был строго объединен, подобно монашеским орденам христианства, а состоял из отдельных сект; никто поэтому не заботился о каноне орфических писаний, они выростали произвольно, видоизменяя друг друга и нередко друг другу противореча. Из этого хаоса орфической литературы выделяются: а) Древнейшие поэтические произведения — феогония (которую имеет в виду, быть-может, автор поздней XIV песни «Илиады» и во всяком случае Аристофан и Платон), ставившая Ночь в главу мироздания; эсхатология («книга мертвых»), восстановляемая, главным образом, из южно-италийских золотых таблиц, в связи с отрывками из орфических сочинений, затем из II олимпийской оды Пиндара, в связи с эсхатологическими мифами и намеками Платона. — б) Произведения аттического орфизма эпохи Писистрата, который, вероятно, живя изгнанником на Пангее, на месте познакомился с орфическими таинствами и пожелал дать им убежище и в Афинах. Сюда относится, главным образом, деятельность приближенного Писистрата, орфического пророка Ономакрита. Очень правдоподобно, что под влиянием этого аттического орфизма состоялось сближение между элевсинскими и орфическими таинствами. — в) Так назыв. рапсодическая феогония, в 24 рапсодиях, самая полная и почти каноническая систематизация древне-орфических феогонических учений, возникшая, вероятно, в Афинах в V в. — г) Сохраненные под именем О. поэмы. Из них только гимны имеют действительно орфический характер. Они сочинены для тайного кружка адептов и имеют, в разрезъ с обычным принципом греческой молитвы, характер заклинаний, что указывает на влияние Востока. Нельзя поэтому датировать их раньше александрийской эпохи, но terminus ad quem определить трудно; можно только сказать, что христианского влияния они не испытали. Более внешнюю связь с орфизмом имеют две других поэмы, Аргонавтика и Lithika (о камнях), из коих первая отличается от прочих эпосов о походе Аргонавтов только более выдающейся ролью О.; вторая содержит поучения о магической силе камней. Обе принадлежат последним столетиям античности. — д) Подобно Сивиллиным оракулам (см. Сивилла), орфические стихотворения нашли продолжение в ранней христианской литературе II—IV вв., что объясняется смешением языческого и христианского мистицизма на почве гностических учений. Таково было не сохраненное нам «Завещание О.». Harnack, в «Gesch. d. altchristl. Litt.», I, 863, держится того мнения, что христиане здесь просто заимствовали иудейскую фальсификацию псевдо-Гекатея. — 4) О. в искусстве изображается часто, начиная чернофигурной вазописью VI в. и кончая поздними римскими мозаиками с живописью христианских катакомб. Сам О. с виду похож на Аполлона, украшенного то лавровым венком Аполлона, то плющевым венком Диониса, то, как фракиец, колпаком; в руках у него лира. Представлены чаще всего следующие моменты: О. среди зверей, которых он укрощает своей игрой; О. в преисподней, иногда с Евридикой; смерть О. от вакханок. Первый из этих моментов нашел себе место и в ранней христианской живописи, при чем иногда дикие звери заменены агнцами, вследствие чего тип О. приближен к типу «доброго пастыря». О причинах принятия О. в число христианских символов возможны только догадки, из коих самая правдоподобная и здесь, как по отношению к литературе (выше § 3, д) — общая почва гностических учений. — Ср. Lоbeck, «Aglaophamus» (1829; первое критическое изложение орфизма и собрание отрывков, все еще незаменимое, хотя и устаревшее во многих частностях); «Orphica» (ed. Abel, 1885; лучшее, хотя все еще неудовлетворительное издание орфических поэм с отрывками); E. Rohde, «Psyche» (стр. 395 сл., 1894; краткое, но классическое изложение орфизма); O. Gruppe, ст. «Orpheus» в словаре Рошера (III, 1058—1207; самое полное и всестороннее изложение всех вопросов, касающихся О. и орфизма до 1900 г.; там и лит.).
Ф. З.