Мёсгрэвскій обрядъ
Въ характерѣ моего друга Шерлока Холмса меня всегда поражала одна аномалія: самый аккуратный и методическій человѣкъ во всемъ, что касалось умственныхъ занятій, аккуратный и даже, до извѣстной степени, изысканный въ одеждѣ, онъ былъ однимъ изъ тѣхъ безалаберныхъ людей, которые способны свести съ ума того, кто живетъ въ одной квартирѣ съ ними. Я самъ не могу считать себя безупречнымъ въ этомъ отношеніи, такъ какъ жизнь въ Афганистанѣ развила мою природную склонность къ бродячей жизни сильнѣе, чѣмъ приличествуетъ медику. Но все-таки моей неаккуратности есть границы, и когда я вижу, что человѣкъ держитъ сигары въ корзинѣ для углей, табакъ — въ носкѣ персидской туфли, а письма, на которыя не дано еще отвѣта, прикалываетъ ножемъ въ самую середину деревянной обшивки камина, то начинаю считать себя добродѣтельнымъ человѣкомъ. Я, напримѣръ, всегда думалъ, что стрѣльба изъ пистолета — занятіе, которому слѣдуетъ предаваться на открытомъ воздухѣ, а Холмсъ, иногда, когда на него находитъ странное расположеніе духа, сидитъ себѣ, бывало, въ своемъ креслѣ и выпускаетъ дробинки въ стѣнку, что, конечно, не служило ни къ украшенію комнаты, ни къ очищенію ея атмосферы. Наши комнаты всегда бывали полны разными химическими снарядами и вещественными доказательствами, которые часто попадали въ совсѣмъ неподходящія мѣста и оказывались то въ масленкѣ, то тамъ, гдѣ ихъ еще менѣе можно было ожидать. Но самый мой тяжелый крестъ составляли бумаги Холмса. Онъ терпѣть не могъ уничтожать документы, особенно имѣвшіе отношеніе къ дѣламъ, въ которыхъ онъ принималъ участіе, а между тѣмъ разобрать ихъ у него хватало энергіи только разъ въ годъ, а иногда и въ два. Какъ я уже упоминалъ въ моихъ замѣткахъ, набросанныхъ безъ всякой связи, за вспышками страшной энергіи, во время которыхъ онъ занимался дѣлами, давшими ему извѣстность, наступала реакція, когда онъ лежалъ цѣлыми днями на софѣ, погруженный въ чтеніе и игру на скрипкѣ, и поднимаясь только для того, чтобы перейти къ столу. Такимъ образомъ, бумаги накоплялись мѣсяцъ за мѣсяцемъ, и всѣ углы комнаты бывали набиты связками рукописей, которыхъ нельзя было ни сжечь, ни убрать безъ ихъ владѣльца.
Въ одинъ зимній вечеръ, когда мы сидѣли у камина и онъ только что кончилъ вписывать краткія замѣтки въ свою записную книгу, я рѣшился предложить ему употребить слѣдующіе два часа на приведеніе нашей комнаты въ болѣе жилой видъ. Холмсъ не могъ отрицать справедливости моей просьбы, а потому отправился съ плачевнымъ лицомъ въ свою спальню и вскорѣ вышелъ оттуда, таща за собой большой жестяной ящикъ. Онъ поставилъ его посреди комнаты и, тяжело опустившись на стулъ передъ нимъ, открылъ крышку. Я увидѣлъ, что ящикъ наполненъ до трети связками бумагъ, перевязанныхъ красными тесьмами въ отдѣльные пакеты.
— Много тутъ дѣлъ, Ватсонъ, — проговорилъ онъ, смотря на меня лукавымъ взглядомъ. — Я думаю, если бы вы знали, что лежитъ у меня въ этомъ ящикѣ, вы попросили бы меня вынуть отсюда нѣкоторыя бумаги, вмѣсто того, чтобъ укладывать новыя.
— Это, вѣроятно, замѣтки о вашихъ раннихъ работахъ, — спросилъ я. — Мнѣ часто хотѣлось познакомиться съ ними.
— Да, мой мальчикъ, все это дѣла, совершенныя до появленія возвеличившаго меня біографа.
Нѣжнымъ, ласковымъ движеніемъ онъ вынималъ одну связку за другою.
— Не все здѣсь успѣхи, Ватсомъ, — сказалъ онъ, — но есть и хорошенькія задачки. Вотъ воспоминанія о Тарльтонскомъ убійствѣ, о дѣлѣ винторговца Вамбери, о приключеніи старухи русской, о странномъ дѣлѣ алюминіеваго костыля, полный отчетъ о кривоногомъ Риколетти и его ужасной женѣ. А вотъ — ага! — это, дѣйствительно, нѣчто выдающееся.
Онъ опустилъ руку на самое дно ящика и вытащилъ маленькій деревянный ящичекъ съ выдвигающейся крышкой, въ родѣ тѣхъ, въ которыхъ держатъ дѣтскія игрушки. Оттуда онъ вынулъ клочокъ смятой бумаги, старинный мѣдный ключъ, деревянный колышекъ съ привязаннымъ къ нему клубкомъ веревокъ и три ржавыхъ металлическихъ кружка.
— Ну-съ, мой милый, какого вы мнѣнія насчетъ этого? — спросилъ онъ, улыбаясь выраженію моего лица.
— Любопытная коллекція.
— Очень любопытная, а связанная съ ними исторія и того любопытнѣе.
— Такъ у этихъ реликвій есть своя исторія?
— Онѣ сами исторія.
— Что вы хотите сказать этимъ?
Шерлокъ Холмсъ вынулъ всѣ вещи одна за другой и разложилъ ихъ на столѣ. Потомъ онъ сѣлъ на стулъ и окинулъ ихъ довольнымъ взглядомъ.
— Вотъ все, что осталось у меня, какъ воспоминаніе о «Месгрэвскомъ обрядѣ», — сказалъ онъ.
Я не разъ слышалъ, какъ онъ упоминалъ объ этомъ дѣлѣ, но не зналъ его подробностей.
— Какъ бы я былъ радъ, если бы вы разсказали мнѣ все подробно, — сказалъ я.
— И оставилъ бы весь этотъ хламъ неубраннымъ? — съ злорадствомъ проговорилъ Холмсъ. — А гдѣ же ваша хваленая аккуратность, Ватсонъ? Впрочемъ, я буду очень радъ, если вы внесете этотъ случай въ ваши записки; въ немъ есть нѣкоторые пункты, дѣлающіе его единственнымъ въ уголовной хроникѣ не только нашей, но, я думаю, и всякой другой страны. Коллекція достигнутыхъ мною пустичныхъ успѣховъ не была бы полна безъ отчета объ этомъ странномъ дѣлѣ.
Вы, можетъ-быть, помните, какъ дѣло «Глоріи Скоттъ» и мой разговоръ съ несчастнымъ человѣкомъ, судьбу котораго я разсказалъ вамъ, впервые обратили мое вниманіе на профессію, ставшую дѣломъ моей жизни. Вы видите меня теперь, когда мое имя пріобрѣло широкую извѣстность и когда общество и офиціальная власть признаютъ меня высшей инстанціей въ сомнительныхъ случаяхъ. Даже тогда, когда вы только-что познакомились со мной и описали одно изъ моихъ дѣлъ подъ названіемъ «Этюдъ алой краской», у меня уже была большая, хотя не особенно прибыльная, практика. Поэтому вы и представить себѣ не можете, какъ было мнѣ трудно пробиться въ жизни.
Когда я пріѣхалъ въ Лондонъ, я поселился въ улицѣ Монтэгю, какъ разъ у Британскаго музея. Тутъ я жилъ нѣсколько времени, наполняя свои многочисленные часы досуга изученіемъ тѣхъ отраслей науки, которыя могли понадобиться мнѣ. По временамъ навертывались дѣла, главнымъ образомъ, по рекомендаціи товарищей-студентовъ, такъ какъ въ послѣдніе годы моего пребыванія въ университетѣ тамъ много говорили обо мнѣ и о моемъ методѣ. Третье изъ этихъ дѣлъ было дѣло о «Мёсгрэвскомъ обрядѣ», которому я обязанъ первымъ шагомъ къ моему теперешнему положенію, благодаря возбужденному имъ интересу и важнымъ послѣдствіямъ.
Реджинальдъ Мёсгрэвъ воспитывался въ одномъ колледжѣ со мной, и я былъ нѣсколько знакомъ съ нимъ. Товарищи не особенно любили его, считая гордецомъ, хотя мнѣ лично всегда казалось, что гордость его была напускная и за ней скрывалась робость и неувѣренность въ своихъ силахъ. Наружность его была чисто-аристократическая: тонкій, прямой носъ, большіе глаза, небрежныя и, вмѣстѣ съ тѣмъ, изящныя манеры. И дѣйствительно, онъ былъ отпрыскомъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій королевства, хотя и по младшей вѣтви, отдѣлившейся отъ сѣверныхъ Мёсгрэвовъ въ шестнадцатомъ столѣтіи и поселившейся въ восточномъ Суссексѣ, гдѣ замокъ Хёрлстонъ является, быть можетъ, древнѣйшимъ изо всѣхъ обитаемыхъ жилищъ графства. На молодомъ человѣкѣ какъ будто лежалъ отпечатокъ его родины, и всякій разъ, что я глядѣлъ на его блѣдное, умное лицо, на поставъ его головы, передъ моими глазами возставали потемнѣвшіе своды, рѣшетчатыя окна и всѣ особенности феодальнаго жилища. Иногда намъ приходилось разговаривать другъ съ другомъ, и я помню, что онъ всегда выказывалъ живѣйшій интересъ къ моему способу изслѣдованій и выводовъ.
Четыре года я не видѣлъ его, какъ вдругъ въ одно прекрасное утро онъ вошелъ въ мою комнату на улицѣ Монтэгю. Онъ мало измѣнился, одѣтъ былъ по модѣ — онъ всегда былъ франтомъ — и сохранилъ спокойныя, изящныя манеры, которыми отличался прежде.
— Какъ поживаете, Мёсгрэвъ? — спросилъ я, обмѣнявшись съ нимъ дружескимъ рукопожатіемъ.
— Вы, вѣроятно, слышали о смерти моего бѣднаго отца? — сказалъ онъ. — Онъ умеръ около двухъ лѣтъ тому назадъ. Съ тѣхъ поръ мнѣ, само собой разумѣется, пришлось взять на себя управленіе хёрлстонскимъ имѣніемъ, а такъ какъ я вмѣстѣ съ тѣмъ депутатъ отъ своего округа, то дѣла у меня много. Вы же, Холмсъ, какъ я слышалъ, стали примѣнять на практикѣ тѣ способности, которымъ мы такъ удивлялись въ былое время.
— Да, — отвѣтилъ я, — я пустилъ мои способности въ дѣло.
— Очень пріятно слышать это, такъ какъ вашъ совѣтъ драгоцѣненъ для меня въ настоящее время. У насъ въ Хёрлстонѣ случились очень странныя вещи, а полиціи не удалось ничего выяснить. Дѣло, дѣйствительно, самое необыкновенное и необъяснимое.
Можете себѣ представить, съ какимъ интересомъ я слушалъ его, Ватсонъ. Наконецъ-то передъ мной былъ тотъ случай, котораго я тщетно ожидалъ въ продолженіе долгихъ мѣсяцевъ бездѣйствія. Въ глубинѣ души я былъ увѣренъ, что могу имѣть успѣхъ тамъ, гдѣ другихъ постигла неудача. Теперь мнѣ представляется случай испытать себя.
— Сообщите мнѣ, пожалуйста, всѣ подробности! — вскрикнулъ я.
Реджинальдъ Мёсгрэвъ сѣлъ противъ меня и закурилъ папиросу, которую я предложилъ ему.
— Надо вамъ сказать, — началъ онъ, — что хотя я и холостъ, но мнѣ приходится держать въ Хорлстонѣ значительное количество прислуги, такъ какъ это — старинное помѣстье, требующее большого присмотра. Кромѣ того, во время охоты на фазановъ у меня обыкновенно гостятъ знакомые, такъ что нельзя обойтись малымъ числомъ прислуги. Всего у меня восемь служанокъ, поваръ, дворецкій, два лакея и мальчикъ. Для сада и для конюшенъ, понятно, есть отдѣльные слуги.
"Изо всей этой прислуги дольше всѣхъ у насъ въ домѣ жилъ Брёнтонъ, дворецкій. Въ молодости онъ былъ учителемъ, но остался безъ мѣста, и отецъ взялъ его къ себѣ. Это человѣкъ очень энергичный, сильнаго характера и скоро сдѣлался незамѣнимымъ въ нашемъ домѣ. Онъ былъ высокъ, красивъ собой, съ великолѣпнымъ лбомъ, и, хотя служилъ у насъ двадцать лѣтъ, теперь ему не болѣе сорока лѣтъ. Удивительно, что при подобной наружности и выдающихся способностяхъ — онъ говоритъ на нѣсколькихъ языкахъ и играетъ чуть ли не на всѣхъ инструментахъ удивительно, говорю я, что онъ такъ долго довольствовался занимаемымъ имъ положеніемъ. Впрочемъ, я думаю, что ему жилось спокойно, и у него не хватало энергіи для какой-либо перемѣны. Херлстонскаго дворецкаго помнятъ всѣ, кто гостилъ у насъ.
"Но у этого совершенства былъ, однако, одинъ недостатокъ. Онъ нѣсколько донъ-жуанъ, и вы, конечно, можете себѣ представить, что такому человѣку было не трудно разыгрывать эту роль въ спокойномъ деревенскомъ уголкѣ.
"Пока Брёнтонъ былъ женатъ, все шло хорошо, но съ тѣхъ поръ, какъ овдовѣлъ, онъ доставлялъ намъ много хлопотъ. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ мы надѣялись было, что онъ остепенится, такъ какъ сдѣлалъ предложеніе Рочель Хоуэльсъ, нашей второй горничной; но вскорѣ онъ бросилъ ее и сталъ ухаживать за Джэнетъ Треджелись, дочерью главнаго ловчаго. Рочель, — очень хорошая дѣвушка, но вспыльчивая и впечатлительная, какъ истая уроженка Уэльса, — захворала острымъ воспаленіемъ мозга и теперь бродитъ по дому, или, по крайней мѣрѣ, бродила до вчерашняго дня, какъ черноглазая тѣнь той дѣвушки, какой была прежде.
"Это — первая наша драма въ Хёрлстонѣ, но вторая заставила насъ забыть о ней. Этой второй драмѣ предшествовало позорное изгнаніе дворецкаго Брёнтона.
"Вотъ какъ это случилось. Я уже говорилъ, что это былъ умный человѣкъ. Умъ и погубилъ его, возбудивъ въ немъ ненасытное любопытство относительно вещей, совершенно его не касавшихся. Я ничего не подозрѣвалъ, пока неожиданный случай не открылъ мнѣ глазъ,
"Однажды ночью на прошлой недѣлѣ — именно въ четвергъ — я никакъ не могъ заснуть, выпивъ, по глупости, послѣ обѣда чашку крѣпкаго чернаго кофе. Пробившись кое-какъ до двухъ часовъ ночи и потерявъ всякую надежду, я всталъ и зажегъ свѣчу, намѣреваясь продолжать чтеніе романа, который я началъ днемъ. Книга осталась въ бильярдной, а потому я надѣлъ халатъ и отправился за ней.
"Чтобы попасть въ бильярдную, мнѣ надо было спуститься съ лѣстницы и затѣмъ пройти черезъ коридоръ, который ведетъ въ библіотеку и комнату, гдѣ хранится оружіе. Можете себѣ представить мое изумленіе, когда, заглянувъ въ коридоръ, я увидѣлъ свѣтъ, выходившій черезъ отворенную дверь библіотеки. Я самъ погасилъ тамъ лампу и заперь дверь, когда пошелъ спать. Естественно, что первой моей мыслью было, что въ домъ забрались воры. Коридоры Херлстона въ изобиліи украшены всякаго рода старымъ оружіемъ. Я схватилъ первую попавшую сѣкиру, поставилъ свѣчу сзади себя, пробрался на цыпочкахъ по коридору и заглянулъ въ открытую дверь.
"Въ библіотекѣ оказался дворецкій Брёнтонъ. Онъ сидѣлъ въ креслѣ, держа на колѣняхъ какую-то бумагу, похожую на карту или планъ. Онъ наклонился надъ ней, очевидно, въ глубокомъ раздумьѣ. Я остолбенѣлъ отъ изумленія и молча наблюдалъ за нимъ, стоя въ темнотѣ. При слабомъ свѣтѣ маленькаго огарка, стоявшаго на краю стола, я разглядѣдъ, что Брентонъ вполнѣ одѣтъ. Вдругъ онъ всталъ съ кресла, подошелъ къ бюро, стоявшему въ сторонѣ, отперъ его и выдвинулъ одинъ изъ ящиковъ. Оттуда онъ вынулъ какую-то бумагу; затѣмъ, вернувшись на мѣсто, положилъ ее на столъ рядомъ съ огаркомъ и сталъ разглядывать съ величайшемъ вниманіемъ. Негодованіе охватило меня при видѣ невозмутимаго спокойствія, съ которымъ онъ разсматривалъ наши фамильные документы. Я невольно сдѣлалъ шагъ впередъ. Брёнтонъ поднялъ голову и увидѣлъ, что я стою въ дверяхъ. Онъ вскочилъ ка ноги съ мертвенно-блѣднымъ лицомъ и сунулъ за пазуху похожую на карту бумагу, которую онъ такъ внимательно изучалъ.
" — Такъ вотъ какъ вы оправдываете довѣріе, которое мы оказывали вамъ? — сказалъ я. — Завтра вы оставите вашу службу.
«Онъ поклонился съ видомъ совершенно уничтоженнаго человѣка и, молча, проскользнулъ мимо меня. Огарокъ былъ еще на столѣ, и при свѣтѣ его я взглянулъ на бумагу, которую Брёнтонъ вынулъ изъ бюро. Къ моему изумленію, это оказалось вовсе не важнымъ документомъ, а не чѣмъ инымъ, какъ копіей вопросовъ и отвѣтовъ, употребляющихся при странномъ, старинномъ обычаѣ, называющемся „Мёсгрэвскимъ обрядомъ“. Это — видъ особой церемоніи, составляющей особенность нашего рода въ теченіе многихъ вѣковъ и совѣршаемой каждымъ Мёсгрэвомъ при достиженіи совершеннолѣтія. Этотъ обрядъ имѣетъ частное значеніе и можетъ быть интересенъ развѣ только для археолога, какъ наши гербы и девизы. Практической же пользы изъ него не извлечь».
— Мы лучше послѣ поговоримъ объ этой бумагѣ, — замѣтилъ я.
— Если вы считаете это необходимымъ, — нѣсколько колеблясь, отвѣтилъ Мёсгрэвъ. — Итакъ, буду продолжать свое показаніе. Я заперъ бюро ключемъ, оставленнымъ Брёнтономъ, и только что повернулся, чтобъ выйти изъ комнаты, какъ съ изумленіемъ замѣтилъ, что дворецкій вернулся и стоялъ передо мной.
" — Мистеръ Мёсгрэвъ, сэръ! — вскрикнулъ онъ хриплымъ, взволнованнымъ голосомъ. — Я не могу перенести безчестія. Я всегда былъ гордъ не по положенію, и безчестіе убьетъ меня. Кровь моя падетъ на вашу голову, сэръ, если вы доведете меня до отчаянія. Если вы не можете оставить меня у себя послѣ того, что случилось, то, ради Бога, дайте мнѣ мѣсяцъ сроку, какъ будто я самъ отказался и ухожу по своей доброй волѣ. Это я могу перенести, мистеръ Мёсгрэвъ, но мнѣ не перенести, если вы выгоните меня изъ дома на глазахъ всѣхъ, кого я такъ хорошо знаю.
" — Вы не заслуживаете снисхожденія, Брёнтонъ, — отвѣтилъ я. — Ваше поведеніе въ высшей степени неблаговидно, но такъ какъ вы долго служили въ нашей семьѣ, я не хочу порочить васъ публично. Однако мѣсяцъ — это слишкомъ долгій срокъ. Уѣзжайте черезъ недѣлю подъ какимъ угодно предлогомъ.
" — Черезъ недѣлю, сэръ! — закричалъ онъ въ отчаяніи. — Хоть двѣ недѣли… дайте мнѣ, по крайлей мѣрѣ, двѣ недѣли…
" — Недѣлю! повторилъ я. — И то это еще слишкомъ снисходительно.
"Онъ медленно вышелъ изъ комнаты, опустивъ голову на грудь, какъ нравственно убитый челоѣкъ, а я загасилъ свѣчу и вернулся къ себѣ въ комнату.
"Въ продолженіе двухъ дней послѣ этого случая Брёнтонъ исполнялъ свои обязанности особенно тщательно. Я не намекалъ на прошедшее и съ нѣкоторымъ любопытствомъ ожидалъ, какъ ему удастся скрыть свой позоръ, Но на третье утро онъ не пришелъ ко мнѣ, какъ обыкновенно, за приказаніями на этотъ день. Выходя изъ столовой, я случайно встрѣтилъ горничную Рочель Хоуэльсъ. Я говорилъ вамъ, что она только-что оправилась отъ болѣзни и теперь была такъ страшно блѣдна и худа, что я побранилъ ее, зачѣмъ она работаетъ.
" — Вамъ слѣдовало бы лежать въ постели, — сказалъ я, — за работу же приметесь, когда выздоровѣете.
"Она взглянула на меня съ такимъ страннымъ выраженіемъ, что у меня въ головѣ мелькнула мысль, не сошла ли она съ ума.
" — Я уже достаточно окрѣпла, мистеръ Мёсгрэвъ, — сказала она.
" — Посмотримъ, что скажетъ докторъ, — отвѣтилъ я. — Теперь же оставьте всякую работу и когда пойдете внизъ, скажите Брёнтону, что мнѣ нужно его видѣть.
" — Дворецкій пропалъ, — сказала она,
" — Пропалъ! Какъ пропалъ?
" — Пропалъ. Никто не видѣлъ его. Въ его комнатѣ его нѣтъ. О! онъ уѣхалъ… уѣхалъ…
"Она прислонилась къ стѣнѣ и разразилась громкими криками и рѣзкимъ хохотомъ. Испуганный этимъ внезапнымъ истерическимъ припадкомъ, я бросился къ звонку, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Дѣвушку, продолжавшую рыдать и хохотать, отнесли въ ея комнату, а я справился о Брёнтонѣ. Не оставалось ни малѣйшаго сомнѣнія, что онъ исчезъ. Постель его оказалась не тронутой; никто его не видѣлъ послѣ того, какъ онъ ушелъ вечеромъ къ себѣ въ комнату. Трудно было, однако, догадаться, какъ онъ могъ выйти изъ дому, такъ какъ всѣ окна и двери утромъ были найдены запертыми. Платье, часы и даже деньги Брёнтона оказались въ комнатѣ; не доставало только черной пары, которую онъ обыкновенно носилъ. Не было также туфель, но сапоги оказались налицо. Куда же могъ дворецкій Брёнтонъ уйти ночью и что съ нимъ сталось!
"Конечно, мы обыскали весь домъ съ чердака до подвала, но нигдѣ не нашли Брёнтона, Домъ, какъ я уже говорилъ, представляеть собою цѣлый лабиринтъ, особенно первоначальная постройка, въ которой, собствено, теперь никто не живетъ; однако мы обыскали каждую комнату, каждую каморку и не нашли и слѣда пропавшаго. Мнѣ казалось невѣроятнымъ, чтобы онъ могъ уйти, оставивъ все свое имущество, а, между тѣмъ, гдѣ же онъ могъ быть? Я призвалъ мѣстную полицію, но изъ этого ничего не вышло. Наканунѣ ночью шелъ дождь, мы осмотрѣли лужайку и аллеи вокругъ дома, но понапрасну. Таково было положеніе дѣла, когда новое обстоятельство совершенно отвлекло наше вниманіе отъ первоначальной тайны.
«Два дня Рочель Хоуэльсъ была такъ больна, что пришлось на ночь приставить къ ней сидѣлку. Она то лежала въ забытьи, то впадала въ истерику. На третью ночь послѣ исчезновенія Брёнтона сидѣлка, видя, что больная заснула спокойно, сама задремала въ креслѣ. Когда она проснулась рано утромъ, то увидѣла, что кровать пуста, окно открыто, а больной и слѣда нѣтъ. Меня тотчасъ же разбудили. Я взялъ съ собой двухъ лакеевъ и отправился искать пропавшую дѣвушку. Не трудно было опредѣлить направленіе, по которому она пошла, Подъ окномъ ясно были видны слѣды, которые шли черезъ лужайку къ пруду, гдѣ они исчезали у песчаной дорожки, ведущей изъ имѣнія. Прудъ въ этомъ мѣстѣ имѣетъ 8 футовъ глубины, и вы можете себѣ представить, что мы почувствовали, когда увидѣли, что слѣдъ несчастной дѣвушки велъ прямо къ краю пруда.
„Мы сейчасъ же вооружились баграми и принялись за поиски тѣла, но ничего не нашли. Но зато мы вытащили совершенно ужъ неожиданный предметъ. Холщевый мѣшокъ съ массой заржавленнаго, потерявшаго цвѣтъ металла и тусклыми кусочками кремня или стекла. Эта странная находка была все, что намъ удалось выловить изъ озера, и, несмотря на всѣ поиски и разспросы, мы такъ ничего и не знаемъ о судьбѣ Рочели Хоуэльсъ и Ричарда Брёнтона. Мѣстная полиція просто и приложить ума не можетъ, и я пришелъ къ вамъ, какъ къ послѣднему убѣжищу“.
Можете себѣ представить, Ватсонъ, съ какимъ интересомъ я выслушалъ это необычайное стеченіе обстоятельствъ, какъ я пытался сопоставить ихъ и найти общую связь между ними.
Исчезъ дворецкій. Исчезла горничная. Дѣвушка любила дворецкаго, но потомъ имѣла причину возненавидѣть его. Она уроженка Уэльса — страстная, необузданная. Извѣстно, что немедленно послѣ исчезновенія Брёнтона она была въ страшно возбужденномъ состояніи. Она бросила въ прудъ мѣшокъ съ какими-то странными предметами. Все это факторы, которые слѣдовало принять во вниманіе, но они не объясняли сути дѣла. Гдѣ исходная точка этой цѣпи событій? Только конецъ запутанной цѣпи лежалъ передо много.
— Мнѣ нужно взглянуть на бумаги, которыя такъ заинтересовали вашего дворецкаго, что онъ рискнулъ потерять мѣсто, — сказалъ я.
— Въ сущности, этотъ нашъ обрядъ — довольно большая нелѣпость, — отвѣтилъ Мёсгрэвъ, — извинительная только благодаря своему старинному происхожденію. Копія отвѣтовъ и вопросовъ у меня съ собой, такъ что можете взглянуть на нее, если желаете.
Онъ подалъ мнѣ бумагу, которую я держу въ рукахъ въ настоящую минуту. Вотъ тотъ рядъ странныхъ вопросовъ, на которые долженъ былъ давать такіе же странные отвѣты каждый изъ Мёсгрэвовъ при достиженіи совершеннолѣтія. Я прочту вамъ отвѣты и вопросы:
— „Чье оно было?
— Того, кого нѣтъ,
— Чье оно будетъ?
— Того, кто будетъ позже.
— Въ какомъ это было мѣсяцѣ?
— Въ шестомъ, считая съ перваго.
— Гдѣ было солнце?
— Надъ дубомъ.
— Гдѣ лежала тѣнь?
— Подъ вязомъ.
— Сколько сдѣлано шаговъ?
— Къ сѣверу десять и десять; къ западу пять и пять; къ югу два и два; къ востоку одинъ и одинъ и потомъ внизъ.
— Что мы должны отдать за это?
— Все, что наше.
— Почему мы должны отдать это?
— Изъ-за довѣрія“.
— На оригиналѣ нѣтъ числа, но, судя по орѳографіи, онъ относится къ половинѣ семнадцатаго столѣтія, — замѣтилъ Мёсгрэвъ. — Боюсь, что этотъ документъ мало поможетъ вамъ въ раскрытіи тайны.
— Зато онъ представляетъ собою другую тайну, и еще болѣе интересную, чѣмъ первая, — сказалъ я. — Можетъ-быть, раскрытіе одной изъ нихъ повлечетъ за собой раскрытіе другой. Извините меня, Мёсгрэвъ, но долженъ сказать, что вашъ дворецкій кажется мнѣ очень умнымъ человѣкомъ и болѣе проницательнымъ, чѣмъ десять поколѣній его господъ,
— Я не понимаю васъ, — отвѣтилъ Мёсгрэвъ. — Бумага, по моему мнѣнію, не имѣетъ никакого практическаго значенія.
— А по-моему, она имѣетъ огромное значеніе, и мнѣ кажется, что Брёнтонъ раздѣлялъ мой взглядъ. Вѣроятно, онъ видѣлъ ее раньше той ночи, когда вы поймали его.
— Очень возможно. Мы не скрывали этого.
— Насколько я понимаю, въ ту ночь, когда вы застали его, онъ просто хотѣлъ освѣжить документъ въ своей памяти. Вы говорили, что у него въ рукахъ была карта или планъ, который онъ сличалъ съ рукописью и который спряталъ въ карманъ при вашемъ появленіи.
— Это вѣрно. Но какое могло ему быть дѣло до нашего стариннаго обычая и что можетъ означать вся эта галиматья?
— Мнѣ кажется, что намъ не трудно будетъ узнать это, — сказалъ я. — Если позволите, мы отправимся съ первымъ поѣздомъ въ Суссексъ и на мѣстѣ поближе познакомимся съ этимъ дѣломъ.
Въ тотъ же день, подъ вечеръ, мы уже были въ Хёрлстонѣ. Можетъ-быть, вамъ приходилось видѣть изображеніе знаменитаго стариннаго зданія или читать описанія его, а потому я ограничусь только упоминаніемъ, что оно имѣетъ форму |--, причемъ болѣе длинная линія представляетъ собой новую часть постройки, а короткая — ядро, изъ котораго развилось все остальное. Надъ низкой входной дверью въ центрѣ стараго зданія въ камнѣ высѣчено „1607“ годъ, но знатоки, судя по характеру деревянной и каменной отдѣлки, считаютъ, что домъ построенъ гораздо раньше этого времени. Поразительно толстыя стѣны и крошечныя окна этой части зданія побудили обитателей его выстроить, въ прошломъ столѣтіи, новое крыло, а старый домъ служитъ теперь кладовой и погребомъ, и то только въ случаѣ необходимости. Великолѣпный паркъ изъ вѣковыхъ деревьевъ окружаетъ все зданіе, а прудъ, о которомъ упоминалъ мой кліентъ, лежитъ въ концѣ аллеи, ярдахъ въ двухстахъ отъ дома.
У меня, Ватсонъ, уже не было сомнѣнія въ томъ, что во всемъ этомъ дѣлѣ была только одна тайна, а не три. Я былъ убѣжденъ, что если бы мнѣ только удалось понять значеніе „Мёсгрэвскаго обряда“, то въ рукахъ у меня оказалась бы путеводная нить, которая привела бы меня къ открытію» истины о дворецкомъ Брёнтонѣ и горничной Хоуэльсъ. Поэтому-то я и рѣшилъ приложить всѣ свои старанія къ тому, чтобъ узнать, почему Брёнтонъ стремился изучить старинную формулу. Очевидно, потому, что замѣтилъ то, что ускользнуло отъ вниманія цѣлаго ряда поколѣній помѣщиковъ и что обѣщало ему какія-то личныя выгоды. Что же это было и какъ оно повліяло на его судьбу?
При чтеніи «обряда» мнѣ стало вполнѣ ясно, что измѣренія относятся къ какому-нибудь мѣсту, о которомъ упоминается въ документѣ, и что если бы намъ удалось найти это мѣсто, мы напали бы на слѣдъ тайны, которую предки Мёсгрэвовъ нашли нужнымъ облечь въ такую странную форму. Для начала намъ были даны два проводника — дубъ и вязъ. Что касается дуба, то найти его было очень легко. Прямо передъ домомъ, по лѣвую сторону дороги, ведущей къ подъѣзду, стоялъ патріархъ между дубами — одно изъ великолѣпнѣйшихъ деревьевъ, какихъ мнѣ когда-либо доводилось видѣть.
— Существовалъ этотъ дубъ во время составленія вашего «обряда»? — спросилъ я, когда мы проѣзжали мимо.
— Онъ стоялъ здѣсь, вѣроятно, во время завоеванія Англіи норманнами, — отвѣтилъ Месгрэвъ. — Онъ имѣетъ 23 фута въ обхватѣ.
Итакъ, одно изъ моихъ предположеній оказывалось вѣрнымъ.
— Есть у васъ старые вязы? — спросилъ я.
— Вотъ тамъ стоялъ очень старый вязъ, но десять лѣтъ тому назадъ его разбило молніей, и мы спилили его стволъ.
— Вы можете найти это мѣсто, гдѣ стояло это дерево?
— О, да.
— Другихъ вязовъ нѣтъ?
— Старыхъ нѣтъ, но много молодыхъ.
— Мнѣ бы хотѣлось видѣть мѣсто, гдѣ росъ эготъ вязъ.
Мы пріѣхали въ шарабанѣ, и мой кліентъ тотчасъ же, не заходя въ домъ, повелъ меня на опушку лужайки, гдѣ стоялъ прежде вязъ — почти на половинѣ пути между дубомъ и домомъ. Мои изслѣдованія, повидимому, шли успѣшно.
— Я полагаю, невозможно опредѣлить высоту этого вяза? — спросилъ я.
— Могу сразу отвѣтить на этотъ вопросъ. Онъ былъ высотою въ 64 фута.
— Какимъ образомъ вы знаете это? — съ удивленіемъ спросилъ я.
— Когда мой старый учитель давалъ мнѣ, бывало, задачу по тригонометріи, то она всегда касалась измѣренія вершинъ. Мальчикомъ я измѣрилъ каждое дерево и каждое строеніе въ нашемъ помѣстьѣ.
Это была совершенно неожиданная удача. У меня уже оказывалось больше данныхъ, чѣмъ я могъ ожидать за такое короткое время.
— Скажите, пожалуйста, — слросилъ я, — вашъ дворецкій не предлагалъ вамъ никогда подобнаго вопроса?
Реджинальдъ Мёсгрэвъ съ изумленіемъ взглянулъ на меня.
— Теперь, когда вы напомнили объ этомъ, я дѣйствительно припоминаю, что Брёнтонъ спрашивалъ меня нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ о высотѣ этого дерева. Они съ грумомъ поспорили изъ-за этого.
Можете себѣ представить, Ватсонъ, какъ пріятно мнѣ было слышать эти слова. Вѣдь такимъ образомъ оказывалось, что я на вѣрномъ пути. Я взглянулъ на солнце. Оно стояло низко на небѣ, и я разсчиталъ, что менѣе чѣмъ черезъ часъ оно будетъ стоять какъ разъ надъ вершиной стараго дуба. Тогда было бы исполнено одно изъ условій, упомянутыхъ въ «обрядѣ». А тѣнь отъ вяза должна была означать крайнюю точку тѣни, иваче говорилось бы о тѣни отъ ствола. Значитъ, мнѣ слѣдовало опредѣлить, куда падетъ конецъ тѣни отъ вяза, когда солнце станетъ какъ разъ надъ дубомъ,
— Вѣдь это же трудно было сдѣлать, Холмсъ, когда вяза уже не существовало.
— Я зналъ только одно: если Брёнтонъ могъ сдѣлать это, то могу и я. Къ тому же это было вовсе не такъ трудно. Я пошелъ съ Мёсгрэвомъ въ его кабинетъ и сдѣлалъ колышекъ изъ дерева, къ которому привязалъ длинную веревку съ узломъ на каждомъ ярдѣ. Затѣмъ я взялъ удочку въ шесть футовъ и пошелъ со своимъ кліентомъ къ тому мѣсту, гдѣ прежде стоялъ вязъ. Солнце какъ разъ освѣщало вершину дуба. Я воткнулъ колышекъ въ землю, намѣтилъ направленіе тѣни и измѣрилъ ее Она оказалась длиною въ 9 футовъ.
Теперь нужно сдѣлать самое пустяшное вычисленіе. Если удочка въ шесть футовъ отбрасываетъ тѣкь въ 9 фут., то дерево въ 64 фут. высоты даетъ тѣнь въ 96 фут., а направленіе обоихъ должно быть, понятно, одинаковое. Я вымѣрилъ разстояніе и дошелъ почти къ стѣнѣ дома, гдѣ я воткнулъ въ землю свой колышекъ. Можете себѣ представить мой восторгъ, Ватсонъ, когда въ двухъ дюймахъ отъ этого мѣста я увидѣлъ въ землѣ воронкообразное углубленіе. Я понялъ, что это отмѣтка, сдѣланная Брёнтономъ при его измѣреніяхъ, и что, слѣдовательно, я иду по его слѣдамъ.
Я началъ отсчитывать шаги отъ этой точки, опредѣливъ предварительно страны свѣта съ помощью компаса. Десять шаговъ, сдѣланные каждой ногой, пришлись параллельно стѣнѣ дома. Тутъ я опять отмѣтилъ колышкомъ точку, на которой остановился. Затѣмъ я тщательно отмѣрилъ пять шаговъ къ востоку и два къ югу и очутился прямо у порога стараго дома. Два шага къ западу означали, что мнѣ слѣдовало сдѣлать два шага по выложенному плитами коридору — и я стоялъ на мѣстѣ, указанномъ «обрядомъ».
Никогда въ жизни не приходилось мнѣ испытывать такого сильнаго разочарованія, Ватсонъ. Одно мгновеніе мнѣ казалось, что въ мои вычисленія вкралась какая-то основная ошибка. Лучи заходящаго солнца падали прямо на коридоръ, и я ясно видѣлъ, что старые, вытоптанные камни, которыми они былъ вымощенъ, плотно спанны цементомъ и не сдвигались съ мѣста уже много лѣтъ. Брёнтонъ не дотрогивался до нихъ. Я постучалъ по полу, но звукъ вездѣ былъ одинаковъ, и нигдѣ не было замѣтно ни трещины, ни пробоины. Къ счастью Мёсгрэвъ, который понялъ смыслъ моихъ поступковъ и волновался не менѣе меня, вынулъ рукопись, чтобы провѣрить мои вычисленія.
— И внизъ! — закричалъ онъ, — Вы пропустили «и внизъ»!
Я думалъ, что эти слова означали, что намъ придется рыть землю, но теперь увидѣлъ, что ошибся въ своихъ предположеніяхъ.
— Такъ тамъ есть подвалъ? — крикнулъ я.
— Да, такой же старый, какъ и домъ. Сюда, черезъ эту дверь.
Мы спустились по витой каменной лѣстницѣ, и мой товарищъ, чиркнувъ спичку, зажегъ большой фонарь, стоявшій на боченкѣ въ углу. Въ ту же минуту мы убѣдились, что попали въ настоящее мѣсто и что кто-то побывалъ тутъ раньше насъ.
Подвалъ служилъ складомъ для дровъ, но полѣнья, очевидно, прежде покрывавшія весь полъ, теперь были сложены по сторонамъ такъ, что посрединѣ образовался свободный проходъ. Въ этомъ проходѣ лежала большая тяжелая плита съ заржавленнымъ желѣзнымъ кольцомъ посрединѣ, къ которому былъ привязанъ толстый шерстяной шарфъ.
— Клянусь Юпитеромъ! — вскрикнулъ Мёсгрэвъ, — это шарфъ Брётона. Я видѣлъ его на немъ и готовъ поклясться въ этомъ. Что дѣлалъ тутъ этотъ негодяй?
По моему предложенію вызвали двухъ полицейскихъ, и, въ ихъ присутствіи, я попытался поднять плиту, таща за шарфъ. Я могъ только слегка приподнять ее и только съ помощью одного изъ констэблей мнѣ удалось отодвинуть ее въ сторону. Передъ нами зіяла глубокая черная яма. Мы всв смотрѣли въ нее. Мёсгрэвъ сталъ на колѣни и опустилъ фонарь.
Передъ нами открылось темное помѣщеніе около семи футовъ въ глубину и футовъ четырехъ въ квадратѣ. У одной стѣны его стоялъ низкій деревянный сундукъ, окованный мѣдью, съ поднятой крышкой, въ которой торчалъ ключъ странной старинной формы. Снаружи ящикъ былъ покрытъ толстымъ слоемъ пыли, а сырость и черви проѣли дерево, на которомъ виднѣлись кучки грибовъ. Нѣсколько металлическихъ кружковъ, повидимому, старинныхъ монетъ — вотъ такихъ, какія вы видите у меня въ рукѣ — валялось на днѣ сундука, но больше тамъ ничего не было.
Но въ это время мы совершенно забыли и думать о сундукѣ: наши взоры приковались къ тому, что мы увидали рядомъ съ нимъ. То была фигура человѣка, одѣтаго въ черный костюмъ, сидѣвшаго на корточкахъ, положивъ голову на край сундука и охвативъ его обѣими руками. Отъ такой позы вся кровь прилила ему къ головѣ, и никто не могъ бы узнать чертъ этого искаженнаго, посинѣвшаго лица; но когда мы приподняли тѣло, то мистеръ Мёсгрэвъ по росту, одеждѣ и волосамъ призналъ въ немъ своего бывшаго дворецкаго. Брёнтонъ умеръ уже нѣсколько дней тому назадъ, но на тѣлѣ не было замѣтно ни раны, ни какого-либо поврежденія, которыя могли бы указать причину его страшной смерти. Тѣло вынесли изъ погреба, а мы снова остались передъ загадкой, почти такой же ужасной, какъ та, съ которой мы встрѣтились вперные.
Признаюсь, Ватсонъ, что я началъ сомнѣваться въ успѣхѣ моихъ розысковъ, я думалъ, что разрѣшу загадку, какъ только найду мѣсто, указанное въ «обрядѣ». Но вотъ я стоялъ на этомъ мѣстѣ и, повидимому, былъ такъ же далекъ, какъ прежде, отъ рѣшенія, что скрывалось такъ тщательно семьей Мёсгрэвовъ. Правда, что я пролилъ свѣтъ на судьбу Брёнтона, но теперь слѣдовало установить, какимъ образомъ эта судьба постигла его и какую роль играла во всей этой исторіи исчезнувшая женщина. Я присѣлъ на боченокъ мъ углу и сталъ обдумывать все, что случилось.
Вы знаете, Ватсонъ, мой методъ: въ подобнаго рода случаяхъ я ставлю сеоя на мѣсто даннаго человѣка и, выяснивъ себѣ предварительно степень его развитія, пробую представить, какъ бы я дѣйствовалъ на его мѣстѣ. Въ данномъ случаѣ дѣло облегчалось тѣмъ, что Брёнтонъ былъ, безъ сомнѣнія, человѣкъ недюжиннаго ума, Онъ зналъ, что дѣло идетъ о какой-то драгоцѣнности. Онъ нашелъ мѣсто. Онъ увидѣлъ, что плита, закрывающая входъ въ подвалъ, слишкомъ тяжела для того, чтобы ее могъ сдвинуть одинъ человѣкъ. Что же ему оставалось дѣлать? Онъ не могъ получить помощи отъ постороннихъ. Даже въ томъ случаѣ, если бы ему удалось найти кого-нибудь, кто согласился бы помочь ему и кому бы онъ могъ вполнѣ довѣриться, ему угрожала опасность попасться, когда ему пришлось бы впустить своего сообщника. Лучше было найти себѣ помощника въ домѣ. Но кого? Къ кому могъ онъ обратиться? Эта дѣвушка любила его. Мужчинѣ всегда трудно представить себѣ, что онъ окончательно лишился любви женщины, какъ бы дурно онъ ни поступилъ съ ней. Вѣроятно, Брёнтонъ снова полюбезничалъ съ Хоуэлсъ, чтобы помириться съ ней, а затѣмъ сдѣлать ее своей сообщницей. Они, должно-быть, вмѣстѣ пришли ночью въ погребъ и соединенными силами подняли плиту. До этой минуты ихъ дѣйствія такъ ясно представлялись мнѣ, какъ будто я самъ присутствовалъ при нихъ,
Однако, поднять плиту было дѣломъ труднымъ для двухъ лицъ, изъ которыхъ, къ тому же, одна была женщина. Нелегко это было и для насъ — дюжаго суссэкскаго полицейскаго и меня. Что же они могли выдумать, чтобы помочь себѣ? Вѣроятно, то же, что сдѣлалъ бы я самъ. Я всталъ и внимательно осмотрѣлъ разбросанныя по полу полѣнья и почти сразу убѣдился въ основательности моего предположенія. На одномъ полѣнѣ, длиной около 3 футовъ, явственно виднѣлась выемка, а нѣсколько другихъ были сплющены съ боковъ, какъ будто сжатыя какою-то тяжестью. Очевидно, приподнявъ плиту, они стали совать одно полѣно за другимъ, пока не образовалось отверстіе настолько большое, что они могли пролѣзть въ него; тогда они положили одно полѣно вдоль отверстія; этимъ и объясняется выемка на его нижнемъ концѣ, такъ какъ плита придавливала его своей тяжестью къ противоположному краю щели. До сихъ поръ все было ясно для меня.
Теперь какимъ образомъ возстановить ночную драму? Очевидно, въ яму спустился только одинъ человѣкъ, и именно Брёнтонъ. Дѣвушка должна была ожидать его наверху. Брёнтонъ отперъ сундукъ и, надо полагать, передалъ найденныя имъ вещи сообщницѣ, такъ какъ въ сундукѣ вещей не оказалось. А потомъ? Что случилось потомъ?
Вспыхнула ли яркимъ огнемъ жажда мести, тлѣвшаяся въ душѣ страстной кельтской женщины, когда она увидѣла въ своей власти человѣка, сдѣлавшаго ей зло… можетъ-быть, большее, чѣмъ подозрѣвали окружающіе. Случайно ли подались полѣнья и плита закрыла входъ въ подвалъ, который сталъ могилой Брёнтона? Или рѣзкимъ движеніемъ руки она отбросила опору, и плита рухнула на свое мѣсто? Какъ бы то ни было, мнѣ казалось, что я вижу лицо женщины, судорожно сжимающей найденное сокровище и въ безумномъ ужасѣ бѣгущей по винтовой лѣстницѣ, между тѣмъ какъ въ ея ушахъ раздавались снизу глухіе крики и яростные удары въ плиту заживо погребеннаго невѣрнаго любовника.
Итакъ, вотъ тайна ея блѣдности, ея нервнаго состоянія и истерическаго хохота на слѣдуіощее утро, Но что же было въ сундукѣ? Куда она дѣвала вещи? Вѣроятно, то были обломки металла и кремней, вытащенные изъ озера моимъ кліентомъ. Она бросила ихъ при первомъ удобномъ случаѣ, чтобы скрыть послѣдніе слѣды своего преступленія.
Минутъ двадцать я просидѣлъ, не двигаясь, обдумывая происшедшее. Мёсгрэвъ, весь блѣдный, продолжалъ стоять на прежнемъ мѣстѣ, раскачивая фонарь и смотря внизъ въ яму.
— Это монеты Карла I, — сказалъ онъ, взявъ нѣсколько кружковъ, оставшихся въ сундукѣ. — Вы видите, мы вѣрно опредѣлили время учрежденія «обряда».
— Можетъ-быть, мы найдемъ еще что-нибудь, оставшееся отъ Карла I, — вскрикнулъ я. Внезапно мнѣ показалось, что я понялъ значеніе двухъ первыхъ вопросовъ «обряда». — Дайте мнѣ взглянуть на вещи въ мѣшкѣ, который вы вытащили изъ пруда.
Мы пошли въ кабинетъ, и онъ разложилъ передъ мной обломки. Я понялъ, почему онъ не придалъ имъ никакого значенія: металлъ былъ почти черный, а камни тусклые и безцвѣтные. Я потеръ одинъ изъ нихъ о рукавъ, и онъ засверкалъ у меня на ладони, словно искра. Одна изъ металлическихъ вещей имѣла видъ двойного кольца, но сильно поломаннаго, такъ, что оно потеряло свою первоначальную форму.
— Вамъ не мѣшаетъ припомнить, что королевская партія существовала въ Англіи и послѣ смерти короля, а когда его приверженцамъ пришлось, наконецъ, бѣжать изъ страны, они, вѣроятно, спрятали куда-нибудь многія изъ своихъ драгоцѣнностей, намѣреваясь вернуться за ними въ болѣе мирныя времена.
— Мой предокъ, сэръ Ральфъ Мёсгрэвъ, былъ ярымъ приверженцемъ Карла II и сопровождалъ короля во всѣхъ его скитаніяхъ, — сказалъ мой другъ.
— А, въ самомъ дѣлѣ! — замѣтилъ я. — Ну, это обстоятельство доставляетъ послѣднее, недостающее намъ звено. Я долженъ поздравить васъ со вступленіемъ въ обладаніе (хотя и очень трагическимъ образомъ) реликвіи, имѣющей большую цѣнность, но еще большее историческое значеніе.
— Что же это такое? — задыхаясь отъ изумленія, проговорилъ онъ.
— Не болѣе, не менѣе, какъ древняя корона англійскихъ королей.
— Корона!
— Именно. Обратите вниманіе на слова «обряда». Что тамъ говорится? «Чье оно было». — «Того, кого нѣтъ». Это послѣ казни Карла. Затѣмъ: «Чье оно будетъ». — «Того, кто будетъ позже». Это говорилось о Карлѣ II, восшествіе на престолъ котораго предвидѣлось заранѣе. По-моему, не можетъ быть сомнѣнія въ томъ, что это изломанная, потерявшая всякую форму діадема украшала нѣкогда головы королей изъ дома Стюартовъ.
— А какъ она попала въ прудъ?
— Это вопросъ, для отвѣта на который потребуется нѣсколько времени, и я изложилъ ему всю длинную цѣпь предположеній и доказательствъ, развитую мною. Уже стемнѣло и луна ярко сіяла на небѣ, прежде чѣмъ я окончилъ свой разсказъ.
— Какъ же случилось, что Карлъ не получилъ своей короны обратно, когда вернулся? — спросилъ Мёсгрэвъ, кладя корону въ холщевой мѣшокъ.
— Ахъ, это вопросъ, который, вѣроятно, никогда не будетъ выясненъ вполнѣ. Повидимому, вашъ предокъ, знавшій эту тайну, умеръ, не объяснивъ почему-то своему потомку значенія оставленнаго имъ документа. Съ того времени и до сихъ поръ документъ переходилъ отъ отца къ сыну, пока, наконецъ, не попалъ въ руки человѣка, сумѣвшаго понять тайну и потерявшаго жизнь при попыткѣ добыть спрятанное сокровище.
Вотъ исторія «Мёсгрэвскаго обряда», Ватсонъ. Корона и до сихъ поръ въ Хёрлстонѣ, хотя владѣльцамъ пришлось имѣть дѣло съ судомъ и уплатить значительную сумму денегъ для того, чтобы оставить ее у себя. Я увѣренъ, что, если вы упомянете мое имя, они покажутъ вамъ эту корону. Объ исчезнувшей дѣвушкѣ никто ничего не слыхалъ; вѣроятно, она бѣжала изъ Англіи и унесла воспоминанія о своемъ преступленіи въ далекіе края.