В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
Говорят, что когда императрица Екатерина II отправилась в известное путешествие на юг по Днепру, Потемкиным была поставлена грандиозная обстановочная феерия на тему «заселение юга».
По берегам Днепра сооружались бутафорские поселки и деревни, сгонялись к берегу крестьяне и крестьянки, наряженные в праздничные костюмы, с веселыми и архидовольными лицами.
Бутафория эта, как известно, имела большой успех. «Заселение новых земель» произвело надлежащий эффект.
Нечего прибавлять, что по возвращении Екатерины II из этой поездки, «поселяне» и «поселянки» опять надели свое грубое рабочее платье и поплелись на крепостную работу. А самые селения так же быстро были разрушены, как и сооружены.
Весь этот пикантный анекдот пришел мне на память, когда я прочел о предложении, сделанном с компетентной стороны Комиссии государственной обороны1 об основании музея русской славы.
Музей этот, если верить газетам, должен иллюстрировать славу России, — разумеется, исключительно военную славу, ибо другой у нас не понимают — причем эта слава будет изображена в ряде картин «по 6000 руб. каждая».
Это — довольно наивное представление о ценности славы, но не следует ему удивляться. Ибо некоторые конкретные предложения потребуют от нас еще большей степени удивления.
Так, предлагается, между прочим, повесить в музее славы портрет г. Стесселя. Еще предлагается заказать для него картину: «Корея ждет спасения в России».
Все это так добродушно-наивно, что только руками разводишь. Во время русско-японской войны у нас были в большом ходу особого сорта прочные патриотические картины. Содержание их неизменно сводилось к тому, как громадный русский воин, преимущественно казак, подбрасывает на штыке или пике с легкостью «снопа аржаного» тщедушного испуганного «япошку». Подобный трюк — патриотическое назначение его, конечно, вполне понятно — имел, по крайней мере, одну тень оправдания: все эти картины издавались в разгар войны, когда действительное положение дел было неизвестно тем, у кого это издавалось.
Но пусть бы попробовал тот же издатель-патриот пустить в обращение те же картины вскоре после войны, когда по всей России расползлись участники войны, испытавшие на своей шкуре прелести подбрасыванья японцев, — и эффект получился бы вполне недвусмысленный.
Надо отдать справедливость Комиссии государственной обороны, что, несмотря на свой исключительный состав (всем прекрасно известный), она все же отвергла оригинальную мысль украшать стены музея славы портретом Стесселя или корейскими списками спасения. Слишком уж свежо предание даже для этих патриотов из думской правой.
Однако самая идея музея славы комиссией принята. И этим она показала, что по своим общественным вкусам недалеко ушла от инициаторов музейной идеи.
России нет надобности прикидываться несчастной замарашкой; если она и шла в хвосте европейского развития, у нее найдется, кого показать и чем похвалиться, найдется даже кое-что, чем она могла бы похвалиться и перед «Европами». Но все это не из той оперы, о которой думают инициаторы музея. Вот, если бы они вздумали создать действительно музей русской славы — культурной славы русского народа, — тогда нашлись бы портреты почище стессельского, нашлись бы и картины, поинтереснее корейского анекдота.
Но… увы!
«Наше слово»,
23 января 1910 г.
Фельетон перепечатывается впервые.
1 В Комиссию государственной обороны входили наиболее консервативные члены Государственной думы.