Моя старая шкатулка (Аверченко)
 |
Внимание! Источник текста не указан. В нём могут содержаться серьёзные ошибки! Письменные работы могут быть включены в Викитеку, только если их содержание проверяемо.
Вы можете отредактировать эту работу, указав, где она была опубликована, и выверив её текст. |
У меня есть старая шкатулка палисандрового дерева, выложенная по крышке инкрустацией — совсем такая, какую возил с собой Павел Иванович Чичиков.
Я свою тоже теперь вожу с собой. С сентября позапрошлого года. А раньше она стояла в углу кабинета моей петербургской квартиры и служила хранилищем трофеев, побед моей горничной надо мной. Дело в том, что у меня с моей горничной шла глухая, тайная, незаметная, но свирепая и неумолимая борьба. Всякий из нас терпел свои поражения и одерживал победы, но на ее долю побед приходилось больше, чем поражений.
Каждый день утром, сидя за письменным столом, я просматривал корреспонденцию и прочитанное, ненужное бросал на пол; просматривал поданные счета и, отметив в записной книжке итоги на предмет уплаты, счета бросал на пол; вынимал содержимое боковых карманов, отбирал ненужное — бросал на пол. И уходил из дому.
А потом являлась горничная, тщательно подметала пол, а все брошенное не менее тщательно собирала и аккуратной пачкой засовывала между подсвечником и часами, около чернильницы на письменном столе.
Приходил я. Замечал засунутую пачку. Бросал на пол.
Приходила она. Собирала с полу. Засовывала между подсвечником и часами.
Приходил я и, признав себя побежденным, совал всю пачку в старую шкатулку палисандрового дерева с инкрустацией.
Замечательнее всего, что у нас с горничной никогда не было разговора об этом. Ведь смертельно враждующие армии не ведут между собой никаких переговоров. Не правда ли?
Мой отъезд из Петербурга был вынужденно-спешным. Уезжая, я совал в чемодан первое, что попадалось под руку. Так увез с собой и палисандровую шкатулку.
А сегодня открыл ее и стал перебирать старое, пожелтевшее, основательно забытое.
В этой шкатулке нет ни золотых локонов, ни медальонов с портретом любимой, ни засохших, рассыпающихся при первом прикосновении цветов.
Выбираю из беспорядочной, перемешавшейся от дорожной тряски груды первое попавшееся:
Ресторан «Вена». Счёт.
Итог — 270 рублей.
Что такое?
— А… Помню. Праздновал в большом кабинете свои именины. Двадцать шестого января. Гостей двадцать четыре персоны.
А, ну посмотрим:
«Закуска холодная, водки различные …….. 42 р.
» — « горячая 4-х сортов ……………… 36 р.
Ужин из 3-х блюд со сладким на 24 перс. … 30 р.
Вино стол. и десер. 12 б………………. 21 р.
Кофе и ликёры ……………………….. 38 р.
Шампанское франц. 7 б. ……………….. 56 р.
» — « Абрау 5 б. …………………….. 20 р.
Фрукты ……………………………… 23 р.
Ещё шампанское 2 б. Асти ……………… 7 р.
Итого 270 руб.»
Помню я эти именины. Хозяин «Вены», незабвенный покойник Иван Сергеевич Соколов, постарался: украсил мое место цветами и за свой счет, в виде подарка, отпечатал юмористическое меню на двадцать четыре персоны.
Вот оно. Огромное красное 26 января, а под ним:
«Закуски острые, сатириконские; водка горькая; как цензура, борщек авансовый, осетрина по-русски, без опечаток; утка не газетная, трубочки с кремом a la годовой подписчик».
Бедный остряк Иван Сергеевич! И косточки твои, верно, уже рассыпались…
Бросаю на пол и счет и меню — поди-ка, подбери это все снова, моя петербургская горничная. Далеко ты!
Беру следующую бумажку.
«Дорогой Аркадий! Погода хорошая. Бери на Конюшенной таксомотор. Поедем покататься на Стрелку. Можно и к Фелисьену».
Н-да-с… Катались раньше мы. Пили кровушку!
На пол бумажку. Следующая.
«Зачем презираете скромную Финляндию? Райвола и мой замок по вас соскучились.[1] Приехали бы и Радакова[2] привезли. Ах какой у него чудесный рисунок — Песня Голода.[3] Ждём. Ваш Леонид Андреев».
Благоговейно откладываю в сторону. Рука, набросавшая эти небрежные строки, уже больше не будет скользить пером по бумаге. Спи крепко и спокойно, любимый писатель и человек!
А это что?
«Аркадий, выкупай заложников… Сидим у Давыдки. В Безумной оргии, прокутили семь рублей двадцать копеек, а нет ни соверена. Твои заложники жизни — П. Маныч,[4] Сергей Соломин[5] и др».
На пол, на пол!
«Солнышко моё! Тысячу раз целую и обним…»
Гм… Нет, это не то. А, вот.
«Аркадий, управляющий конторой мне передал, что ты распорядился повысить цену на „Сатирикон“ с двенадцати до пятнадцати копеек. Не делай этого безумства, не роняй тираж. Ты знаешь, что значит для читателя три коп. Твой Ре-Ми».
Призадумался я. Ре-Ми где-то за границей, я в Севастополе, а петербургский читатель, рассчитавший три копейки, купил, вероятно, недавно на последние полторы тысячи полфунта плохо выпеченного хлеба, съел и тихо отправился туда, где и Иван Сергеевич Соколов, и Леонид Андреев, и Гейне, и Шекспир.
Мимо, мимо…
Это ещё что такое?
«Г. Аверченко! У меня почти все комнаты пустуют. Не направите ли вы ко мне хорошего жильца? С почтением ваша бывшая квартирная хозяйка И.М».
«Счёт от портного Анри.
2 пиджачных костюма — 210 р.
1 жакет — 135 р.
1 фрак с 2 бел. жилет — 195 р.
Этот жакет и сейчас у меня. Еще на прошлой неделе портной за перемену истрепавшейся шелковой подкладки на коленкоровую взял семнадцать тысяч рублей.
Телеграммы:
»Дорогой дружище. Это лето я свободен. Если будет месяца 2 времени, поедем север Африки, переберёмся Египет, если месяц — успеем Венеция или Нормандия".
Да. Ездили. Мир был наш.
«Магазин Вейс. Счёт.
2 пары ботинок на пуговицах, с замшевым верхом — 36 р.
Одна пара туфель открытых, фрачных — 16 р».
Ожесточённо комкаю, бросаю.
А вот и ещё записочка. Какая милая записочка, жизнерадостная!
«Петроград, 1 марта!
Итак, друг Аркадий — свершилось! Россия свободна! Пал мрачный гнет, и новая заря свободы и светозарного счастья для всех грядет уже. Боже, какая прекрасная жизнь впереди! Задыхаюсь от счастья. Вот теперь мы покажем, кто мы такие. Твой Володя».
Да… показали.
Опускаю усталую голову на еще не разобранную груду и — нет слез, нет мыслей, нет желаний, — все осталось позади и тысячью насмешливых глаз глядят на нас, бедных.
Примечания править
- ↑ Л. Н. Андреев приглашает А. Т. Аверченко к себе на дачу в Финляндию. В 1910-х гг. „Дом на Чёрной речке“ Андреева стал излюбленным местом встреч его друзей.
- ↑ Радаков Алексей Александрович — русский художник и писатель. Сотрудник журналов „Сатирикон“, „Новый Сатирикон“, „Красный перец“, „Крокодил“.
- ↑ „Песня Голода“ очевидно, речь идёт об иллюстрации к трагедии Л. Н. Андреева „Царь Голод“.
- ↑ Маныч Пётр Дмитриевич (ум. в 1918) — русский писатель, как называли его современники — „коновод литературной богемы“.
- ↑ Сергей Соломин (настоящее имя — Сергей Яковлевич Стечкин, 1864—1913) — русский писатель, автор историко-публицистических произведений „Исторический момент“, „Разрушение терема“ и др.
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |