Цѣлый день мы ждали, чтобы Волкъ Ларсенъ сошелъ на берегъ, и это было чрезвычайно мучительно. Каждую минуту кто-нибудь изъ насъ кидалъ тревожный взглядъ на Призракъ. Но Ларсенъ даже не показался на палубѣ.
— У него, вѣроятно, обычный припадокъ головной боли, — сказалъ я. — Я оставилъ его на ютѣ. Онъ, можетъ быть, лежитъ тамъ до сихъ поръ. Я пойду посмотрю.
Модъ умоляюще глядѣла на меня.
— Не безпокойтесь, — убѣждалъ я ее. — Я возьму съ собой револьверы. Вы знаете, что я забралъ все оружіе на суднѣ.
— Но остались еще его руки, его ужасныя руки! — возразила она и затѣмъ вскричала: — О, Гёмфри, я боюсь его! Пожалуйста не ходите.
Она положила свою руку на мою съ плѣнительнымъ, умоляющимъ жестомъ. Сердце мое забилось и это, вѣроятно, отразилось въ моихъ глазахъ. Дорогая, любимая! Въ ней было такъ много женственности, нѣжной и ласковой! Она свѣтила мнѣ, какъ солнце, и какъ солнце грѣла меня и поддерживала мое мужество.
Я хотѣлъ было обнять ее, какъ тогда, среди стада котиковъ, но, подумавши, воздержался.
— Я не буду рисковать, — сказалъ я. — Я только взгляну на него изъ-за борта. Она горячо пожала мнѣ руку и отпустила меня. Но мѣсто на палубѣ, гдѣ я оставилъ его, было пусто. Онъ, очевидно, сошелъ, внизъ. Ночью мы по очереди стерегли, ибо трудно было сказать, что Волкъ Ларсенъ могъ сдѣлать. Мы хорошо знали, что онъ способенъ на все.
Мы ждали слѣдующій день и еще слѣдующій, но онъ не показывался.
— Эти странные припадки, — сказала Модъ на четвертый день, — могутъ кончиться худо. Онъ можетъ быть очень боленъ, а можетъ быть уже и умеръ или умираетъ.
— Тѣмъ лучше, — отвѣтилъ я.
— Но, подумайте, Гёмфри, какъ тяжело умирать въ полномъ одиночествѣ.
— Пожалуй, — согласился я.
— Надо же узнать, что съ нимъ. Было бы ужасно, если бы онъ умиралъ. Я никогда бы не простила себѣ этого. Мы должны что-нибудь предпринять.
— Пожалуй, — сказалъ я снова.
Я съ улыбкой смотрѣпъ на эту женщину, которая безпокоилась о Волкѣ Ларсенѣ, какъ безпокоилась о всѣхъ живыхъ существахъ. Почему же она не безпокоилась обо мнѣ, когда недавно еще не позволяла мнѣ даже заглянуть въ судно изъ-за борта. Но она была послѣдовательна и, догадавшись о моихъ мысляхъ, съ обычной прямотою сказала:
— Вы должны непремѣнно пойти на судно, Гёмфри, и узнать, въ чемъ дѣло.
Я послушно всталъ и отправился на берегъ. — Только будьте осторожны, — крикнула она мнѣ вслѣдъ.
Взобравшись на бакъ, я махнулъ ей рукой и соскочилъ на палубу. Я направился къ каютѣ, но не спустился туда, а позвалъ Волка Ларсена.
Онъ отвѣтилъ, и, когда онъ сталь подниматься по трапу, я приготовилъ свой револьверъ. Я держалъ его открыто въ рукѣ во время всего нашего разговора, но онъ не обратилъ на него никакого вниманія. Видь у него быль такой же, какъ и въ послѣдній разъ, но только сегодня онъ былъ мрачнѣе и молчаливѣе. Въ сущности, тѣ нѣсколько словъ, которыми мы обмѣнялись, нельзя было назвать разговоромъ. Я не спросилъ его, почему онъ не сходить на берегъ, и онъ не спрашивалъ, почему я не приходилъ на бортъ. Его припадокъ прошелъ, сказалъ онъ, и этимъ окончился нашъ разговоръ, и я удалился.
Модъ выслушала мое донесеніе съ видимымъ облегченіемъ, а когда вечеромъ мы увидали дымокъ, поднимавшійся изъ трубы кухни, то это привело ее въ еще болѣе веселое настроеніе. Слѣдующіе затѣмъ дни мы опять видали дымъ изъ трубы кухни и иногда видали и его самого на ютѣ. Но это и все. Онъ и не пытался сойти на берегъ; мы это знали, ибо продолжали по очереди дежурить по ночамъ. Мы ждали отъ него какого-нибудь поступка, который показалъ бы, каковы его намѣренія, и его бездѣйствіе изумляло и безпокоило насъ.
Такимъ образомъ прошла недѣля. У насъ не было никакихъ другихъ интересовъ, кромѣ Волка Ларсена, и его присутствіе угнетающе дѣйствовало на насъ и мѣшало намъ дѣлать то, что мы намѣревались сдѣлать за это время.
Но къ концу недѣли дымъ пересталъ показываться изъ трубы, и Волкъ Ларсенъ больше не появлялся на ютѣ. Я видѣлъ, что Модъ снова безпокоится, но она скрывала это и больше не просила меня пойти узнать въ чемъ дѣдо. Но хотя я и хотѣлъ было его убить, мнѣ тоже было жаль человѣка, который умиралъ въ одиночествѣ въ то время, какъ рядомъ находились люди. Онъ былъ правъ. Кодексъ морали того общества, среди котораго я выросъ, былъ сильнѣе меня. Тотъ фактъ, что у него руки и ноги и все тѣло было похожи на мои, составлялъ нѣчто такое, чего я не могъ игнорировать. Такъ что я не сталъ ожидать, чтобы Модъ снова послала меня. Я сказалъ ей, что у насъ кончилось, консервированное молоко и варенье, и что я пойду за ними на судно. Она колебалась и даже пробормотала, что мы можемъ обойтись и безъ этихъ продуктовъ. Но она прекрасно знала, что я иду на судно не за ними, а для того, чтобы успокоить ее.
На бакѣ я снялъ башмаки, и безшумно направился къ каютѣ. На этотъ, разъ я не позвалъ его. Осторожно спустившись, внизъ, я увидѣлъ, что въ каютѣ никого не было. Дверь въ каюту была закрыта. Сначала я подумалъ постучать въ нее, затѣмъ спомнилъ о цѣли своего путешествия и рѣшилъ выполнить сначала ее. Осторожно, стараясь не дѣлать, шума, я поднялъ люкъ въ полу и тихонько положилъ его въ сторону. Такъ какъ въ кладовой хранилось и разное платье, то я воспользовался случаемъ и досталъ немного нижняго бѣлья.
Когда я вылѣзъ изъ кладовой, я услышалъ шумъ въ каютѣ Ларсена. Я притаился и прислушался. Дверь открылась, я инстинктивно спрятался за столъ и вытащилъ револьверъ. Ларсенъ вошелъ въ каюту. Никогда еще я не видѣлъ такого безнадежнаго отчаянія на лицѣ Волка Ларсена, этого сильнаго, казалось, несокрушимаго человѣка. Онъ, какъ женщина, заломилъ руки и затѣмъ, поднявъ сжатые кулаки, застоналъ. Затѣмъ одной рукой онъ провелъ по глазамъ, какъ бы снимая съ нихъ паутину. «Боже, Боже!» — застоналъ онъ и снова поднялъ сжатые кулаки съ такимъ безнадежньмъ отчаяніемъ, что мнѣ стало страшно. Я дрожалъ, и чувствовалъ, какъ весь покрываюсь потомъ. Дѣйствительно, что можетъ быть ужаснѣе, какъ видъ сильнаго человѣка въ моментъ слабости и отчаянiя!
Но Волкъ Ларсенъ снова овладѣлъ собой, что, однако, стоило ему большого труда. Онъ старался придать, своему лицу спокойное выражение, но оно кривилось отъ боли. Онъ направился къ трапу, но даже въ его походкѣ чувствовалась какая-то слабость и нерѣшительность. Теперь я сталъ бояться за себя. Открытый люкъ лежалъ прямо у него на пути, и какъ только онъ его увидитъ, онъ догадается о моемъ присутствiи. Мнѣ было досадно, что онъ найдетъ меня трусливо прижавшимся въ уголъ; я быстро вскочилъ на ноги и безсознательно всталъ въ вызывающую позу. Но онъ меня не замѣтилъ, точно также какъ не замѣтилъ открытаго люка. Прежде, чѣмъ я успѣлъ сообразить въ чемъ дѣло, онъ шагнулъ прямо въ открытое отверстіе, но какъ только нога почувствовала, что подъ ней нѣтъ пола, прежнiй Волкъ Ларсенъ встрепенулся, всѣ его могучіе и быстрые мускулы мигомъ напряглись, и онъ перѳпрыгнулъ черезъ отверстіе. Онъ упалъ, но упалъ по ту сторону открытаго люка. Пошаривъ руками вокругъ себя, онъ нащупалъ мое варенье и бѣлье. Выраженіе его лица сказало мнѣ, что онъ все понялъ. Прежде, чѣмъ я могъ угадать, что онъ сдѣлаетъ, онъ опустилъ подъемную дверь на мѣсто, закрывъ такимъ образомъ кладовую. Тогда я понялъ. Онъ, очевидно, думалъ, что онъ заперъ меня внизу. Но онъ былъ слѣпъ, слѣпъ, какъ летучая мышь! Я слѣдилъ за нимъ, еле переводя дыханіе, чтобы онъ не замѣтилъ моего присутствія. Онъ быстро вошелъ въ свою комнату. Я воспользовался этимъ моментомъ, тихонько вышелъ изъ каюты и всталъ наверху трапа. Онъ возвратился, волоча за собой тяжелый ящикъ, который онъ поставилъ на крышку люка. Не удовольствовавшись этимъ, онъ принесъ второй ящикъ и поставилъ его сверху. Затѣмъ онъ собралъ мармеладъ и остальныя вещи и положилъ на столъ. Когда онъ направился къ трапу, я тихо отступилъ на крышу каюты. Онъ пріоткрылъ дверь, оперся на нее руками и сталъ смотрѣть вдоль шкуны, но его глаза были неподвижны и вѣки не мигали. Я находился только въ пяти футахъ отъ него и онъ прямо глядѣлъ на меня, но не видѣлъ меня. Я чувствовалъ себя словно призракомъ. Я сталъ махать рукой взадъ и впередъ, но это не произвело никакого впечатлѣнія; только когда движущаяся тѣнь упала ему на лицо, я увидѣлъ, что онъ какъ будто ее замѣтилъ. На его лицѣ появилось выжидающее выраженіе; онъ, видимо, хотѣлъ понять, что это такое. Онъ чувствовалъ, что возлѣ него что-то совершается, но что — онъ не могъ понять. Я пересталъ махать рукой и тѣнь стала неподвижной. Онъ медленно сталъ поворачивать голову, то выставляя ее на солнце, то снова пряча въ тѣнь, стараясь почувствовать, откуда эта тѣнь.
Оставивъ попытку опредѣлить, откуда тѣнь, онъ вышелъ на палубу и пошелъ по направленію къ баку съ такой скоростью и увѣренностью, что я былъ пораженъ, хотя въ его походкѣ все же чувствовалась слабость слѣпого.
Къ моему огорченію, онъ нашелъ на бакѣ мои башмаки и отнесъ ихъ въ кухню. Затѣмъ онъ сталъ зажигать огонь, очевидно собираясь варить себѣ обѣдъ. Тогда я прокрался въ каюту, взялъ варенье и бѣлье и затѣмъ, безшумно проскользнувъ мимо кухни, спустился на берегъ.