Матросы со стономъ и съ бранью поднимались на ноги.
— Зажгите кто-нибудь свѣтъ, у меня вывих нуть палецъ, — сказалъ одинъ изъ нихъ, Парсонсъ, смуглый мрачный человѣкъ, гребецъ охот ника Стэндиша, у котораго Гэрисонъ былъ рулевымъ.
— Да, лампу… гдѣ она теперь валяется? — сказалъ Личъ, садясь на край той койки, въ ко торой спрятался я.
Послышалось чирканье спичекъ, нашли лампу и зажгли ее. При ея слабомъ, мутномъ свѣтѣ босоногіе матросы двигались взадъ и впередъ, разсматривая свои ушибы и пораненія. Уфти-Уфти взялся за палецъ Парсонса, сильно дернулъ его и вставилъ суставъ на мѣсто. Въ то же время я замѣтилъ, что суставы на рукѣ у канаки были разбиты и окровавлены. Онъ показывалъ ихъ всѣмъ, скаля свои красивые бѣлые зубы, и объяснялъ, что эти раны произошли отъ удара Лар сену по зубамъ.
— А, такъ это былъ ты, мерзавецъ! — грозно спросилъ его ирландецъ Келли, бывшій грузчикъ, который совершалъ свое первое путешествіе по морю въ качествѣ гребца охотника Керфута.
Онъ выплюнулъ зубы вмѣстѣ съ кровью и угро жающе иодошелъ къ Уфти-Уфти. Тотъ отскочилъ назадъ къ своей койкѣ, но тотчасъ же снова подскочилъ къ Келли съ длиннымъ острымъ ножомъ въ рукѣ.
— Эй, перестаньте, вы мнѣ надоѣли, — вмѣшался Личъ. При всей своей молодости и неопыт ности онъ былъ, повидимому, атаманомъ кубрика.
— Убирайтесь, Келли, и оставьте Уфти въ покоѣ. Развѣ онъ зналъ въ темнотѣ, что это были вы?
Келли, ворча, повиновался, а канака снова показалъ свои бѣлые зубы въ благодарной улыбкѣ. Онъ былъ очень красивымъ типомъ островитянина, линіи его фигуры были почти женственныя и въ его большихъ глазахъ свѣтилась мягкость и мечта тельность, которая противорѣчила его репутаціи забіяки и драчуна.
— Какъ это онъ могъ улизнуть? — спросилъ Джонсонъ.
Онъ сидѣлъ на краю своей койки и вся его фигура выражала собою безнадежность и уныніе. Онъ еще тяжело дышалъ отъ усилій; его рубаха была совершенно сорвана съ него и изъ глубокой раны на щекѣ текла кровь, которая краснымъ ручейкомъ сбѣгала по его бѣлой груди и капала на полъ.
— Потому что онъ дьяволъ, я вамъ говорилъ это раньше, — отвѣтилъ Личъ; затѣмъ онъ вскочилъ на ноги и со слезами на глазахъ сталъ изли вать свое разочарованіе.
— И ни у кого изъ васъ не было ножа! — безпрерывно повторялъ онъ жалобнымъ голосомъ.
Но остальные матросы были испуганы вѣроятными послѣдствіями своего поступка и молчали.
— Какъ онъ узнаетъ, кто изъ насъ участвовалъ и кто нѣтъ? — спросилъ Келли, обводя всѣхъ присутствующихъ угрожающимъ взглядомъ, — если только никто изъ насъ не выдастъ?
— Онъ узнаетъ это, какъ только взглянетъ на насъ, — отвѣтилъ Парсонсъ. — Одного взгляда на насъ будетъ для него достаточно.
— Скажите ему, что палуба провалилась подъ вами, и вы вышибли свои зубы, — насмѣшливо проговорилъ Луисъ. Онъ одинъ все время не вылѣзалъ изъ своей койки и теперь торжествовалъ, потому что на немъ не было никакихъ знаковъ, которые указывали бы на его участіе въ ночной схваткѣ;— вотъ погодите, дайте ему завтра увидѣть ваши морды, — посмѣивался онъ.
— Мы ему скажемъ, что мы думали, что это боцманъ? — сказаль одинъ, А другой прибавилъ; — А я ему скажу, что я услышалъ возню, выскочилъ изъ своей койки и получилъ хорошій ударъ въ зубы. А потомъ въ темнотѣ ударилъ кого-то со злости.
— Конечно меня, и я васъ охотно поддержу, — сказалъ Келли, повеселѣвъ.
Личъ и Джонсонъ не принимали участія въ разговорахъ, и было ясно, что ихъ товарищи смотрѣли на нихъ, какъ на безнадежно обреченныхъ. Личъ слушалъ нѣкоторое время ихъ опасенія и упреки; затѣмъ вдругъ закричалъ:
— Молчите, вы мнѣ надоѣли; Эхъ, вы, трусы! Если-бъ вы меньше болтали языкомъ, а больше дѣлали руками, то теперь съ нимъ все было бы кончено. Почему никто изъ васъ не далъ мнѣ ножа, когда я просилъ? О, мнѣ противно на васъ смотрѣть. Хнычутъ и стонутъ, точно онъ убьетъ ихъ, какъ только увидитъ! Точно вы не знаете, что онъ не можетъ этого сдѣлать. Онъ не можетъ доставить себѣ этой роскоши. Ему вы нужны для дѣла и даже очень нужны. Кто будетъ грести, править, ставить паруса, если онъ васъ убьетъ? Это мнѣ и Джонсону предстоитъ это удовольствіе. А теперь полѣзайте въ ваши койки и за ткните глотки. Я хочу поспать.
Тѣмъ временемъ я раздумывалъ о своей соб ственной участи. Что со мной будетъ, когда эти люди откроютъ мое присутствіе здѣсь? Я бы ни за что не могъ выбраться наверхъ, какъ это сдѣлалъ Волкъ Ларсенъ. Вдругъ съ палубы раздался голосъ Латимера:
— Гёмпъ! Старикъ зоветъ васъ!
— Его здѣсь нѣтъ! — закричалъ въ отвѣтъ Парсонсъ.
— Да, я здѣсь, — сказалъ я, вылѣзая изъ койки и стараясь сохранить спокойствіе и говорить какъ можно смѣлѣе.
Матросы въ ужасѣ смотрѣли на меня. На ихъ лицахъ былъ страхъ, но вмѣстѣ со страхомъ яви лась также и злоба.
— Я иду! — крикнулъ я Латимеру.
— Нѣтъ, вы еще не идете! — крикнулъ Келли, становясь между мной и лѣстницей и собираясь схватить меня за горло. — Ахъ, проклятый шпіонъ! Я вамъ заткну глотку!
— Пустите его! — приказалъ Личъ.
— Ни за что въ жизни, — послѣдовалъ отвѣтъ.
Личъ не перемѣнилъ своей позы на краю койки.
— Пустите его, говорю, — повторилъ онъ, но на этотъ разъ его голосъ былъ рѣшителенъ и громокъ.
Ирландецъ колебался. Я сдѣлалъ шагъ впередъ, и онъ отступилъ въ сторону. Когда я взошелъ на лѣстницу, я обернулся и увидѣлъ кругъ озвѣрѣлыхъ, злобныхъ лицъ, который зорко слѣдили за мной въ полумракѣ. Внезапно меня охватило глубокое къ нимъ сочувствіе. Я вспомнилъ, что мнѣ говорилъ кокъ. Какъ долженъ былъ Богъ ненавидѣть ихъ, чтобы заставить ихъ такъ стра дать!
— Я ничего не слыша лъ и не видѣлъ, повѣрьте мнѣ, — сказалъ я спокойно.
— Я говорю вамъ, что его нечего бояться, — услышалъ я голосъ Лича, когда поднимался вверхъ по лѣстницѣ. — Онъ не любитъ старика точно такъ же, какъ вы и я.
Волкъ Ларсенъ, весь окровавленный и раздѣтый до гола, ждалъ меня въ каютѣ и встрѣтилъ меня съ улыбкой.
— Ну, принимайтесь за работу, докторъ. Все указываетъ на то, что вамъ предстоитъ большая практика во время этого путешествія. Я не знаю, что бы Призракъ дѣлалъ безъ васъ, и если бы я былъ способенъ на благородныя чувства, то я бы сказалъ вамъ, что хозяинъ Призрака безконечно вамъ благодаренъ.
Я зналъ, какія лѣкарства находятся въ скромной аптечкѣ Призрака, и пока я грѣлъ воду и раскладывалъ перевязочный матеріалъ, онъ ходилъ по каютѣ, смѣясь и шутя, и критическимъ взглядомъ разсматривалъ свои пораненія. Я ни когда раньше не видалъ его голымъ, и при видѣ его тѣла у меня почти захватило дыханіе. У меня никогда не было слабости превозносить тѣло — я былъ далекъ отъ этого; но во мнѣ было достаточно художественнаго чутья, чтобы оцѣнить его достоинства.
Я долженъ сказать, что я былъ восхищенъ совершенными линіями фигуры Волка Ларсена, такъ сказать, ихъ страшной красотою. Я видѣлъ матросовъ въ кубрикѣ. Какъ ни мускулисты были нѣкоторые изъ нихъ, всегда имъ чего-ни будь недоставало, что-нибудь было въ нихъ недоразвито, другое черезчуръ развито, что-нибудь было слишкомъ криво и нарушало симметрію; ноги были слишкомъ коротки, или слишкомъ длинны, или на нихъ было видно слишкомъ много костей и жилъ. Только у Уфти-Уфти было красивое, но, какъ я уже сказалъ, черезчуръ женственное тѣло.
Но Волкъ Ларсенъ быль сложенъ великолѣпно, и линіи его тѣла были почти такъ же совершенны, какъ у античнаго бога. Когда онъ двигался или поднималъ руки, его огромные мускулы рѣзко вырисовывались подъ атласной кожей. Я забылъ сказать, что бронзовый загаръ былъ только на его лицѣ. Тѣло же его, благодаря его скандинавскому происхожденію, было такъ же бѣло, какъ у женщины. Я какъ очарованный смотрѣлъ на него, и антисептическій бинтъ, который я держалъ въ рукѣ, развернулся и упалъ на полъ. Онъ посмотрѣлъ на меня и тутъ только я пришелъ въ себя.
— Богъ васъ хорошо сдѣлалъ, — сказалъ я.
— Развѣ? — спросилъ онъ. — Я самъ тоже объ этомъ думалъ, но такъ и не рѣшилъ, — для чего?
— Вѣроятно ради какой-нибудь великой цѣли…
— Ну, нѣтъ! Просто для моей пользы, — перебилъ онъ. — Это тѣло сдѣлано для работы. Эти мускулы сдѣланы для того, чтобы хватать, разрывать и разрушать живыя существа, которыя становятся между мной и жизнью. Но, вѣдь, и у другихъ тоже есть мускулы, которые хватаютъ, разрываютъ и разрушаютъ, а между тѣмъ, когда они становятся между мной и жизнью, то я и хватаю, и разрываю, и разрушаю ихъ. Цѣль этого не объясняетъ, а полезность объясняетъ.
— Какъ это некрасиво, — возразилъ я.
— Жизнь сама некрасива. А между тѣмъ, вы только что сказали, что я сдѣланъ хорошо. Вотъ, посмотрите.
Онъ напрягъ свои ноги, надавивъ полъ большими пальцами ногъ, какъ бы вцѣпившись въ него. Узлы мускуловъ вскочили и рѣзко обозначились по всей ногѣ.
— Пощупайте-ка! — приказалъ онъ.
Они были тверды, какъ желѣзо. И все его тѣло безсознательно напряглось и стало твердымъ и крѣпкимъ; мускулы мягко собирались и обозначались на его бокахъ, вдоль спины и на плечахъ; руки были слегка приподняты, мускулы ихъ были напряжены, пальцы согнулись такъ, что его руки стали походить на когти; даже глаза его измѣнили выраженіе и въ нихъ появилось выжиданіе и блескъ, словно передъ битвой.
— Вотъ вамъ примѣръ равновѣсія и устойчивости, — сказалъ онъ, отпуская свои напряженные мускулы. — Вотъ ноги, созданныя для того, чтобы крѣпко цѣпляться за землю и стоять, тогда какъ руки, зубы и ногти даны мнѣ, чтобы убивать и не быть убитымъ самому. Вы спрашиваете, какой смыслъ этого? Полезность.
Я не спорилъ. Я видѣлъ передъ собою боевой механизмъ примитивнаго животнаго, и на меня онъ произвелъ такое же большое впечатлѣніе, какъ если бы я увидалъ машины огромнаго военнаго корабля или атлантическаго парохода.
Принимая во вниманіе страшную борьбу, которую онъ выдержалъ въ кубрикѣ, пораненія его были поразительно ничтожны, и я перевязалъ ихъ очень искусно. За исключеніемъ нѣсколькихъ большихъ ранъ, все остальное были только ушибы и царапины. Ударъ, который онъ получилъ прежде чѣмъ попалъ за бортъ, прорѣзалъ ему кожу на головѣ на нѣсколько дюймовъ. Эту рану, по его указаніямъ, я промылъ и сшилъ ея края, предварительно выбривъ немного волосы. Затѣмъ нога его была очень сильно разорвана, точно за нее уцѣпился бульдогъ. Онъ сказалъ мнѣ, что это одинъ матросъ вцѣпился въ нее зубами въ самомъ началѣ драки и все время такъ и держался за нее, и Волкъ Ларсенъ вмѣстѣ съ нимъ поднялся на лѣстницу, и только уже наверху ему удалось оттолкнуть его.
— Кстати, Гёмпъ, я замѣтилъ, что вы очень способный человѣкъ, — началъ Волкъ Ларсенъ, когда я окончилъ свою работу. — Какъ вамъ извѣстно, у насъ нѣтъ боцмана. Съ сегодняшняго дня вы будете стоять на вахтахъ, получать семьдесять пять долларовъ въ мѣсяцъ, и васъ всѣ будутъ называть мистеромъ Ванъ-Вейденомъ.
— Я… я ничего не смыслю въ навигаціи, вы это прекрасно знаете, — сказалъ я, еле переводя дыханіе.
— Это вовсе и не необходимо.
— Но я, право, не желалъ бы занимать такое почетное мѣсто, — продолжалъ я. — Я нахожу, что жизнь недостаточно надежна и въ моемъ настоящемъ низкомъ положеніи. У меня нѣтъ необходимой опытности. Посредственность имѣетъ свои выгоды…
Онъ усмѣхнулся, какъ-будто вопросъ былъ уже рѣшенъ.
— Наконецъ я и не хочу быть боцманомъ на этомъ чортовомъ суднѣ, — вскричалъ я съ негодованіемъ.
Лицо его приняло жестокое выраженіе и въ глазахъ промелькнулъ безжалостный огонекъ, который я хорошо зналъ. Онъ подошелъ къ двери своей каюты и сказалъ:
— А теперь спокойной ночи, мистеръ Ванъ-Вейденъ.
— Спокойной ночи, мистеръ Ларсенъ, — отвѣтилъ я упавшимъ голосомъ.