Широкое, плоское лицо, съ выдающимися скулами, приплюснутый носъ, небольшіе, узко прорѣзанные глаза, угловатый черепъ, большія оттопыренныя уши, черные жесткіе волосы, весьма рѣдкіе на усахъ и бородѣ, смуглый, загорѣлый цвѣтъ кожи, наконецъ плотное, коренастое сложеніе, большею частью при среднемъ, а иногда и при большомъ ростѣ — вотъ характерныя черты наружности каждаго монгола.
Одежда у всѣхъ обитателей Монголіи почти одинаковая и отличается только нѣкоторыми частностями.
Нижняя одежда монголовъ состоитъ изъ короткой съ косымъ воротомъ рубахи, сшитой изъ синей, сѣрой или голубой бумажной ткани (дабы), съ небольшими разрѣзами по бокамъ, у подола, и той же матеріи шароваръ. Зимою же носятъ овчинные или теплые стеганые шаровары изъ дабы.
Верхнюю одежду составляетъ широкій халать изъ синей, коричневой, а у ламъ изъ желтой или малиновой дабы.
Воротникъ, борты, подолъ и обшлага рукавовъ халата обшиваются у зажиточныхъ плисомъ. Застегивается халатъ на круглыя металлическія пуговицы, пришитыя на правомъ боку. На подолѣ, съ обоихъ боковъ, часто дѣлаются разрѣзы для удобнаго помѣщенія въ сѣдлѣ. Опоясывается халатъ бумажнымъ цвѣтнымъ поясомъ, на которомъ всегда висятъ ножны съ ножомъ и огниво на ремешкахъ или цѣпочкахъ, а сзади за поясомъ втыкается трубка. Кармановъ у халата не дѣлаютъ, а мелкія вещи, носимыя при себѣ, какъ-то: табакерку, кисеты съ табакомъ и т. п. монголы кладутъ за пазуху или за голенища, куда помѣщаютъ иногда трубку и кошельки съ серебромъ. Въ зимнее время монголы носятъ нагольные тулупы или халаты на бараньемъ мѣху, а въ путешествіяхъ, при сильныхъ морозахъ и вѣтрахъ, надѣваютъ еще поверхъ ихъ козьи дохи.
Женщины носятъ узкіе халаты, съ длинными рукавами и утолщеніемъ на плечахъ. Застегиваются они также на круглыя металлическія пуговицы, нашиваемыя по прямой линіи отъ подбородка внизъ. Поверхъ халата монголки надѣваютъ короткія безрукавки. Волосы свои онѣ разбираютъ на двѣ пряди, смазываютъ ихъ клеемъ и спускаютъ въ видѣ двухъ плоскихъ, лентообразныхъ локоновъ на грудь, сжимая эти локоны металлическими стяжками, или щемилками. Локоны украшаются бляхами, кораллами и лентами, а на голову монголки надѣваютъ маленькую ермолку съ тремя лопастями на краяхъ и отверстіемъ на верху. Въ ушахъ онѣ носятъ массивныя, большею частью, треугольныя серьги съ различными привѣсками, на рукахъ браслеты и кольца, а на шеѣ — кораллы и бусы.
Мужчины и женщины обуваются въ простые кожаные сапоги, похожіе на китайскіе, безъ каблуковъ, съ широкими, но короткими голенищами и толстыми войлочными подошвами, прошитыми ремешками и дратвою. Зимою на ноги одѣваютъ предварительно войлочные чулки, выдающіеся изъ голенищъ.
Головной уборъ у мужчинъ и женщинъ одинаковъ: коническая шапка, съ круглымъ мягкимъ шишакомъ на верхушкѣ и широкими, загнутыми кверху полями, отороченными снаружи мѣхомъ (лисьимъ, волчьимъ, рысьимъ) или плисомъ (у лѣтнихъ шапокъ). Зимою, въ сильную стужу, монголы отворачиваютъ ихъ, защищая себѣ лобъ, уши и затылокъ. Сзади спускаются съ шапки двѣ малиновыя или пунцовыя ленты, длиною вершковъ 10. Лѣтомъ, въ жары, вмѣсто шапокъ, монголы часто повязываютъ голову платкомъ узломъ на затылокъ.
Жилище монгола, кочевника, т.-е. его юрта (гэръ или гырь), равно какъ и киргизская, состоитъ изъ деревяннаго остова и войлочной покрышки. Различіе между той и другой заключается, главнымъ образомъ, въ формѣ верхней половины, которая у киргизскихъ юртъ сферическая, а у монгольскихъ — прямая, вслѣдствіе того, что у первой — перекладины, поддерживающія верхъ, выпуклыя, а у второй — прямыя. Затѣмъ другое существенное различіе обусловливается устройствомъ дверей: юрта монгола имѣетъ деревянныя, створчатыя двери, которыя всегда обращаются на югъ; киргизское же дверное отверстіе закрывается войлокомъ, спускающимся сверху на подобіе шторы.
Внутренность монгольской юрты болѣе богата утварью и скарбомъ, чѣмъ киргизской. Противъ входа въ юрту всегда располагаются божницы, представляющія изъ себя шкафики или шкатулки, на которыхъ помѣщаются кумиры и ихъ изображенія на бумагѣ или на тканяхъ; а передъ этимъ подобіемъ иконы располагаются металлическія чашечки _page122.jpg)
Монголъ. (цокцо) съ водой, хлѣбнымъ зерномъ, сыромъ, творогомъ и проч. Тутъ же ставятся и искуственные цвѣты.
Вправо отъ божницы располагается широкая и низкая кровать съ войлочнымъ тюфякомъ и подушкой. Въ ногахъ ея, т.‑е. отъ входа направо, помѣщается этажерка или шкафчикъ съ мелкою посудою. По лѣвую сторону входа ставится деревянный станокъ для вѣшанія кажаныхъ мѣшковъ. Затѣмъ, вдоль остальныхъ стѣнъ и свободнаго пространства располагаются деревянные ящики (абдра), вмѣщающіе домашній скарбъ, запасы хлѣба и проч., а зимой, кромѣ того, помѣщается мелкій рогатый скотъ, т.‑е. ягнята и телята.
Утварь состоитъ изъ очага или тагана, представляющаго рядъ _page123.jpg)
Монголка. плоскихъ желѣзныхъ обручей, отъ 8 до 12 верш. въ діаметрѣ, скрѣпленныхъ между собою, параллельно, четырьмя желѣзными прутами, съ багровидными, выдающимися немного вверхъ концами, на которыхъ устанавливается обыкновенно котелъ; такая рѣшетка, въ 9—12 верш. высотою, допускаетъ свободный притокъ воздуха съ боковъ, а потому аргалъ (сухой скотскій пометъ) въ ней горитъ лучше чѣмъ сложенный просто въ кучу; затѣмъ изъ мѣднаго ковша съ длинною деревянною ручкою, черпака изъ ивовыхъ прутьевъ или дэрису, метелки для обметанія казана, плоскаго деревяннаго блюда, деревянныхъ и рѣдко фарфоровыхъ чайныхъ чашекъ, корыта для вкладыванія мяса, вынутаго изъ котла, деревянной ступы для толченія проса и чая, деревяннаго же песта, корзинъ для сбора аргала и льда, деревянныхъ ведеръ, деревянной крышки на котелъ и иногда молотка изъ маральяго рога.
Обыденная жизнь монголовъ однообразна и бѣдна развлеченіями: въ монгольскихъ улусахъ рѣдко слышатся пѣсни, еще рѣже бываютъ игры. Путешественнику по Монголіи гораздо чаще приходится наблюдать различныя религіозныя отправленія и гаданія, весьма распространенныя въ средѣ обитателей страны. Народныя пѣсни уступаютъ мѣсто церковнымъ пѣснопѣніямъ, чтимымъ монголами, особенно же ламами, которые въ пути, сидя на верблюдѣ и покачиваясь равномѣрно, бормочутъ по нѣскольку часовъ подъ рядъ свою шестисловную мистическую молитву: „ом-ма-ни-пад-ме-хумъ“.
Съ восходомъ солнца женщины доятъ скотъ и потомъ отправляютъ его, большею частію съ подростками-мальчиками, а иногда и съ дѣвушками на пастбище, куда пастухи или пастушки слѣдуютъ всегда верхомъ на лошадяхъ.
Затѣмъ женщины готовятъ кушанье и занимаются шитьемъ. Вообще на монголкахъ лежатъ многія домашнія работы: приготовленіе кушанья, собираніе молока, дѣланіе сыра, масла, уходъ за новорожденными мелкими животными, шитье платья и проч. Онѣ трудятся гораздо больше мужчины, и эти нескончаемыя хлопоты по хозяйству поддерживаютъ въ нихъ постоянство энергіи, въ противоположность мужчинамъ, лѣнивая жизнь которыхъ измѣняется только періодически. Зато монгольскія женщины пользуются значительной долей самостоятельности: онѣ не безотвѣтныя рабыни своихъ мужей, а полноправныя хозяйки.
Мужчины большую часть дня, если нѣтъ спѣшной работы, проводятъ въ праздности, сидя у очага и покуривая трубки, или отправляются въ гости, въ сосѣдній улусъ, и непремѣнно всегда верхомъ, хоть бы до этого улуса было нѣсколько сотъ шаговъ. Разъѣзды по гостямъ бываютъ особенно часты лѣтомъ, когда у монголовъ приготовляется кумысъ и гонится водка. Въ это время можно встрѣтить партіи подгулявшихъ монголовъ, путешествующихъ изъ улуса въ улусъ, но въ чрезмѣрномъ употребленіи спиртныхъ напитковъ ихъ, однако, нельзя попрекнуть. На праздникахъ, при монастыряхъ, устраиваются скачки, стрѣльба изъ луковъ и борьба, привлекающія туземцевъ цѣлыми тысячами. Охотники, осенью и зимою, соединяются въ партіи, устраиваютъ облавы на антилопъ, а весною, лѣтомъ и осенью охотятся въ одиночку на сурковъ.
Въ періодъ караваннаго движенія (съ августа по апрѣль) однообразная жизнь монголовъ, кочующихъ поблизости большихъ дорогъ, значительно оживляется: проходящіе ежедневно караваны доставляютъ имъ развлеченіе. Завидѣвъ караванъ, монголы тотчасъ садятся на лошадей и, подскакавъ къ нему, привѣтствуютъ путешественниковъ; затѣмъ начинаются нескончаемые разспросы. Увлекшись разговоромъ, нѣкоторые изъ любопытныхъ уѣзжаютъ очень далеко отъ своихъ улусовъ. Случается также нерѣдко, что монголъ, ѣдущій въ гости или за дѣломъ и встрѣтившійся съ караваномъ, поворачиваетъ назадъ и сопутствуетъ ему нѣсколько верстъ, единственно изъ желанія побесѣдовать съ проѣзжающими. Но ошибочно было бы такую страсть къ общенію считать характеристической чертой монгольскихъ нравовъ: ее слѣдуетъ, мнѣ кажется, приписать вполнѣ естественному влеченію къ разнообразію той монотонной жизни, которую ведутъ монголы въ своихъ малыхъ и уединенныхъ улусахъ.
По вечерамъ монголки опять доятъ скотъ, оставляя коровъ, барановъ и козъ на ночь около юртъ подъ зашитою собакъ, иначе волки, которыхъ въ Монголіи множество, не преминутъ воспользоваться оплошностью владѣльца и, навѣрно, задушатъ нѣсколько штукъ. Въ эти часы, когда скотъ пригоняется къ улусамъ, окрестности ихъ оглашаются мычаніемъ коровъ и блеяніемъ барановъ. Потомъ все умолкаетъ и въ ночномъ сумракѣ только огоньки, просвѣчивающіе черезъ верхнія дымовыя отверстія трубъ, обозначаютъ собою присутствіе человѣческихъ жилищъ.
Пища монголовъ состоитъ, главнымъ образомъ, изь мяса, молочныхъ продуктовъ, толокна и чая. Изъ мяса преимущественно употребляется баранина, говядина же гораздо рѣже, и какъ конину, такъ и верблюжье мясо ѣдятъ большею частію отъ павшихъ животныхъ. Затѣмъ громадное подспорье для небогатыхъ кочевниковъ представляетъ еще сурочье мясо. О количествѣ этихъ послѣднихъ, уничтожаемыхъ монголами, можно судить по тому, что черезъ г. Кобдо, не считая другихъ пунктовъ, въ иные годы вывозили до 500,000 шкурокъ сурковъ, мясо которыхъ съѣдалось номадами. Способъ приготовленія мяса весьма простъ и несложенъ: его бросаютъ въ котелъ и варятъ весьма недолго, безъ всякихъ приправъ, вынимая недовареннымъ, полусырымъ.
Молоко, какъ основной пищевой продуктъ, служитъ еще для приготовленія изъ него квашенаго молока, кумыса различныхъ сортовъ и масла. Квашеное молоко по-монгольски — арикъ, по-киргизски — айранъ; первый дѣлается изъ коровьяго, а второй изъ овечьяго молока, и кромѣ того монгольскій не вареный, почему цвѣтомъ бѣлѣе, а на вкусъ кислѣе киргизскаго. Кумысъ по-монгольски чигэнъ или гуниарикъ, т.‑е. кобылій, повсемѣстно распространенъ и одинаково приготовляется. Затѣмъ масло. Всѣ эти продукты всегда содержатся въ кожаныхъ мѣшкахъ — коткуръ, висящихъ въ юртѣ на особой деревянной подставкѣ, налѣво отъ входа въ нее.
Чай въ Монголіи во всеобщемъ употребленіи и составляетъ для кочевника такую потребность, что ни одинъ номадъ не можетъ существовать безъ него и нѣсколькихъ сутокъ. Варятъ его двояко, въ зависимости отъ того, долженъ ли онъ служить простымъ питьемъ, иди для болѣе существенной пищи. Въ первомъ случаѣ, кромѣ кирпичнаго чая и нѣсколькихъ чашекъ молока, ничего не кладется въ кипящую воду. Во второмъ же — добавляется еще сухое жареное просо и, наконецъ, масло или курдючное сало.
Водку монголы гонятъ изъ хлѣба (шаринъ-арки) и изъ арика или коровьяго кислаго молока. Независимо отъ приготовляемой, наибольшее количество ея пріобрѣтается покупкою у китайцевъ, для которыхъ торговля ею даетъ большіе барыши. Наконецъ, кромѣ всѣхъ перечисленныхъ продуктовъ, монголы употребляютъ еще зерна дикихъ растеній, собираемыя въ степныхъ мѣстахъ, а на высокихъ горахъ корни, называемые по-монгольски мякиръ.
Монголы вообще весьма добродушны, привѣтливы, въ широкой степени гостепріимны и честны. По характеру своему вспыльчивы, но злопамятность и месть не знакомы ихъ прямодушной натурѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ монголы упрямы, хотя легко поддаются обаянію лести. Словоохотливость имъ также присуща: на предложенный вопросъ, кромѣ прямого отвѣта, готовы сообщить много лишняго, при чемъ скорая рѣчь непрерывно льется изъ устъ добродушнаго номада.
На-ряду со сказаннымъ, самую видную черту характера ихъ составляютъ лѣнь и безпечность, поддерживаемыя въ нихъ условіями ихъ пастушескаго быта. Правда, праздности монголы предаются только во время досуга, котораго у нихъ очень много; въ рабочее же время, т.‑е. въ періодъ караваннаго движенія, номады способны трудиться неустанно въ теченіе долгаго времени. Безпечность же ихъ достойна замѣчанія, и нашему пресловутому „авось“ въ монгольскомъ языкѣ соотвѣтствуетъ болѣе сильное „цугэръ“, отражающееся весьма невыгодно на ихъ благосостояніи. Не менѣе видную черту ихъ характера составляетъ трусость, получившая особенное развитіе въ средѣ обитателей, сосѣднихъ застѣнному Китаю. Развращающее вліяніе китайцевъ въ конецъ истребило въ монголахъ всякую воинственность и энергію духа, и даже халхасы совершенно утратили прежнюю удаль и отвагу. Не только въ этомъ отношеніи, но и вообще вліяніе китайцевъ отражается весьма пагубно на характерѣ кочевника, измѣняя его чрезвычайно сильно, такъ что жители окраинъ Монголіи значительно разнятся отъ обитателей средней части страны и, насколько послѣдніе, особенно простые монголы (хара-хунъ, по нашему — простолюдинъ) не испорчены, честны, простодушны и добры, настолько первые заражены хитростью, обманомъ и лицемѣріемъ.
Въ умственномъ отношеніи нельзя отнять у монголовъ чрезвычайной смѣтливости. Впрочемъ, она, подобно нѣкоторымъ другимъ чертамъ характера номада, получила одностороннее, исключительное развитіе и сводится къ умѣнію, благодаря отличному знанію своей родины, найтись въ самомъ безвыходномъ положеніи, — предсказать бурю, чутьемъ опредѣлить мѣстонахожденія колодца, по ничтожнымъ примѣтамъ отыскать заблудившагося коня или верблюда и т. д. Но, внѣ круга обычной его дѣятельности, монголъ не сумѣетъ проявятъ и сотой доли своей смѣтливости, которая, въ сферѣ его жизни и обстановки, неоднократно вызывала удивленіе путешественниковъ. Наконецъ, для полноты характеристики коренного обитателя Монголіи, необходимо упомянуть о свойственномъ имъ любопытствѣ, доходящемъ до крайности, какъ результатъ, вѣроятно, чрезвычайнаго однообразія ихъ обыденной жизни.
Въ отношеніи религіи, почти все населеніе Монголіи принадлежитъ къ буддистамъ и исповѣдуетъ ламаизмъ, составляющій господствующее въ странѣ вѣроученіе. Рядомъ съ нимъ существуютъ и ннчтожные остатки шаманства, этой древнѣйшей религіи Азіи, замѣтно однако вымирающей, по мѣрѣ распространенія буддизма, пустившаго такіе глубокіе корни, какъ, быть-можетъ, ни въ одной другой странѣ буддійскаго міра. Дѣйствительно, ученіе Будды сдѣлало громадные успѣхи, и уже спустя всего 50 лѣтъ послѣ постройки перваго въ Монголіи монастыря Эрдэни-цзу, оконченнаго въ 1586—87 гг., буддійское вѣроученіе охватило всю страну.
Въ лѣтописяхъ халхасовъ говорится, что съ этого времени вѣра Будды какъ солнце просіяла; животворные лучи ея согрѣли души халхасовъ и смирили ихъ жестокіе нравы: халхасы совершенно вступили на путь десяти бѣлыхъ добродѣтелей и стали весьма прилежны къ дѣяніямъ высокородныхъ святыхъ.
Богослуженіе въ Монголіи отправляется на тибетскомъ языкѣ и всѣ священныя ихъ книги также тибетскія. Самое служеніе совершается трижды въ день и носитъ названіе хураловъ малыхъ, т.‑е. повседневныхъ, и большихъ, полагаемыхъ въ дни постовъ, покаянія и по праздникамъ. Призывъ ламъ къ служенію въ монастыряхъ Халхи, по нашему благовѣстъ, совершается обыкновенно помощью морской раковины, въ которую трубный звукъ подается трижды. Собравшись въ кумирню, ламы садятся на опредѣленныя, каждому присвоенныя, мѣста и читаютъ нараспѣвъ установленныя молитвы. Иногда это монотонное чтеніе прерывается возгласомъ старшаго ламы, повторяемымъ или даже перекрикиваемымъ прочими изъ присутствующихъ. Затѣмъ бьютъ въ бубны или мѣдныя тарелки, что̀ производитъ еше большій шумъ. Молитвы, читаемыя во время повседневныхъ хураловъ, установлены одинаковыя для всѣхъ кумиренъ Монголіи; большіе же хуралы, совершаемые въ извѣстные праздничные дни и по разнымъ случаямъ, отличаются отъ малыхъ какъ большею пышностью самого служенія, такъ и чтеніемъ особо установленныхъ для сего молитвъ. Но самая употребительная молитва, какъ въ средѣ ламъ, такъ и кочевого населенія Монголіи, постоянно ими повторяемая, состоитъ всего изъ четырехъ словъ: омъ-ма-ни-пад-ме-хумъ. Объясненія ея однако до сихъ поръ не имѣется, несмотря на произведенныя уже попытки. По свѣдѣніямъ Н. М. Пржевальскаго, заимствовавшаго вхъ отъ монгольскихъ ламъ, въ этомъ четырехсловіи, будто бы, заключается вся буддійская мудрость.
Во главѣ всей духовной іерархіи буддизма находится тибетскій далай-лама, имѣющій свое постоянное пребываніе въ Лаосѣ. Второе по немъ лицо, равноправное по святости, составляетъ другой тибетскій святой — бань-цынь-эрдэни и третье — представляетъ ургинскій хутухта. Затѣмъ уже слѣдуютъ всѣ остальные гыгэны, живущіе въ разныхъ кумирняхъ Монголіи и раскинутые по всей странѣ. Общее число таковыхъ весьма значительно и простирается далеко за сто. Всѣ эти „гыгэны“ составляютъ земное воплощеніе святыхъ, до высшей степени усовершенствовавшихъ свою нравственную природу и никогда не умирающихъ, но только переходящихъ изъ одного тѣла въ другое. Поэтому точное ихъ наименованіе составляетъ „хубилганъ“, т.‑е. перерожденецъ или земное воплощеніе. Что же касается до названій: хутухта и гыгэнъ, то это ужъ титулы, жалуемые богдыханомъ монгольскимъ хубилганамъ при особомъ рескриптѣ и съ обязательной при этомъ выдачею золотой печати.
Сословіе духовныхъ или такъ называемыхъ ламъ чрезвычайно въ странѣ многочисленно. Помимо того, что подобное явленіе обусловливается ученіемъ Будды, самое достиженіе духовнаго званія не представляетъ затрудненій. Такъ, родители, обыкновенно по собственному желанію, еще въ дѣтствѣ предназначаютъ своего ребенка на подобное поприще, брѣютъ ему всю голову и одѣваютъ въ красную или желтую одежду. Послѣднее служитъ внѣшнимъ выраженіемъ будущаго назначенія ребенка, котораго, по достиженіи 8—10-лѣтняго возраста, отдаютъ въ кумирню для изученія грамоты и буддійской мудрости. По изученіи же, приблизительно къ 17 годамъ, полнаго круга богослуженія, принявшіе обѣтъ большею частью возвращаются обратно въ свое селеніе въ качествѣ ламы, чтобы проводить тамъ однако обыденную жизнь простолюдина. Всѣ такого рода ламы числятся въ общемъ спискѣ данниковъ своего князя и, такимъ образомъ, ничѣмъ не разнятся отъ нихъ, неся на-ряду съ ними и всѣ повинности. Наоборотъ, монастырскіе ламы, постоянно въ нихъ живущіе, вносятся въ особый монастырскій списокъ, веденіе котораго лежитъ на обязанности настоятеля, при чемъ включеніе желающихъ въ этотъ послѣдній производится съ большой осмотрительностью.
Религіозныя вѣрованія, какъ мы уже знаемъ, пустили въ средѣ номадовъ глубокіе корни. Въ неменьшей степени развито между монголами суевѣріе, вѣроятно, какъ остатки шаманства. Различные черти и колдовство грозятся монголу на всякомъ шагу. Въ каждомъ неблагопріятномъ явленіи природы онъ видитъ дѣйствіе злого духа, въ каждой болѣзни его же покушеніе. Нужно видѣть, насколько здѣсь распространено гаданье и различное колдовство. Въ этомъ искусствѣ упражняются не только всѣ шаманы и большая часть ламъ, но часто даже и простые смертные, кромѣ женщинъ. Гаданья производятся главнымъ образомъ на ламскихъ четкахъ, китайскихъ чехахъ и на лопаткѣ, конечно, съ приговоромъ различныхъ заклинаній. Пропала ли у монгола скотина, — онъ тотчасъ же бѣжитъ къ гадальщику, чтобы узнать, гдѣ ему искать потерянное. Отправляясь въ дорогу, онъ гадаетъ о благополучіи пути и т. д.
Изъ обычаевъ монголовъ, весьма многочисленныхъ, болѣе другихъ обращаютъ на себя вниманіе: обыкновеніе всегда оріентироваться по странамъ свѣта, не употребляя словъ „право и лѣво“, а указанія на востокъ или западъ. При чемъ лицевою стороной у номадовъ считается югъ, но не сѣверъ, почему востокъ составляетъ лѣвую, а не правую сторону горизонта. Разстоянія измѣряются временемъ ѣзды на лошадяхъ или верблюдахъ и всегда въ условной формѣ, т.‑е. столько-то сутокъ ходу на верблюдахъ и столько-то на конѣ. Для болѣе же точнаго обозначенія добавляется: „если хорошо ѣхать“ или „если тихо ѣхать“. По опредѣленію Н. М. Пржевальскаго, средній суточный переѣздъ въ Халхѣ считается; на вьючныхъ верблюдахъ — въ 40 вер., а на лошадяхъ — въ 60—70 верстъ. Скорость хода хорошаго верблюда простирается отъ 4—4½ вер. въ часъ, если животное навьючено, и отъ 5—6 вер. въ часъ, при слѣдованіи безъ вьюка.
Заканчивая этнографическій очеркъ страны, считаю необходимымъ сказать еще нѣсколько словъ объ отношеніяхъ монголовъ къ Китаю. По отзывамъ большинства путешественниковъ и ихъ наблюденьямъ, монголы, въ массѣ, относятся весьма недружелюбно къ своимъ поработителямъ. Темные поборы, притѣсненія правителей и чрезмѣрные налоги ихъ вызываютъ негласный ропотъ, тѣмъ болѣе, что всему этому покровительствуетъ китайское правительство, или смотритъ сквозь пальцы такъ же, какъ и на эксплуатацію кочевого населенія расплодившимися въ Монголіи китайскими торговыми компаніями. Суда и расправы номадъ найти не можетъ, а при существующемъ взяточничествѣ его даже и не ищетъ, Вслѣдствіе всего этого, непріязвь народа растетъ все болѣе и болѣе и пока сдерживается покровительствомъ, оказываемымъ богдыханомъ вліятельнымъ классамъ населенія, т.‑е. духовенству и князьямъ. Жалованье этимъ послѣднимъ, щедрые подарки, почести при дворѣ и, наконецъ, родственныя узы, посредствомъ браковъ принцессъ царствующихъ династій съ князьями — вотъ главнѣйшія средства, къ которымъ прибѣгаетъ китайское правительство для удержанія князей въ полномъ себѣ повиновеніи. То же самое, но въ гораздо большей степени задабриванія, практикуется и относительно духовенства, въ особенности же относительно хубилгановь. т.‑е. святителей, и высшаго почетнаго ламскаго сословія.